Так шли годы, и вот подросла она, и стала статной и стройной, и исполнилось ей двенадцать зим; и была девочка гораздо более крепкой и ловкой, нежели могло показаться на первый взгляд. Обнаружив это, колдунья не преминула воспользоваться сноровкой своей невольницы. Ибо Заряночка и в самом деле превосходно знала все, что касается до леса и поля, а также и воды отчасти (хотя никогда не доводилось ей видеть в тех местах лодки), ибо выучилась она плавать сама по себе, как это делают утки.

Но теперь госпожа Заряночки вознамерилась учить ее исполнять тяжелую работу, и труден оказался урок, поскольку наставляли девочку хлыстом и розгой; она же порою выказывала упрямство в обращении с колдуньей, ибо казалось пленнице, что женщина эта не любит ее. Как бы то ни было, стало в девочке расти подозрение, что с хозяйкой не все ладно; и хотя боялась ведьму Заряночка, не доверяла она госпоже своей и не почитала ее. В противном случае быстро выучила бы она урок, ибо отнюдь не была нерадивой бездельницей, и труд любила, даже тяжелый и утомительный, но противу гнева и злобы ожесточала свое сердце.

Следует помянуть, что хотя жили они с колдуньей в полном одиночестве, каким-то образом Заряночка проведала, что не одни они на свете, и узнала, что есть на свете мужчины и женщины, и молодые, и старые. Этому, вне сомнения, научила девочку сама ведьма, намеренно или нечаянно; ибо хотя обыкновенно бывала колдунья неразговорчива, тем не менее временами язык ее развязывался, и рассказывала она Заряночке повести о мужах и женах, о королях, воинах и рабах, и о прочих обитателях внешнего мира, пусть только того ради, чтобы напугать дитя. Вот так-то; когда же ведьма бранила Заряночку либо замахивалась на нее, случалось ей обронить слова, что девочка сохраняла в памяти, и сопоставляя одно с другим, становилась мудрее. Более того, принадлежала она к роду Адамову, и сердце ее вобрало многие истины с молоком матери и кровью отца, а сердце и ум пленницы росли и крепли так же, как и ее тело. Вот в чем еще была мудра она, а именно: знала, как не попасться под горячую руку, и потому зачастую обретала в лесу приют более надежный, нежели под кровом дома. Ибо теперь Заряночка знала, что колдунья ни за что не войдет под сень чащи; потому всей душою любила девочка лес, и целыми днями пропадала там, ежели удавалось.

Так жила она, не вовсе чужда радости, ибо земля стала ей другом, и утешала ее в минуты скорби; и вскорости сделалась Заряночка стойкой и сильной; и умела справляться с горем, не позволяя себе впасть в отчаяние.

Дни сменяются один за другим; так тянется год за годом, и вот уже Заряночка превратилась в милую девушку семнадцати лет; и жизнь ее текла не вовсе безотрадно, хотя ведьма отчасти обуздала в ней беспечную радость детства, и ходила девушка по земле поступью спокойной и размеренной, словно неизменно погружена была в глубокою задумчивость. Однако же поистине нельзя утверждать с полной уверенностью, будто серьезное лицо ее и печальный взгляд явились только лишь принадлежностью красоты, что по мере того, как уходило детство, озаряла наступающую пору юности и девичества. Но вот что можно сказать наверняка: примерно в это самое время смутные предчувствия, подсказавшие девушке, что не дано ей любить и чтить свою госпожу, обрели форму более отчетливую, и легли ей на сердце бременем, от которого ни на мгновение не удавалось Заряночке избавиться. Ибо понимала пленница, что не принадлежит себе, что стала она собственностью и орудием той, которая не только обращалась с нею как с рабыней в недалеком прошлом, но замыслила сделать из нее существо проклятое, вроде себя самой, и при ее помощи заманивать в ловушку сынов Адама. Девушка осознавала, хотя и смутно, что госпожа ее воистину сосредоточие зла, и что оковы этого зла сковали и ее, Заряночку.

Вот еще что подметила девушка уже давно: то и дело, может статься, раз в две луны, колдунья под покровом ночи поднималась с постели, выходила из дома, и пропадала где-то день, или два и три, а порою и больше, и возвращалась утомленная и усталая; но ни разу не помянула она о том невольнице ни словом. Однако зачастую, отправляясь по своим таинственным делам, ведьма, прежде чем переступить порог комнаты, подходила к ложу Заряночки (а пленница спала на низенькой кровати, из тех, что бывают у подмастерьев и задвигаются на ночь под кровать хозяина) и склонялась над девушкой, проверяя, спит та или нет; но даже в такую минуту объятой паническим ужасом Заряночке удавалось притвориться спящей. Позже в голову девушки не раз приходила мысль подняться и последовать за ведьмой, едва та выскользнет за дверь, и поглядеть, куда уходит она и что поделывает, но страх останавливал Заряночку, и она оставалась дома.

А среди всех этих размышлений рождалась в девушке надежда, что в один прекрасный день ей удастся убежать из рабской неволи. Порою, наедине с собой под надежной защитой леса, она предавалась этим мечтам; но радость надежды вызывала в душе Заряночки такое смятение, что справиться с бурным этим чувством бедняжка не могла; земля словно бы вздымалась ей навстречу, и леса кружились перед ее взором, так, что девушка не могла устоять на ногах, но без сил опускалась в траву и лежала так, безутешно рыдая. А затем чаще всего жар в крови сменялся леденящим холодом, и девушка начинала бояться, что однажды ведьма заметит ликующий отблеск заветной надежды в глазах пленницы, и поймет, что это значит, либо случайно сказанное слово ненароком выдаст непокорную; и воображение немедленно подсказывало Заряночке, что тогда с нею станется, а это нетрудно было себе представить, и картины эти являлись несчастной снова и снова, пока не обессиливали и не изматывали ее совершенно.

Но тревожные эти мысли, хотя и не покидали девушку ни на миг, не столь часто терзали ее невыносимою мукой, но скорее отзывались тупою болью, что приходит после того, как затянется рана: ибо воистину приходилось Заряночке трудиться от зари до темна, и ничуть она на это не сетовала, ибо работа облегчала для нее пытку надежд и страхов, и даровала крепкий сон и радостное пробуждение. Коров и коз полагалось невольнице доить; и пахать, и сеять, и жать в поле, в зависимости от времени года; и уводить скот на лесные пастбища, когда луговые оказывались затоплены либо выжжены солнцем; она же должна была собирать плоды сада и орехи - в лесу, и в сентябре отрясать с веток каштаны. Она сбивала масло и сыр, молола зерно на ручной мельнице, замешивала и пекла хлеб, - словом, зарабатывала себе на пропитание тяжким трудом. Более того, девушка выучилась искусству стрельбы из лука, и по приказу госпожи своей отправлялась то и дело в чащу, чтобы подстрелить оленя либо косулю и добыть свежей дичины; но и на это Заряночка нимало не сетовала, ибо в лесах обретала она покой и мир.

Правда и то, что порою, как брела она сквозь чащу, или по прогалине, или по лесной поляне, вдруг охватывала ее робость; тогда девушка старалась ступать легко и неслышно, чтобы шорох листьев или треск сучка не растревожили неведомых созданий в человеческом обличии, дьяволов, или проклятое ныне божество, или деву народа фаэри. Но если и впрямь скрывались в лесу подобные создания, - либо мудры они были, и предпочитали не показываться на глаза, либо добры, и не желали пугать простодушную девушку; а может статься, и не осталось их вовсе в те времена. Как бы то ни было, никакое зло не коснулось Заряночку в Эвилшо.

Высока и стройна ныне милая Заряночка; загаром позлащены ее обнаженные ноги там, где не прикрывает их жалкое серое рубище и еще более жалкая нижняя сорочка, что и составляют все ее одежды, кроме как в непогоду; тогда, правду сказать, к облачению девушки добавляется плащ из козьих шкур. Колдунье дела не было до того, во что одевается ее служанка; да и Заряночку не настолько это заботило, чтобы отважилась она навлечь на себя гнев госпожи, обратившись к ней с просьбой.