Трехтомный труд Коссена 46 построен на превосходном знании арабской литературы о племенах доисламской Аравии; в этом отношении, именно как собрание сведений, он остается непревзойденным. Но попытка свести воедино разноречивые данные, согласовать легендарные рассказы так, чтобы выделить из них исторические факты, конечно, ему не удалась и не могла привести к положительным результатам, по самому характеру используемых источников.
Как и во многих других отраслях науки, новое слово было сказано Т. Нельдеке.47 Он привлек к истории доисламских арабов сведения византийских хронографов. Это дало ему хронологическую канву событий, он смог установить целый ряд фактов из истории арабов, в чем ему помогли и сирийские источники. Путем сопоставления имен в их греческом, сирийском и арабском написании Нельдеке смог установить соответствие имен, лиц, сообщений и на этом основании написать очерк о княжении гасанидов, к которому постоянно обращаются и до наших дней.
Следующим по времени был труд Ротштейна, посвященный истории лахмидов, в котором им были использованы, по примеру Нельдеке, греческие источники, отчасти сирийские и критически рассмотрены арабские.48 Автору ясна зависимость лахмидов от сасанидов, их участие в войнах с Византией, их положение на Ближнем Востоке вообще. К заслугам Ротштейна принадлежит вывод, что в церковном архиве Хирты существовали записи и списки лахмидских царей, хронологически сопоставленные царствованию персидских шаханшахов; это позволило ему установить более точные даты. Особенно подробно он остановился на деятельности Мундара ибн Закики.
Прямого отношения к истории северных арабских племен работы Ламменса 49 не имеют, но его исследования "колыбели ислама" и целого комплекса явлений, связанных с возникновением новой идеологии, консолидацией арабских племен, их наступлением, глубоко воздействовали и дали новое направление работам арабистов.
Племени киндитов посвятил свою диссертацию Олиндер. Это было первое историческое исследование после соответствующих страниц Коссена и анализа поэтического творчества Амрулькайса де Слэном.50 Труд Олиндера представляет, несомненно, шаг вперед, в нем правильно оценено все значение этой группы арабских племен, предшествовавших гасанидам, в роли федератов Византии.51 На работу Олиндера тотчас отозвался Каскель; он расширил исторические рамки, в которых действовали киндиты, показал значение собственно арабских источников для их истории, в том числе знаменитых "Дней арабов".52
Совершенно новый этап в исследовании доисламской Аравии был открыт привлечением южноарабских эпиграфических памятников. Их значение не исчерпывается материалом для истории Йемена, но распространяется и на области центральной Аравии и северных племен. В первую очередь следует отметить деятельность проф. Г. Рикманса в Бельгии, выдающегося эпиграфиста, открывшего ряд надписей, основателя целой школы специалистов. Опубликованные им, с переводами и комментариями, надписи вошли в науку.53 Замечательными палеографическими этюдами и историческими истолкованиями надписей наука обязана его талантливой ученице Ж. Пиренн.54 Филологическое изучение надписей находит опору в работах проф. Марии Хёфнер,55 продолжающей дело Глазера и Родоканакиса в Австрии. Вопросы хронологии с большим успехом решались проф. Бистоном.56 Привлечение южноарабского эпиграфического материала к истории северных арабских племен дало возможность, с одной стороны, найти подтверждение сведений византийских авторов, с другой стороны, укрепило традиции, которые были представлены частью арабских источников.
История Южной Аравии и ее социальный строй в V-VI вв. были предметом нашего исследования в связи с транзитной индийско-византийской торговлей.57 Южноарабский эпиграфический материал был привлечен А. Г. Лундиным.58
К истории гасанидов вновь вернулся Кавар,59 который в основном опирается на данные Нельдеке. Попытка Кавара доказать высокое положение гасанидов, снять обвинение в предательстве, возводимое на них византийскими авторами, Прокопием в частности, привела к апологетическому тону, к тому, что он стал выступать защитником арабов в ущерб объективному изложению фактов. Желание их "выгородить" заставило его подробно остановиться на том, когда и какое высокое звание было получено Харитом, в ущерб социальной и политической истории.
Точки зрения отрицательной на политику гасанидов и их общее влияние на Ближнем Востоке придерживается Губер, высказавший ее в одной из глав своей двухтомной монографии "Византия до ислама".60
Следует отметить попытки живого, исключительно плодовитого исследователя проф. Альтхейма. В ряде своих книг он возвращался к вопросу об арабских северных племенах, об экономических и технических причинах успеха завоеваний арабов.61 Если с Альтхеймом не всегда можно соглашаться, то надо отдать ему справедливость за его стремление найти новое решение вопроса.
С учетом новейших работ написаны соответствующие страницы обширной и солидной монографии проф. В. Рубина.62 Примечания в его труде являются в каждом отдельном случае углубленным исследованием источников и литературы вопроса. Особенно ценен его замечательный анализ трудов Прокопия Кесарийского в связи с политикой Юстиниана.
Следует признать большую заслугу проф. Ф. Габриэли, блестящего исследователя доисламской поэзии,63 составившего из новых работ наиболее выдающихся специалистов сборник по "античному обществу бедуинов", где были рассмотрены вопросы социальной структуры и экономической основы кочевого общества арабов.64 Таким образом, вопрос об основах и особенностях этого общества был поставлен на разрешение.
Ограничиваемся самой краткой характеристикой основных работ, их общего направления. По частным вопросам точка зрения отдельных исследователей изложена нами в соответствующих главах.
АРАБСКИЕ ПЛЕМЕНА У ГРАНИЦ ВИЗАНТИИ В IV-V вв.
МАРУЛЬКАЙС "ЦАРЬ ВСЕХ АРАБОВ"
У границ империи в IV в. арабские племена заняли своеобразное положение. Их роль как буферных объединений при мощных государствах Передней Азии еще не определилась, но их участие в войнах, согласие оказать помощь или отказать в ней уже создавали взаимную зависимость, которая в полной мере выявилась в первых десятилетиях следующего столетия, когда государства гасанидов и лахмидов заняли свое, столь заметное в V и VI вв., место.
Задолго до того, как Константинополь стал центром Римской империи на Востоке, сложились арабские государства Петра и Пальмира, возникшие на торговых путях. Петра держала в своих руках ключевые позиции путей в Хиджаз и дальше в Южную Аравию, как и на запад в Африку. Пальмира расцвела у самых границ империи, на "дороге Диоклетиана", соединявшей важнейшие города Финикийского побережья, Сирийской пустыни и Междуречья.
Письменность и язык надписей Петры и Пальмиры - арамейские, влияние их было обусловлено торговыми связями этих государств. Лишь постепенно стал возрастать удельный вес арабского языка. Под давлением Рима прекратила свое существование в 106 г. Пeтра, а в 272 г. была разрушена Пальмира. К этому времени, после падения государства Одейната и Зейнабы (Зиновии), в период значительного ослабления Ирана, при сасанидах Варахране II (275-292) и Нерсе (292-301) арабские племена пустынь почувствовали крепкую руку нового господина из рода лахмидов в Хирте. Лахмидские цари не были зависимы от персов и стремились стать твердой ногой у границ империи.
О северных арабских племенах IV в. сохранились сведения у греческих и латинских историков, имеются немногочисленные надписи и малодостоверные генеалогии арабских авторов.
В качестве источника по истории арабов IV в. существенное место занимает древнейшая арабская надгробная надпись из Немары, селения, расположенного на юго-запад от Дамаска и на северо-запад от Бостры (Босры), в приблизительно равных расстояниях от обоих городов.1 Этот памятник хранится в Лувре.
Надпись, состоящая из пяти строк, написанных набатейским письмом на базальтовой плите размером 116х33 см, неоднократно издавалась, переводилась и комментировалась. Приводим ее русский перевод: