Как оттуда не хотелось

в департамент уходить!

1972

Сумерки. Природа.

Флейты голос нервный.

Позднее катанье.

На передней лошади

едет император

в голубом кафтане.

Серая кобыла

с карими глазами,

с челкой вороною.

Красная попона.

Крылья за спиною,

как перед войною.

Вслед за императором

едут генералы,

генералы свиты,

славою увиты,

шрамами покрыты,

только не убиты.

Следом - дуэлянты,

флигель-адъютанты.

Блещут эполеты.

Все они красавцы,

 все они таланты,

все они поэты.

Все слабее звуки

прежних клавесинов,

голоса былые.

Только цокот мерный,

флейты голос нервный,

да надежды злые.

Все слабее запах

очага и дома,

молока и хлеба.

Где-то под ногами

и над головами

лишь земля и небо.

1973

Отшумели песни нашего полка,

отзвенели звонкие копыта.

Пулями пробито днище котелка,

маркитантка юная убита.

Нас осталось мало: мы да наша боль.

Нас немного, и врагов немного.

Живы мы покуда, фронтовая голь,

а погибнем - райская дорога.

Руки на затворе, голова в тоске,

а душа уже взлетела вроде.

Для чего мы пишем кровью на песке?

Наши письма не нужны природе.

Спите себе, братцы, - все придет опять:

новые родятся командиры,

новые солдаты будут получать

вечные казенные квартиры.

Спите себе, братцы, - все начнется вновь,

все должно в природе повториться:

и слова, и пули, и любовь, и кровь...

времени не будет помириться.

1973

К.Ваншенкину

1

Первый день, первый день!

Все прекрасно, все здорово,

хоть уж на всем второго

дня лежит косая тень.

2

День второй - день чудес,

день охоты, день объятий,

никаких еще проклятий

ни из уст и ни с небес.

Все пока как будто впрок,

все еще полно значенья,

голосок ожесточенья

легкомыслен, как щенок.

3

Третий день - день удач.

За удачею удача.

Удивляйся и чудачь,

поживи еще, чудача.

Нет пока лихих годин

выражений осторожных...

Бог беды на тонких ножках

в стороне бредет один.

И счастливой на века

обещает быть охота,

и вторая капля пота,

как амброзия, сладка.

4

День четвертый. Рука

оперлась на подлокотник...

Что-то грустен стал охотник,

нерешителен слегка.

Вездесущая молва,

о возможном все страннее,

капли пота солонее

и умеренней слова.

Счастлив будь, Сурок в норе!

Будь спокойна, Птица в небе!

Он в раздумьях о добре,

в размышлениях о хлебе.

Из ствола не бьет дымок,

стрелы колют на лучину.

Все, что было лишь намек,

превращается в причину.

5

Пятый день. Холодна

за окном стоит погода.

Нет охоты есть работа.

Пота нет лишь соль одна.

Отрешенных глаз свинец,

губ сухих молчанье злое...

Не похоже, чтоб скупец,

скапливающий былое.

Не похоже, чтоб глупец,

на грядущее плюющий,

пьянствующий иль непьющий,

верующий или лжец.

Может, жизнь кроя свою

на отдельные полоски,

убедился, что в авоське

больше смысла, чем в раю?..

Или он вдруг осознал,

что, спеша и спотыкаясь,

радуясь и горько каясь,

ничего не обогнал?

Что он там? Чему не рад

сам себе холоп и барин?

Был, как бес, высокопарен,

стал задумчив, как Сократ.

6

День шестой, день шестой...

Все теперь уже понятно:

путь т у д а такой простой

это больно и приятно.

Все сбывается точь-в-точь,

как напутствие в дорогу.

Тайна улетает прочь...

Слава богу, слава богу.

Доберемся как-нибудь

(что нам - знойно или вьюжно?),

и увязывать не нужно

чемоданы в дальний путь.

Можно просто налегке,

не трясясь перед ошибкой,

с дерзновенною улыбкой,

словно с тросточкой в руке.

Остается для невежд

ожиданье дней, в которых

отсыревший вспыхнет порох

душ или раздастся шорох

вновь проснувшихся надежд.

Что ты там ни славословь,

как ты там ни сквернословь,

не кроится впрок одежда...

Жизнь длиннее, чем надежда,

 но короче, чем любовь.

7

День седьмой. Выходной.

Дверь открыта выходная.

Дверь открыта в проходной...

До свиданья, проходная!

1973

Вяч. Кондратьеву

Восславив тяготы любви и свои слабости,

слетались девочки в тот двор, как пчелы в августе;

и совершалось наших душ тогда мужание

под их загадочное жаркое жужжание.

Судьба ко мне была щедра: надежд подбрасывала,

да жизнь по-своему текла - меня не спрашивала.

Я пил из чашки голубой - старался дочиста...

Случайно чашку обронил вдруг август кончился.

Двор закачался, загудел,

как хор под выстрелами,

и капельмейстер удалой кричал нам что-то...

Любовь иль злоба наш удел?

Падем ли, выстоим ли?

Мужайтесь, девочки мои! Прощай, пехота!

Примяли наши сапоги траву газонную,

все завертелось по трубе по гарнизонной.

Благословили времена шинель казенную,

не вышла вечною любовь - а лишь сезонной.

Мне снятся ваши имена - не помню облика:

в какие ситчики вам грезилось облечься?

Я слышу ваши голоса - не слышу отклика,

но друг от друга нам уже нельзя отречься.

Я загадал лишь на войну - да не исполнилось.

Жизнь загадала навсегда сошлось с ответом...

Поплачьте, девочки мои, о том, что вспомнилось,

не уходите со двора: нет счастья в этом!

1973

Небо синее, как на картинке.