- Так как же насчет второго плана? - спрашивает Якушев.

- Рано, дайте нам прежде с мужиками управиться.

- А что, все не работают?

- Какой там! Гуляют с утра до поздней ночи.

- Хотите, я с ними поговорю?

- Ну а чего вы им можете сказать?

- Найду чего... пристыжу.

- Зачем же их стыдить? Они кровь проливали, они смертельно устали на войне. Это понимать надо. И вообще, давайте условимся, товарищ Якушев: мы сами будем свои болячки лечить. Народ не кобель, чтоб его носом в лужу тыкать!

- Вечно вы из-под меня почву вышибаете! - полушутливо-полусерьезно сказал Якушев.

- А по-моему, наоборот: я стараюсь вам жизнь облегчить. Ну чего вы, что ни день, сюда повадились? Нешто мы дети малые, своим умом жить не можем?

- Да ведь с меня тоже требуют!..

- То-то и оно! - вздохнула Надежда Петровна. - Мой дед извозом на Курском тракте занимался. Он рассказывал: попадется, бывало, нетерпеливый седок и ну деда по шее лупить! Дед вызверится и давай лошадей охаживать. Так и мчатся: седок -деда, дед - лошадей, а лошади что?.. Лошади свое нутро тратят, перегорает в них сила, случалось, околевали прямо на скаку. Разорился дед...

- Мрачная притча!

- Не притча - правда! Колхозники - самые незащищенные люди. С рабочим не помудришь - взял расчет и на другой завод подался. Профсоюзы опять же... А колхознику куда деваться? Он к земле прикован, у него и паспорта нету, попробуй уйди! И оттого иному дуролому кажется, что нет никакого предела давильне. Еще поднажми, еще сок выдавишь - ан, то уже не сок, а кровь!.. Вот вы второй план с нас требуете. Знаю, нужно дать, такое сейчас положение в стране. Но как бы это сделать, чтоб поменьше людей ущемить, чтоб не обманом, не давильней это получилось, а по сознательности, по сердцу? Иначе на другой год не то что двух планов - одного не сробят. Филон начнется, как при немцах. Все в поле, а работы нет. Сельское дело - нежное, боже упаси его силой ломать. Не то что человек-труженик - сама земля обидится, перестанет рожать... А у нас к тому же лишняя трудность - наши почтенные мужички. Вон - гляньте!..

Последнее восклицание относилось к Жану Петриченко, на рысях спешившему в сельмаг с авоськой, полной пустой посуды...

...Сельмаг. Заведующий в грязном фартуке и донской папахе наваливает на прилавок гору различной снеди.

- Осетринки маринованной не будет, пойдет тюлька в томате.

- Давай тюльку, - соглашается Василий Петриченко, красный, разомлевший от затяжной пьянки.

- "Казбек" кончился, могу предложить "Беломор".

- Ты бы еще "Прибой" или "Волгу" предложил! - презрительно говорит Василий.

- Завтра обеспечим "Казбек"! - с готовностью говорит заведующий.

Василий кидает на стол деньги: "Сдачи не треба!" Забирает в кошелку водочные бутылки, консервы и прочую снедь, идет к выходу. В дверях сталкивается с Жаном.

- Коль мужики еще с недельку так погуляют, - шепчет завмаг продавцу, выполним квартальный план. А ну-ка, - заметил он нового посетителя, обеспечь подкрепление.

Жан подошел к завмагу, шмякнул авоську на прилавок, огляделся.

- Реализуем, папаша, чудные дамские часики системы "Омега"?

- Это как понять - "реализуем"?

- Культурное, заграничное слово! У них, понимаешь, есть деньги "реалы" называются. Получил за товар деньги - значит, "реализовал". Реализуй мне две косых и забирай эти чудные часики на шестнадцати камнях.

- Ну-ка, покажи...

...Гуляют конопельские мужики. Фарсовито, истово, без суеты и спешки. В разных концах деревни могучие, промытые "Демченкой" и "Особой московской" глотки исторгают лихие и грустные песни. Звучат и неизбывные "Степь да степь кругом", "Молодая пряха", и "Крепка броня", и "Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех". На всех кавалерах - галифе, суконные кителя и воинские фуражки; подворотнички сверкают белизной, сапоги надраены до зеркального блеска.

С поля устало возвращаются бабы. Проходят мимо пирующих фронтовиков, умиленно прислушиваясь к пению, в котором основной упор делается на громкость.

- Мой-то, ну чисто Лемешев! - глядя на широко открытую пасть Василия, умиляется Софья.

- Уважаю мужские голоса, - заметила Марина, - не то что наша бабья визготня.

- Красиво гуляют! - присоединила свой голос Комариха...

- Нет, вы как клали? У вас кирпич с кирпичом не сходится! - орет Надежда Петровна, выстукивая новую печь в зимнем птичнике.

Перед ней в испачканных известкой фартуках стоят Матвей Игнатьевич и Матренин муж по кличке Барышок. Мастера исполнены чувства собственного достоинства, чуть презрительной обиды, но отнюдь не смущены и не подавлены упреками председательницы.

- Нешто может баба понимать в печах, а, Матвей Игнатьич? - говорит Барышок, разминая в пальцах папироску.

- Никак не может, - степенно отвечает Матвей Игнатьевич.

- Вот что, - устало говорит Петровна, - разбирайте эту печку к чертовой матери!

- Сроду этого не было, чтоб разбирать, - не теряет спокойствия Матвей Игнатьевич. - Не хотите платить - не надо. Мы как старые члены партии проявили сознательность, вышли на работу, а терпеть издевательства неумной женщины не намерены.

В дверях и проемах окон птичника показались встревоженные лица женщин: Анны Сергеевны, Матрены, Марины, Софьи и других, привлеченных сюда громким голосом председательницы.

- За такую работу гнать бы вас из партии! - с горечью произнесла Петровна

- Ты, Надежда Петровна, привыкла бабами верховодить, - сказал Барышок, - а с нами номер твой не пройдет. Мы войну сделали, знаем, что почем.

- Войну вы сделали - честь вам и хвала. Но неужто вы на войне работать разучились? Ты мне так клади: где дырка, там глинка, где бугорок, там молоток! - И Надежда Петровна вышла из птичника.

- Чего ты на мово-то кинулась? - обиженно сказала Анна Сергеевна - Он хоть на работу вышел...

- Подумаешь, герой! Может, ему за это еще в ноги кланяться?

- Кланяться нечего, а другие мужики вовсе филонят. Только и знают, что водку дуть да песни играть.

- Мой Василь надысь междурядья перепахивал, - заметила Софья.

- Да, - подхватила Анна Сергеевна, - борозду пройдет и ну дымить! Две цигарки искурит, тогда дальше ползет.

- Он контуженый, - потупилась Софья, - ему табак для головы полезен.

- Хорош контуженый - бугай бугаем, а такой куряка - не приведи господи!

- Ну а Маринин Жан вовсе на поле носа не кажет! - обиделась Софья.

- Да что Жан - один, что ли? - вступилась за мужа Марина.

- А ведь правда, бабы! - вскричала Матрена. - Мы горбину гнем, а мужики наши, словно панычи. Зажрались, аж лоснятся. Капризничают - того им подай да этого!

- Я б в охотку! - от души сказала Софья. - Я все для него рада, лишь бы работал как человек.

- Хотите, бабы, чтобы они фасон свой бросили, за работу, за дело взялись? - сказала Надежда Петровна.

- Ой, помоги, Петровна!

- Пускай каждая сама себе поможет. Посуровей с ним будь, лиши его ласки, не охаживай да не обслуживай. Удивится - поясни: мне, скажи, нужен муж, друг, работник, хозяин, а не всадник-нахлебник.

- Ой, не знаю, бабоньки! - вскричала Софья. - Может, и хорош совет, а только мой Васька глянет - и нет моей воли.

- Смотри, Сонька, уговор общий. Не подведи! - сказала Настеха.

- Ты в бабье дело не лезь! - прикрикнула на нее Марина.

- Это почему же? - растерялась Настеха.

- А кто ты есть? Не девка, не баба, ни богу свечка, ни черту кочерга...

- Молчи ты! - остановила Петровна, - Вот кончим сеноуборочную - и справим Настехину свадьбу. Ну что, бабоньки, принято условие?

- Принято!.. Принято!.. - отозвались бабы, кто с задором, кто в сомнении, кто с явной неохотой.

- Не знаю, как другие, а. за себя я ручаюсь, - твердо сказала Комариха...

...Со страшным грохотом летит с печи престарелый супруг Комарихи. Он падает на поленницу, разваливает ее и остается бездыханным.