Если они перетерпят шестимесячный испытательный срок, то завершат процедуру удочерения, и Мэри сможет, наконец, расслабиться. По крайней мере, у Битти не было родственников. Хотя вначале она говорила про какого-то дядю, ее мама не упоминала ни о каком брате или ближайших родственниках, ни когда впервые обратилась к ним, ни во время сеансов терапии. Объявления в закрытых группах в «Фейсбук» и «Яху!» также не дали результатов.

Все так и останется, если будет на то воля Божья.

И на этой ноте Мэри ввела пароль в компьютерную систему, и сердце забилось за ребрами, живот скрутило, ее начало подташнивать. Для истинных любителей социальных сетей, она считалась в этом деле дилетанткой, анти-Кардашьян… и, тем не менее, каждый вечер, но всего раз в сутки, она заходила в «Фейсбук».

И молилась, чтобы ничего не обнаружить.

Она вошла в группу в «Фейсбук», предназначенную только для членов расы. Созданная Ви после набегов, группа находилась под модерацией Фритца, информационная служба позволяла связываться в пределах вампирского сообщества относительно всего – начиная с координат Убежища – зашифрованных, разумеется – и до гаражных распродаж.

Просмотрев сообщения за последние сутки, Мэри шумно выдохнула. Ничего.

От облегчения закружилась голова и офис вокруг… но потом она зашла в группу на «Яху!». Рецепт для медленноварки. Встреча вязального кружка… продажа снегоуборщика… вопрос о том, где можно починить компьютер…

Тоже ничего.

– Спасибо, господи, – прошептала она, пометив очередной галочкой цифру на календаре.

Почти конец декабря, и значит, прошло два месяца. К маю? Они перейдут на следующий этап.

Когда тахикардия отпустила сердце, Мэри задумалась, как, черт возьми, ей пережить эту Ай-Ти-пытку еще сто тридцать раз? Но у нее не было выбора. Хорошо хоть, что у нее получалось придерживаться графика проверки один-раз-за-ночь. Иначе она бы заглядывала в гребаный телефон каждые пятнадцать минут.

Но она должна вести себя честно по отношению к возможным родственникам. Аннулирование родительских притязаний – серьезное дело, не имевшее прецедентов в истории вампиров, поэтому ей, Мариссе, как главе Убежища, Рофу, Слепому Королю, и Сэкстону, главному юрисконсульту Короля, придется разработать алгоритм, предоставляющий приемлемый срок уведомления.

Но у чувств нет срока ожидания, и родители, любившие своих детей, не могли притормозить свои сердца.

Марисса, словно уловив ее мысли, показалась в дверном проёме.

– Есть что-нибудь?

Мэри улыбнулась своей начальнице и по совместительству лучшей подруге.

– Ничего. Клянусь, я никогда и ничего не ждала так, как жду этого мая.

– Знаешь, у меня всегда было хорошее предчувствие по этому вопросу.

– Я боюсь сглазить, поэтому промолчу. – Мэри снова сосредоточилась на календаре. – Слушай, следующим вечером меня не будет. У Битти назначен медосмотр.

– А, точно. Удачи… Жаль, что приходится ехать ради этого к Хэйверсу.

– Док Джейн сказала, что ей не хватает знаний. Педиатрия у вампиров, очевидно, имеет свои особенности.

Марисса нежно улыбнулась.

– Что ж, у нас с братом все сложно в отношениях, но я никогда не ставила под сомнение его способность предоставить пациентам должное лечение. Битти в надежных руках.

– Я все равно осталась бы с ней в учебном центре. Но, в конечном итоге, первостепенное значение имеет то, что правильно для нее.

– Это называется «быть хорошим родителем».

Мэри посмотрела на свой браслет.

– Воистину.

– Элиза! Только не говори, что ты ходишь в университет!

Ее отец вышел из своего кабинета, напоминая бешеного быка так, как это только может тонкий, словно трость, утонченный аристократ… в общем, получался даже не бык, а скорее европейский принц, отчитывающий дворецкого. Феликс Младший не смог справиться с прилившей к лицу краской, весьма несвойственной ему, и даже не застегнул свой пиджак, когда выскочил из-за стола ей навстречу.

Если бы он был простым гражданским, то наверняка бы начал швыряться мебелью и сыпать в воздух разными вариациями ругани на букву «Б».

И встречая его, Элиза внезапно вспомнила строчку из сериала «МЭШ»^[9]: «Во-первых Винчестеры не потеют, а покрываются испариной. И во-вторых, я не покрываюсь испариной».

Или что-то в этом духе. Нельзя не любить Чарльза Эмерсона Уинчестера III^[10].

– Объяснись!

Было несколько вариантов, подумала Элиза. Отрицать, отнекиваться до последнего, но рюкзак висел на ее плече, она была покрыта вездесущими снежинками, и ранее вечером сказала, что останется дома с книжкой. Он не купится, во-первых, и, во-вторых, она сама ненавидела ложь. Второй вариант – пройти мимо, но так нельзя… воспитание не позволяло ей грубить старшим.

Ииииии, оставался последний вариант.

Правда.

– Явернуласьвуниверситет. – Когда отец нахмурился, подавшись вперед, она повторила громче и медленней: – Да, я вернулась в университет.

Отец шокировано молчал, и Элиза изучала его так, словно впервые видела. У него было лицо римского патриция, рафинированные черты доведены до идеальности благодаря хорошей родословной, настолько, что глазами можно видеть его принадлежность к мужскому полу, но мужественность в нем была не кричащей, а скорее тихой и ненавязчивой. Темные волосы, хотя она сама была блондинкой, и глаза бледно-серые, не синие. Но у них был одинаковый акцент, как и осанка, эмоциональный облик и... моральные критерии.

Поэтому да, Элиза чувствовала, что сделала что-то плохое. Хотя она давно пережила превращение, была совершеннолетней, особенно по человеческим стандартам, и не сделала ничего предосудительного, просто провела три часа в библиотеке, изучая курсовые.

– Ты… как ты… как ты посмела… – Отец не сразу смог закончить предложение. – Я запретил там появляться! После набегов я недвусмысленно дал понять, что это небезопасно, и что тебе запрещено там появляться! И это было до…

Элиза закрыла глаза. Он не договорил, потому что это была Тема, Которую Нельзя Обсуждать.

Имя Эллисон не произносили вслух с той ночи, когда им сообщили о ее смерти. Они даже не провели Церемонию ухода в Забвение.

– Так, что?! – потребовал отец. – Что ты скажешь в свое оправдание?!

– Отец, прости, но я…

– Как можно быть такой безответственной! Если бы мамэн была жива, ее бы хватил удар! Как давно это продолжается?

– Год.

– Год?!

В этот момент из задней половины дома примчался дворецкий, словно услышал шум и испугался, что какой-то сумасшедший ворвался в особняк, за который он нес ответственность. Когда доджен бросил один взгляд на ее отца? Он скрылся быстро, как мышь при виде кота.

– Целый год?! – прошипел ее отец, его голос дрожал. – Как ты… как ты обманывала меня? Столько времени?

Элиза сняла рюкзак и поставила между ног.

– Отец, что мне оставалось?

– Сидеть дома! В Колдвелле опасно!

– Но набеги закончились. А когда они произошли, убийцы нападали на вампиров, не на людей. Это человеческий университет…

– Люди – животные! Тебе известно, какой вред они наносят друг другу! Я смотрю новости… пистолеты, насилие! Даже если они не признают в тебе другой биологический вид, ты могла попасть под огонь!

Подняв глаза к потолку, Элиза пыталась подобрать нужную комбинацию слов, которая могла бы все наладить.

– Мы не станем обсуждать это здесь. – Отец понизил голос. – В мой кабинет. Сейчас же.

Когда он ткнул пальцем в сторону открытой двери, Элиза подняла рюкзак и направилась в кабинет. Отец шел по ее пятам, маршируя, и она не удивилась, когда он захлопнул резную дверь, запирая их наедине.

Комната была красивой, в камине потрескивал огонь, оживленное пламя мерцало возле кожаных кресел, первые издания книг расставлены на полках, на стенах висели масляные картины с изображением охотничьих собак, которые отец привез из Старого Света.