Автоматчик посмотрел на обгоревшие тела героев:
- Редкой смелости были люди. Это ж за всю войну не слыхано: одним танком такую колонну уничтожить! Где такие родятся?!
- У нас,- вдруг сказал Ружин. - У нас родятся...
...Вскоре Указом Президиума Верховного Совета Алексею Федоровичу Бодрову посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
* * *
Ко второй половине дня 17 января армия целиком переправилась на противоположный берег Пилицы и, не оглядываясь назад, устремилась в заданном направлении - на север, в обход Варшавы с юго-запада. Примерно в это время в Ново-Място прибыла опергруппа штаба во главе с полковником М.Т. Никитиным. Он привез радостное известие: остатки и штаб злосчастной 25-й танковой дивизии, потрепанной Гусаковским, разбитой Темником, бежали на юг, подальше от танковых армий, и здесь напоролись на мотоциклетчиков Мусатова, стороживших оголенный левый фланг армии. На переправе через небольшую речушку Оджилувку вражеская колонна, насчитывавшая несколько сот машин, была начисто уничтожена. Все штабные документы достались нам, но, впрочем, документы дивизии, от которой за двое суток наступления сохранился только номер, никого уже особенно не интересовали.
Никитин ходил по штабной избе с встревоженным видом, часто разглядывал карту.
- Что забыл, Никитин? - Михаил Ефимович приметил необычную нервозность начальника оперативного отдела.
- Вот здесь, - пальцы Никитина пробежали по западному берегу Вислы на обширном пространстве от Магнушевского плацдарма и до самой Варшавы, занимали оборону несколько пехотных дивизий противника. Ситуация такова, что, если они не хотят остаться в окружении, остается им последний шанс: успеть проскользнуть в разрыв между танковыми и общевойсковыми армиями, прорезать тылы Богданова, потом наши и уйти на юг. Разрешите в связи с этим подтянуть ближе к КП бригаду Бойко и мотоциклетчиков.
Катуков не возражал. Мы развернули штабные рации, и началось налаживание связи. Внезапно на КП прибежал радист. Окровавленный, запыхавшийся, он еле выдохнул:
- Немцы прут! Танки... Машу убили! Рация разбита.
А противник уже заполнял улицы полуразрушенного селения: колонна надвигалась на нас. Только кое-где вспыхивала перестрелка - это радисты героически сражались. Потом их стали прикрывать мотоциклетчики, но неравенство сил было все еще слишком большим.
Где бригада Бойко? Радист штаба Федоров продолжал упорно стучать ключом. У рации залегла комсомолка Железнова, огнем из карабина прикрывая работавшего товарища. "Уже сообщил, товарищ генерал!" - каким-то осевшим голосом доложил радист. Приглядываюсь: рука, лежащая на ключе, - вся в крови, без пальцев.
И все-таки Бойко вовремя узнал про нападение на КП армии.
Мы позже установили, что на нас навалилось свыше двух тысяч немецких пехотинцев при поддержке танков и самоходок. Быстрее всех опомнился Никитин может быть, потому, что с самого начала ждал чего-то в этом роде. Молниеносно очутившись во дворе, он скомандовал зенитному дивизиону, прикрывавшему штаб: "Орудия на прямую наводку! По фашистским гадам - огонь!" Первым снарядом был подбит немецкий танк, выползший в конце улицы. Шквал нашего огня заставил отхлынуть и пехоту. Но через несколько минут гитлеровцы снова в отчаянном порыве кинулись вперед. Снова зенитчики и пулеметчики задержали противника. И в этот момент подоспел Бойко.
Должно быть, Иван Никифорович соскучился по "настоящей работе". Его танки носились, поливая огнем и свинцом мечущиеся в панике толпы гитлеровцев. Бой был удивительно скоротечным: через двадцать минут среди сплошного пожарища валялись сотни трупов. Вошедший Бойко поздоровался, принял поздравления с удачным боем и сказал:
- Думаю, что тут теперь задерживаться нельзя. К утру такой запах будет не вздохнуть. Надо удирать!
Дальнейшие полтора десятка часов - с вечера 17 до полудня 18 января были, пожалуй, самыми тяжкими за весь период наступления. Шалин доложил по рации, что после того, как разрешил Веденичеву - начальнику штаба корпуса Бабаджаняна - переехать на новое место, из корпуса перестали поступать сведения. Наученный горьким опытом М.А. Шалин уже не дал разрешения на переезд Воронченко - начштаба корпуса Дремова - пока тот не сообщит положения войск. Но это оказалось без толку: Воронченко все равно не знал, где находятся части, и только пытался хитрить, чтобы отделаться от настойчивого начальства и поскорее уехать поближе к войскам. Наконец начштаба корпуса сознался напрямик: "Отстал от войск, разрешите мне выезд. Догоню части - сразу дам сведения". Шалин разрешил.
Два часа прошло, три часа...
Ни слуху, ни духу!
Состояние наше легко себе представить.
Что делать? Командарм опасливо косится на рацию. Если еще маршал Жуков вызовет - совсем беда!
- Едем к Раве-Мазовецкой,- предлагает он.- Бабаджанян должен быть где-то в том районе. Сразу и сведения сможем сообщить Михаилу Алексеевичу.
Другого выхода не видели. Уже усаживаясь в бронетранспортер, Катуков мрачно пошутил:
- Все-таки от прямого провода подальше будем. Пусть Шалин отдувается, как сумеет.
- Да, у него сейчас незавидное положение...
Было темно, когда мы подъехали к Раве-Мазовецкой. А кто там - свои или противник - не имели представления. Немного успокаивала перехваченная по дороге непонятная радиограмма: "Бочком, Алеша, бочком, культурненько". Это Гусаковский наставляет Карабанова. Значит, они где-то близко?
Если б мы знали тогда, что это означало!
Въехав на южную окраину Равы-Мазовецкой, остановились у здания школы. Кругом шел бой. Из леса по центральным улицам били пушки, оттуда кто-то отчаянно огрызался огнем, на восточной окраине тоже основательно постреливали, а людей никого не было видно! Только повсюду сплошной огонь, полосы разрывов и десятки воронок.
- Куда же ехать? - задумался Катуков.
Ехать действительно было некуда. Зашли в помещение.
- Сиди на рации и лови все в эфире, - теребил Михаил Ефимович полковника Никитина.- Может, от соседа что узнаешь.
Шалин лаконично сообщил: "Фронт требует сведений". Представляю, каково ему разговаривать сейчас с начальником штаба фронта Малининым!
Шалин снова сообщил: "Мною доложено наверх, что войска вышли на южную окраину Равы-Мазовецкой. Это правда, вы же там находитесь, - объясняет щепетильный Шалин. - А пока я разослал по маршрутам колонн мотоциклетчиков Мусатова. Пусть разведают свои наступающие части, может, кого нащупают, хотя бы тылы корпусов... А по рубежу, достигнутому разведкой, можно будет в дальнейшем давать сведения во фронт".
- Мотоциклисты - ребята хваткие,- ободряет сам себя Катуков после этой радиограммы,- с противником справлялись, неужто своих не разыщут?
Шофер принес охапку соломы. Улеглись спать. Какой тут сон, до него ли! В голове сверлит: может, Дремов в беде? Боевые друзья гибнут, а мы не можем помочь? Или наоборот - у Армо успех, и надо поддержать, развить... Сколько важнейших сражений в истории было проиграно только из-за отсутствия связи! Что там сейчас с нашими? А может, уже никого нет, зарвались и погибли... И весь круг мыслей пошел с начала.
С Катуковым творится то же самое, только я еще нахожу в себе силы лежать, а он поминутно вскакивает, курит, бегает по комнате, все время справляется у Никитина: "Есть что?" Ответ монотонный: "Нет... нет... нет".
Наконец командующий не выдерживает:
- Кириллович, не спишь? За три года никогда так худо не чувствовал себя, как сегодня. На бригаде был - бригада всегда рядом, на корпусе был - связь постоянно поддерживал и с бригадами и с начальством...
Воспоминания о корпусе пробудили в Катукове злость на иных нынешних командиров.
- Ох, и задам я Бабаджаняну! Без году неделя на корпусе - и зарвался. Что с ним дальше будет? Ведь знаю, почему сейчас молчит: мотается где-нибудь и обо всем забыл... Три дня без конца повторял: помни, Армо, что главное - связь, держи связь, ищи, все средства используй, а связь должна быть - и вниз и вверх. Сам же без нее как слепой тыкаться будешь. Никитин, свяжись с Шалиным, пусть спросит начштаба Богданова, нет ли там Бабаджаняна.