как ты, Лазаревка, ласковую,

как ты, Лазаревка, крутую в мороз,

как ты, Лазаревка, жаркую;

чтоб звалась она Марфою,

чтобы ей без меня не жилось,

чтобы отражались в тихой заводи

армии Марфиных соловьев,

чтобы таял от тихой зависти

синий снег под пимами ее.

А когда трактора приползают с марша,

тарахтя на все голоса,

чтоб маячила у околицы Марфа,

тоненькая, как лоза.

1959

Раскрываю страницы ладоней,

молчаливых ладоней твоих,

что-то светлое и молодое,

удивленное смотрит из них.

Я листаю страницы.

Маячит пережитое.

Я как в плену.

Вон какой-то испуганный мальчик

сам с собою играет в войну.

Вон какая-то женщина плачет

очень падают слезы в цене,

и какой-то задумчивый мальчик

днем и ночью идет по войне.

Я листаю страницы,

листаю, исступленно листаю листы:

пережитого громкие стаи, как синицы,

летят на кусты.

И уже не найти человека,

кто не понял бы вдруг на заре,

что погода двадцатого века

началась на арбатском дворе.

О, ладони твои все умеют,

все, что было, читаю по ним,

и когда мои губы немеют,

припадаю к ладоням твоим,

припадаю к ладоням горячим,

в синих жилках веселых тону...

Кто там плачет?..

Никто там не плачет...

Просто дети играют в войну!

1959

Один солдат на свете жил,

красивый и отважный,

но он игрушкой детской был:

ведь был солдат бумажный.

Он переделать мир хотел,

чтоб был счастливым каждый,

а сам на ниточке висел:

ведь был солдат бумажный.

Он был бы рад - в огонь и в дым,

за вас погибнуть дважды,

но потешались вы над ним:

ведь был солдат бумажный.

Не доверяли вы ему

своих секретов важных,

а почему? А потому,

что был солдат бумажный.

А он судьбу свою кляня

Не тихой жизни жаждал.

И все просил: огня, огня.

Забыв, что он бумажный.

В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?

И он шагнул однажды,

и там сгорел он ни за грош:

ведь был солдат бумажный.

1959

Б.А.

Рифмы, милые мои,

баловни мои, гордячки!

Вы - как будто соловьи

из бессонниц и горячки,

вы - как музыка за мной,

умопомраченья вроде,

вы - как будто шар земной,

вскрикнувший на повороте.

С вами я, как тот богач,

и куражусь и чудачу,

но из всяких неудач

выбираю вам удачу...

Я как всадник на коне

со склоненной головою...

Господи, легко ли мне?..

Вам-то хорошо ль со мною?..

1959

Два кузнечика зеленых

в траве, насупившись, сидят.

Над ними синие туманы

во все стороны летят.

Под ними красные цветочки

и золотые лопухи...

Два кузнечика зеленых

пишут белые стихи.

Они перышки макают

в облака и молоко,

чтобы белые их строчки

было видно далеко,

и в затылках дружно чешут,

каждый лапкой шевелит,

но заглядывать в работу

один другому не велит.

К ним бежит букашка божья,

бедной барышней бежит,

но у них к любви и ласкам

что-то сердце не лежит.

К ним и прочие соблазны

подбираются, тихи,

но кузнечики не видят -

пишут белые стихи.

Снег их бьет, жара их мучит,

мелкий дождичек кропит,

шар земной на повороте

отвратительно скрипит...

Но меж летом и зимою,

между счастьем и бедой

прорастает неизменно

вещий смысл работы той,

и сквозь всякие обиды

пробиваются в века

хлеб (поэма), жизнь (поэма),

ветка тополя (строка)...

1960

Г.В.

Тьмою здесь все занавешено

и тишина, как на дне...

Ваше величество женщина,

да неужели - ко мне?

Тусклое здесь электричество,

с крыши сочится вода.

Женщина, ваше величество,

как вы решились сюда?

О, ваш приход - как пожарище.

Дымно, и трудно дышать...

Ну, заходите, пожалуйста.

Что ж на пороге стоять?

Кто вы такая? Откуда вы?!

Ах, я смешной человек...

Просто вы дверь перепутали,

улицу, город и век.

1960

Ж.Б.

Я много лет пиджак ношу.

Давно потерся и не нов он.

И я зову к себе портного

и перешить пиджак прошу.

Я говорю ему шутя:

"Перекроите все иначе.

Сулит мне новые удачи

искусство кройки и шитья".

Я пошутил. А он пиджак

серьезно так перешивает,

а сам-то все переживает:

вдруг что не так. Такой чудак.

Одна забота наяву

в его усердьи молчаливом,

чтобы я выглядел счастливым

в том пиджаке. Пока живу.

Он представляет это так:

едва лишь я пиджак примерю

опять в твою любовь поверю...

Как бы не так. Такой чудак.

1960

Ж.Б.

Ах, какие удивительные ночи!

Только мама моя в грусти и тревоге:

- Что же ты гуляешь, мой сыночек,

одинокий, одинокий?

Из конца в конец апреля путь держу я.

Стали звезды и круглее и добрее...

- Мама, мама, это я дежурю,

я - дежурный по апрелю!

- Мой сыночек, вспоминаю все, что было,

стали грустными глаза твои, сыночек...

Может быть, она тебя забыла,

знать не хочет? Знать не хочет?

Из конца в конец апреля путь держу я.

Стали звезды и круглее и добрее...

- Что ты, мама! Просто я дежурю,

я - дежурный по апрелю...

1960

Ж.Б.

По Смоленской дороге - леса, леса, леса.

По Смоленской дороге - столбы, столбы, столбы.

Над Смоленской дорогою, как твои глаза,