Юра Баранкин достал из почтового ящика «Вечёрку» и заглянул в неё.

— Ребята! — воскликнул он, — сегодня же день бегуна!..

— Ну и что? — спросил Малинин.

— Символично! — Баранкин протянул газету Малинину и приказал: — между делом изучи маршрут!..

После этого все трое стали подниматься по лестнице.

Миша Яковлев никогда не был в гостях у Юры Баранкина, хотя между одноклассниками о его комнате ходили легенды и сочинялись целые сказки.

Но всё сводилось к одному: что всё у Баранкина не так, как у людей, а "что всё не так как у людей" сводилось к следующему образному заключению, что пол у него похож на потолок, а потолок похож на пол. Миша Яковлев с нетерпением ждал, когда откроется дверь в этот, как сказали бы взрослые, парадокс.

Наконец, кончив возиться в прихожей, Баранкин распахнул дверь и Миша Яковлев с опаской вытянув шею, которая и без того у него была длиннее, чем у других мальчишек его возраста, сначала повертел ею в разные стороны, затем, перешагнул через порог таким образом, каким входит неопытный купальщик в холодную воду. То, что он увидел, его несколько, интеллигентно говоря, ошеломило, а если выразиться попроще, то ошарашило…

Прямо против входа в комнату висела цветная репродукция с картины художника Решетникова "Снова двойка". На этой картине, кто её видел, то помнит, что изображено: мальчик с портфелем в руках, получивший двойку. Мама с укоризной глядящая на сына, младший брат на велосипеде с выражением на лице: "Ну тебе сейчас мама задаст!" И собака, положившая передние лапы на грудь мальчика, как бы говоря: "Да ладно! Не расстраивайся! Не в пятёрках счастье!"

Сама комната походила на стройплощадку чего-то непонятного и даже таинственного, тем более, что это определялось и подчёркивалось железной табличкой, которой украшают заборы, за которыми что-нибудь строят: "Не пускайте детей на стройплощадку! Это опасно для жизни!".

Вняв табличке, Яковлев снова закивал головой теперь то вверх, то вниз. Баранкин сказал:

— Если не боишься за свою жизнь, то проходи!..

Яковлев вошёл в комнату окончательно, задрав голову. На потолке висел плакат: "Можно ли всему, в том числе математике, учиться, во сне?.." На этот вопрос ответа не было. Но наследующем плакате на вопрос: "Можно ли отвечать на вопросы Михал Михалыча во сне?.." был дан ответ: "Можно! Если Михал Михалыч в это время тоже будет спать рядом!" "Можно ли расти быстрее?.." Этот вопрос тоже был без ответа, "Можно ли, чтобы деревья росли так быстро, как взрыв от снаряда?.." Ответа на этот вопрос тоже не было… На вопрос: "Можно ли переделать двойку на пятерку?" был дан ответ: "Можно, но будет заметно!.." На многие другие вопросы ответов не было. Например, рядом висел лист, на котором было написано: "А что, если взять, да…" Ниже было написано: "А если не брать, тогда что?.."

Левее на листе было выведено: "Я уверен — без забот!?.. Что без забот?!." Ничего было нельзя понять!..

Ещё выше висел лист тоже с непонятной надписью: "Он это впитал с молоком матери!.." В скобках (как говорят взрослые) развить и дополнить в смысле: молоко, обогащенное теоремой Пифагора!!!

Ещё на стене висел кусок белого ватмана с надписью: "Чертеж машины ускоренного роста человека!!!", но чертежа машины никакого не было. "Или ничего этого на самом деле нет, — подумал про себя Яковлев, или это всё засекречено?.. Просто какая-то клинопись… Вот расшифровать бы…" На полу было заготовлено ещё несколько плакатов в том же духе: "А можно ли?.." Но дальше оставалось пустое безответное пространство. Рядом с этими плакатами на полметра выше висел кусок картона, на который были наклеены вырезанные из всевозможных журналов и газет фотографии воробьёв. Воробьи на них летели, клевали, купались в лужах, грелись на солнце. Яковлев почему-то покачал головой и сказал:

— Ты меня, Баранкин, извини, мне раньше казалось, что ты, ну совершенно ничем не интересуешься, а теперь мне кажется, что ты вроде бы как будто хочешь изучить жизнь воробьёв?

— Почему это я хочу изучить жизнь воробьёв? — высокомерно ответил Юра, — я может быть хочу, чтобы они изучили мою жизнь?!

Яковлев успел заметить, что под фотографиями воробьёв было выведено мелким почерком Баранкина: "Это Воробьиния! А что в Бабочконии?.."

Осмотрев всё внимательно в комнате Юры Баранкина, Миша Яковлев сказал:

— … противуречья есть и многое недельно!..

Это была цитата из пьесы Грибоедова "Горе от ума", но Баранкин и Малинин этого не знали, поэтому не обратили на неё никакого внимания.

— Между прочим, мимо нас пробегает… — сказал Малинин вдруг, изучая что-то в «Вечёрке».

— Что мимо нас пробегает? — спросил настороженно Яковлев.

— День бегуна пробегает мимо нас с Баранкиным, мимо тебя он не пробегает…

— А, — сказал Яковлев.

А Баранкин многозначительно произнёс:

— Так нам и надо!..

— Я, Баранкин, — сказал Миша, — как будто в твою голову попал, а не в комнату, такой у тебя везде беспорядок… А интересно бы превратиться в молекулу взаправду и очутиться у тебя в мозговых извилинах, — мечтательно сказал Яковлев,

— Не советую, заблудишься, — отрезал Баранкин.

— Что заблужусь, это точно, — согласился Яковлев. — Или попаду в тупик. У этого Баранкина, — продолжал Миша изыскательским голосом, — в голове вместо мозговых извилин мозговой лабиринт. Мысль идёт-идёт, смотришь — заблудилась!.. — сказал сам себе Миша. Он любил иногда говорить сам с собой вслух и даже порой с собой поспорить. При этом он кстати ещё успел заметить, что над подоконником висит микроскоп, направленный в небо, а на полу телескоп, наведённый на блюдце с водой…

— Интересный ты Баранкин, — сказал Миша уже Юре и замялся.

— Что интересный? — подхватил Юра. — Человек, что ли?..

— Видишь ли, — замялся ещё больше Миша Яковлев, — тебе Зина Фокина сказала, что ты шестикантроп с натяжкой, но я бы лично прибавил цифру до семи… до… семикантропа… А если честно, интересный, ты, Баранкин, интересный Баранкин… — продолжал Миша, — а почему у тебя микроскоп направлен в небо, а телескоп в блюдце с водой, когда по логике всё должно было бы быть наоборот? — спросил Яковлев.

— Потому что я изучаю грипп, — ответил Баранкин. — Я хочу уловить самое начало инфекции. Его первую волну. Взрослые с гриппом-то ничего не могут поделать, а ты… — сказал Миша, — и тут же добавил, — м-да, от микроскопа, до телескопа! Есть о чем подумать!..

— Понимаешь, Яковлев, продолжал Баранкин оттягивать начало занятий. — Взрослые, они не правильно рассуждают, они думают, что гриппом человек болеет, а я думаю, что гриппом болеют сами вирусы и лечить надо сначала от гриппа микробов, а человек сам выздоровеет… Понимаешь, Яковлев…

— Я понимаю, — начал разоблачать Яковлев Баранкина, — я то понимаю, что ты меня Баранкин, и себя всеми способами отвлекаешь от цели — я пришёл заниматься с вами математикой, а не гриппом, поэтому, давайте не терять времени даром! — Яковлев задрал голову и закатил глаза, как птица, пьющая воду из лужи и скороговоркой произнес, не делая между словами пауз:

— Задачаномертристадевяностодва, ребята. "Ребята пололи на пришкольном участке клубнику. Один из них прополол в два раза больше, чем другой, а третий прополол 8 рядов. Сколько рядов прополол первый мальчик и сколько второй, если все трое пропололи 26 рядов".

Говорили, что отличник Миша знает все учебники наизусть. Баранкин с Малининым этому не верили, но услышав барабанную без запинки дробь задачи, готовы были в то поверить.

— Ну, что вам непонятно в этой задаче? — спросил Яковлев, глядя на Юру и Костю как на малышей из детского садика. Этого Баранкин перенести не мог.

— Нам в задаче непонятно одно: зачем Михаил Яковлев теряет в квартире Баранкина зря своё отличниковское драгоценное время?..

— Как это зря? — обиделся Миша, — я ничего не теряю, я пришёл, чтобы помочь вам…

— Тогда ты нам очень поможешь, если оставишь нас с Малининым вдвоём, — сказал Юра Баранкин, — не маленькие… Отвернись! неожиданно приказал Баранкин Яковлеву, — Тот отвернулся. — Мы сами с усами, — сказал Баранкин и добавил: "Повернись!" — Яковлев повернулся и увидел Баранкина и Малинина действительно с усами. Это было настолько неожиданно, что Яковлев оторопел.