Нельзя также чураться поучительных уроков нашей литературы, например творческой одиссеи «Петра Первого». Алексей Толстой не сразу нашел путь к научному пониманию истории. Петр Первый долгое время для писателя «торчал загадкой в историческом тумане». И только вхождение в историю через современность, осмысленную с марксистских позиций, помогло Алексею Толстому настроить на должную волну свое художническое мироощущение.

При этом вспомним, сколь непросто относился к Петру Первому А. С. Пушкин. В своих записках он не без смятения писал: «Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, написаны кнутом. Первые были для вечности или по крайней мере для будущего, — вторые вырывались у нетерпеливого самовластного помещика».

Несомненно, что это суждение Пушкина тоже послужило для Алексея Толстого указующим перстом в воссоздании сложного и противоречивого образа Петра.

Оценивая ту или иную историческую личность, нельзя отрывать ее от своеобразия эпохи, от устремлений народных масс, от понимания или непонимания личностью реальных, активно действующих общественно-экономических закономерностей и от условий исторического развития на этом этапе государства и общества. Каждая личность есть порождение своей эпохи.

Главная и отличительная черта советского военно-исторического романа — крупноплановое изображение в нем народа и партии как решающей силы, таящей в себе начала исторических сдвигов и творящей эти сдвиги всей своей неукротимой активностью. Только такая позиция писателя, только взгляд на народ как на творца истории, взгляд на партию как на вдохновляющую и ведущую силу эпохи позволят ему воссоздать подлинную историческую правду в приемлемом объеме и без злокачественного субъективизма.

Но существует, на мой взгляд, проблема, которую можно бы назвать «объективным субъективизмом». Она отчетливо проявилась во многих мемуарных произведениях о Великой Отечественной войне и стала заметно влиять на художественную литературу.

Известно, что одно и то же событие, один и тот же факт могут по-разному отражаться в человеческом сознании, а с течением времени приобретают в памяти некоторую трансформацию. И поэтому вполне естественно, что каждая мемуарная книга несет в себе черты индивидуальности ее автора. В ней может быть свое особое видение войны, свои нюансы в оценках оперативно-стратегической обстановки и действий войск, свое отношение к конкретным личностям и явлениям.

Казалось бы, что этот «объективный субъективизм» нам только на пользу, ибо делает наши представления о событиях войны более разносторонними. Однако авторы некоторых военно-художественных произведений безоговорочно берут «точку видения» и «аспект отношений» иных военачальников на свое творческое вооружение, приобщаются к ним как к единственно правильным и этим лишают свои произведения должной обобщенности и философской глубины. Сие явление грозит развернуться в бедствие для литературы и особенно для художнических исканий молодых писателей.

Отдельные литераторы надеются на силу факта, документа, на близкое к точности воспроизведение тех или иных обстоятельств, почерпнутых в доступных источниках, забывая при этом о ведущем значении силы собственной внутренней убежденности, силы художественных средств, которыми писатель доказывает истинность своего видения и своих верований.

Но встает вопрос: в какой же мере писатель-баталист вправе опираться на военные мемуары? Могут ли печатные воспоминания военачальников являться первоисточниками истины, например, о каких-то конкретных этапах боевых действий? Тем более что нельзя сбрасывать со счетов еще одно обстоятельство: многие суждения о ряде явлений и событий, о конкретных личностях в иных мемуарных книгах, вышедших в 50-х и в первой половине 60-х годов, заметно отличаются от оценок тех же самых явлений, событий и личностей, которые даны в более поздних изданиях. Мне думается, что наличие «субъективного объективизма» в военной мемуаристике мы должны рассматривать как естественный процесс развития общественной мысли в оценках явлений второй мировой войны и как правомерное самоопределение некоторых концепций исторического движения. Поэтому писатели военной темы вправе (хотя наша критика не очень одобряет это) обращаться к военным мемуарам (особенно когда автор мемуарной книги является персонажем или прототипом создающегося художественного произведения), подкрепляя их архивными материалами. Но при этом любой подлинный факт должен быть художественно раскрепощен, переплавлен и поглощен писательской мыслью. И пусть никто не думает, что это легкий путь. Обработка художественными средствами конкретного исторического материала всегда связывает писателя, сдерживает его фантазию, затрудняет выбор изобразительных средств и в целом очень замедляет процесс творчества, делает его мучительным.

Сейчас приходят в литературу молодые художники, не принимавшие участия в войне, но пишущие о ней. Задача тех писателей, которые вынесли войну вместе с народом на своих плечах, — оказать молодой смене всяческую поддержку. Молодежь, на которую не столь явственно давят литературные традиции и особенно правда факта и личное причастие к событиям, возможно, скорее найдет новые пути, новые формы и новые средства выражения для очередного шага вперед в военно-художественном творчестве. Мы должны подавлять в себе ревнивое чувство права на первородство в этой трудной и ответственной теме.

Надо также учитывать, что для тех, кто пережил войну в коротких штанишках, она не прошла бесследно в их памяти и в их чувствованиях. Надо помнить об остроте детского восприятия и о том, что «снизу» многое видится укрупненным. Пусть молодежь помножит свои знания на опыт старших, а ее зреющие таланты оплодотворятся творческими удачами и неудачами советской литературы.

Проблема вхождения молодежи в литературу — может быть, самая главная проблема нашей сегодняшней творческой жизни. Не надо только успокаивать себя ее кажущейся простотой. Мы должны бороться со своим консерватизмом, должны следить, чтоб не были зажаты наши тормоза, когда у нас просит лыжню молодая смена.

Неизмеримо велики социальные функции советской художественной литературы сегодняшнего дня. Они определяются современным процессом развития нашего общества и международным положением СССР. Рождение и упрочение мировой социалистической системы выдвигает перед советской литературой дополнительные и очень серьезные требования: она должна сыграть и в других странах важную роль для полной победы там марксистско-ленинской идеологии. А тема Великой Отечественной войны — один из важнейших «болевых центров» нашей литературы. Зарубежные читатели, насытившись умозрительными, спекулятивными построениями буржуазных «советологов» и «кремленологов», наслушавшись злобных воплей Солженицына и его своры, должны из каждой новой нашей книги черпать главную правду о Великой Отечественной войне советских народов против немецкого фашизма.

Когда я встречаю на улице солдата, невольно испытываю волнение. Мне хочется сказать ему доброе слово или просто по-дружески подмигнуть. И не потому только, что при виде солдата вспоминается собственная военная молодость и служба в армии — это по-хорошему суровая школа мужества, которой не одно поколение парней обязано тем, что научилось уверенно шагать по жизни.

Главное в другом: когда видишь солдата, всегда помнишь, что перед тобой человек гордой, трудной и напряженной жизни, человек, в любую минуту готовый на подвиг, готовый к тому, чтобы по первому зову Родины грудью встать на ее защиту от посягательств врагов. Солдат всегда на боевом посту, его помыслы и устремления направлены к тому, чтоб над нашей землей светило яркое солнце и в нашем доме не утихала радостная песня мирного труда. Всегда он держит руку на железе, всегда он сердцем своим устремлен к командиру, которому Родина доверила приказывать.