- Не выдержали, сволочи. Дай им вдогонку, Михейкин.

"Тигры" быстро уходили обратно.

На побледневшем, но спокойном лице командира батальона Кунина опять заиграла улыбка:

- Кажется, костлявая еще раз косой поверх головы промазала. Сегодня больше к нам не полезут. У них тактика такая: где их крепко отлупили, туда больше морду не сунут, пойдут на соседа.

- А кто сосед справа?

- Бригада Ивана Васильевича Костюкова. На стыке с ней - взвод Володи Подгорбунского.

- Подгорбунского? Какие у него силы? Как он сам?

- Сегодня с утра оставались три бронетранспортера с тридцатью солдатами. Был дважды ранен, но уехать отказался. Туда можно подойти вон по тому овражку.

Спускаясь в соседний овраг, мы задержались на скате. Справа над немецкими окопами носились наши бронетранспортеры. Вспышки выстрелов их крупнокалиберных пулеметов слились в одну светящуюся точку. Казалось, что разведчики Подгорбунского простреливали все живое, что оказывалось перед ними. Взрыв снаряда образовал воронку перед самым радиатором броневика, но он круто развернулся и последними патронами полоснул по пулеметному гнезду гитлеровцев. Оттуда донесся предсмертный крик, а бронетранспортеры, не снижая скорости, влетели обратно в свой овраг.

"Почерк Володи!" - подумал я с радостью, почувствовав теплоту в душе: так отчаянно и в то же время красиво умел бить врага только Подгорбунский.

- Минами лупят, - сказал Павел Коровкин, вслушиваясь в гул разрывов.

Навстречу нам по оврагу ползли шесть разведчиков. Они цепко держали края плащ-палатки, на которой лежала какая-то бесформенная груда. В переднем я узнал Сашу Власова, бессменного ординарца и лучшего друга Подгорбунского.

- Что это такое?

Из груди Власова вырвалось всхлипывание. Вместо ответа он протянул Золотую Звезду.

- Вот все, что от командира осталось.

Мы смотрели на плащ-палатку и не могли понять, не могли поверить в случившееся. Саша по-своему понял мой взгляд.

- Все собрали, товарищ генерал, все до кусочка! Кто жив остался - все ползали, искали останки командира. Тут он, целиком, - и Власов зарыдал.

Не выдержал и я.

С чистым сердцем пришел в партию Подгорбунский и отдал свою кровь, свое молодое счастье, как и его отец, за дело Ленина, за счастливую жизнь. В двадцать семь лет погибли они оба - Николай и Владимир Подгорбунские, отец и сын. Первый погиб в армии Лазо, защищая Советскую республику, второй спасал ее от гитлеровских варваров...

Когда мы опомнились от горя, Власов поведал мне историю последнего боя Подгорбунского.

С помощью справки, изготовленной начальником разведки корпуса, разведчики вызволили из госпиталя своего раненого командира. Получив строжайший приказ Дремова пробиться к Бабаджаняну любой ценой, Подгорбунский собрал группу. Она состояла из одного танка Т-34, девяти бронетранспортеров, одной противотанковой пушки и двух бронемашин. Ночным стремительным рывком, открыв огонь из всего оружия, группа посеяла замешательство у врага. Танк Подгорбунского подавил несколько пушек, бронетранспортеры скосили вражескую пехоту. В узком коридоре проскользнули разведчики, разрывая и уничтожая мелкие немецкие подразделения и объединяя наши части, дравшиеся порознь. Бабаджанян дал им приказ идти дальше на восток на соединение с 58-й дивизией армии В.Н. Гордова. Но в узком дефиле у Романувки-Нова группа наскочила на засаду: шесть тяжелых танков и батальон пехоты открыли огонь по нашему разведвзводу. Головной бронетранспортер был разбит первым же выстрелом, загорелись обе бронемашины. Лейтенант Каторнин, командир пушки, не растерялся: успел отцепить оружие и показал немцам, что такое бой в дефиле - тремя выстрелами поджег три танка. Остальные ушли.

После этого Подгорбунский разделил отряд на две неравные части. Большую с единственным танком и пушкой во главе с лейтенантом Дубининым - он послал пробиваться к Гордову, а сам с тридцатью бойцами и тремя бронетранспортерами остался прикрывать их продвижение с севера. Целый батальон атаковал их. "Рус, сдавайс!" - кричали близко подобравшиеся гитлеровцы.

Один за другим падали боевые друзья. Их осталось дваддать пять, потом двадцать, пятнадцать, наконец двенадцать. Все были изранены, Подгорбунский дважды. Время от времени они выскакивали на бронетранспортерах, расстреливали залегшие цепи немцев, и все начиналось сначала. Вчера, когда Дубинин прислал известие, что он вышел к Висле и соединился с подразделением из армии Гордова, Подгорбунский обещал, что уйдет обратно в госпиталь.

- Со слезами упросили, - заканчивал горестный рассказ Власов.- А сегодня, может, с час назад, он сказали "Ладно, только еще в одну атаку, последнюю. Вот тот пулемет приглажу, чтоб вам без меня не так трудно было". Выскочили, все сделали, вернулись. Он уже совсем без сил был. Прилег, а его миной... прямое попадание,- и Саша снова горько, по-детски заплакал.

- Где Бабаджанян? Где Костюков? - спросил я у подполковника С.Н. Яценко, который привел подразделение на смену разведчикам.

- Неизвестно. Но управление бригадами налажено, командуют замы. Люди дерутся хорошо. Только нужны мины, снаряды. И хоть немного пополнения, иначе сил не хватит.

- С армией связь есть?

- Ближайшая - в районе Кихары, у полковника Гусаковского.

Надо было принимать срочные меры для усиления северной группы и попытаться разыскать Костюкова и Бабаджаняна. Вручив Геленкову записку на получение двух залпов и мин для минометного полка из резервного транспорта Военного совета, я поехал связываться с Шалиным.

На КП Гусаковского не было ни его самого, ни Гетмана, ни Катукова. Я информировал Шалина об обстановке и передал распоряжение начальнику тыла Конькову срочно доставить горючее и боеприпасы в указанные квадраты расположения северной группы.

Потом я услышал спокойный доклад Михаила Алексеевича Шалина:

- Фронт требует ускорить уничтожение окруженной группировки. В свою очередь, они посылают на бомбежку и штурмовку деблокирующих частей противника большую группу бомбардировщиков и "илов".

- Ах, вот оно как? Очень хорошо, Михаил Алексеевич!

- Отправил к вам Фролова с эрэсовским полком и иптаповской бригадой. Генерал-полковник Новиков помог: из ремонтных частей направил нам батальон отремонтированных танков. Принимаю дальнейшие меры для создания резерва.

Связь работала отлично, голос Шалина был слышен не только мне. Кто-то сзади взял у меня из рук трубку.

Незаметно вошедший с Гетманом и Гусаковским Катуков закричал:

- Спасибо! От меня! И от Кириллыча! - он увидел улыбающееся лицо Андрея Лаврентьевича. - И от Гетмана тоже!

Сообщение Шалина было огромной радостью для всех. Мы ощущали, что ночью наступит переломный момент боя. Получить к этому сроку резервы - означало выиграть последний этап непрерывного трехнедельного сражения.

Михаил Ефимович Катуков привез еще одну приятную новость:

- Николай Павлович Пухов расщедрился: целую дивизию северу выделил.

Настроение у Михаила Ефимовича было радостным.

- Нет, каков Шалин, а? Тихий, осторожный, водички не замутит, а наскреб резервов, когда никто не мог ничего найти. Они, тихонькие, все такие: себе на уме, а хваткие. Вот, Кириллыч, еще один тихоня-красна девица, - Катуков указал на полковника Гусаковского, который держался как-то в уголке, неприметно, а сейчас вспыхнул от застенчивости. - Ты бы видел, как он части распределил! С НП все поле боя видит, к цели с умом идет. Нет, ты посмотри, как он их расставил.

Катуков быстро раскрыл карту.

- Сюда батальон Алеши Карабанова, сюда Федора Боридько, здесь батарея Дмитрия Серикова стык держит, а по танконедоступной местности мотопехоту рассыпал.

Ну попробуй, прорвись! Искусство! - раздельно произнес Михаил Ефимович. При уме Гусаковского еще упорство железное - одолей-ка его!

- Другой шумит, рычит, за версту крик слышен, - презрительно сморщился Катуков,- а толку что... Поздравляю тебя, Иосиф Ираклиевич, с Золотой Звездой!