и премией отмечен...

...да плакать ему нечем.

1964

Ярославу Смелякову

В детстве мне встретился как-то кузнечик

в дебрях колючек, трав и осок.

Прямо с колючек, словно с крылечек,

спрыгивал он как танцор на носок,

передо мною маячил мгновенье

и исчезал иноходцем в траве...

Может быть, первое стихотворенье

зрело в зеленой его голове.

- Намереваюсь! - кричал тот кузнечик.

- Может ли быть? - усмехался сверчок.

Из-за досок, из щелей, из-за печек

крался насмешливый этот басок.

Но из-за речек, с лугов отдаленных:

- Намереваюсь! - как песня, как гром...

Я их встречал, голубых и зеленых.

Печка и луг им служили жильем.

Печка и Луг - разделенный на части

счастья житейского замкнутый круг,

к чести его обитателей частых,

честных, не праздных, как Печка и Луг,

маленьких рук постоянно стремленье,

маленьких мук постоянна волна...

Пламени этого столпотворенье

не успокоят ни мир, ни война,

ни уговоры его не излечат,

ни приговоры друзей и врагов...

- Может ли быть?! - как всегда из-за печек.

- Намереваюсь! - грохочет с лугов.

Годы прошли, да похвастаться нечем.

Те же дожди, те же зимы и зной.

Прожита жизнь, но все тот же кузнечик

пляшет и кружится передо мной.

Гордый бессмертьем своим непреклонным,

мировоззреньем своим просветленным,

скачет, куражится, ест за двоих...

Но не молчит и сверчок тот бессонный.

Все усмехается. Что мы для них?

1964

Деньги тратятся и рвутся,

забываются слова,

приминается трава,

только лица остаются

и знакомые глаза...

Плачут ли они, смеются

не слышны их голоса.

Льются с этих фотографий

океаны биографий,

жизнь в которых вся, до дна

с нашей переплетена.

И не муки и не слезы

остаются на виду,

и не зависть и беду

выражают эти позы,

не случайный интерес

и не сожаленья снова...

Свет - и ничего другого,

век - и никаких чудес.

Мы живых их обнимаем,

любим их и пьем за них...

...только жаль, что понимаем

с опозданием на миг!

1964

Мгновенно слово. Короток век.

Где ж умещается человек?

Как, и когда, и в какой глуши

распускаются розы его души?

Как умудряется он успеть

свое промолчать и свое пропеть,

по планете просеменить,

гнев на милость переменить?

Как умудряется он, чудак,

на ярмарке поцелуев и драк,

в славословии и пальбе

выбрать только любовь себе?

Осколок выплеснет его кровь:

"Вот тебе за твою любовь!"

Пощечины перепадут в раю:

"Вот тебе за любовь твою!"

И все ж умудряется он, чудак,

на ярмарке поцелуев и драк,

в славословии и гульбе

выбрать только любовь себе!

1964

Вл. Мотылю

В раннем детстве верил я,

что от всех болезней

капель Датского короля

не найти полезней.

И с тех пор горит во мне

огонек той веры...

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Капли Датского короля

или королевы

это крепче, чем вино,

слаще карамели

и сильнее клеветы,

страха и холеры...

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Рев орудий, посвист пуль,

звон штыков и сабель

растворяются легко

в звоне этих капель,

солнце, май, Арбат, любовь

выше нет карьеры...

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Слава головы кружит,

власть сердца щекочет.

Грош цена тому, кто встать

над другим захочет.

Укрепляйте организм,

принимайте меры...

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

Если правду прокричать

вам мешает кашель,

не забудьте отхлебнуть

этих чудных капель.

Перед вами пусть встают

прошлого примеры...

Капли Датского короля

пейте, кавалеры!

1964

Если ты хочешь стать живописцем,

ты рисовать не спеши.

Разные кисти из шерсти барсучьей

перед собой разложи,

белую краску возьми, потому

что это - начало, потом

желтую краску возьми, потому

что все созревает, потом

серую краску возьми, чтобы осень

в небо плеснула свинец,

черную краску возьми, потому

что есть у начала конец,

краски лиловой возьми пощедрее,

смейся и плачь, а потом

синюю краску возьми, чтобы вечер

птицей слетел на ладонь,

красную краску возьми, чтобы пламя

затрепетало, потом

краски зеленой возьми, чтобы веток

в красный подбросить огонь.

Перемешай эти краски, как страсти,

в сердце своем, а потом

перемешай эти краски и сердце

с небом, с землей, а потом...

Главное - это сгорать и, сгорая,

не сокрушаться о том.

Может быть, кто и осудит сначала,

но не забудет потом!

1964

На арбатском дворе - и веселье и смех.

Вот уже мостовые становятся мокрыми.

Плачьте, дети! Умирает мартовский снег.

Мы устроим ему веселые похороны.

По кладовкам по темным поржавеют коньки,

позабытые лыжи по углам покоробятся...

Плачьте, дети! Из-за белой реки

скоро-скоро кузнечики к нам заторопятся.

Будет много кузнечиков. Хватит на всех.

Вы не будете, дети, гулять в одиночестве...

Плачьте, дети! Умирает мартовский снег.

Мы ему воздадим генеральские почести.

Заиграют грачи над его головой,

грохнет лед на реке в лиловые трещины...

Но останется снежная баба вдовой...

Будьте, дети, добры и внимательны к женщине.

1964

Николаю Грицюку