- Лучшего бы я и не желал, - вздохнул Микаэль, - но Уркацилла, пусть будет он чтим вами во веки веков, покровительствует только тому, чьи предки захоронены на этой земле...

- Ах, да... Я не подумал об этом... Но почему ты не стал огнепоклонником?

- Разве я не рассказывал тебе, что у меня на родине есть обычай сжигать трупы умерших и погибших [в "Повести временных лет" сохранилось описание вятичного погребального обряда, распространенного у восточнославянских племен: "...и аще кто умряше, творяху тризну над ним, и посемь творяху краду великую и вьзложахуть й на краду, мертвеца сожьжаху, и посемь собраше кости, вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путех..."]. И мне неприятна даже мысль, что когда я умру...

- Живи, пока светят солнце и луна! - привычно произнес Геро пожелание долголетия.

- Благодарю тебя, так вот, я не хочу, чтобы мой труп после смерти бросили в "башню молчания" как падаль...

- Но ведь христиане зарывают умерших в землю.

- Я не договорил, Геро...

- Прости, домисто! - юноша ласково коснулся натруженной руки Микаэля. - Я хотел спросить - отчего ты сейчас печален? Прости и на этот раз, если любопытство мое неприятно тебе...

Мастер некоторое время шел молча, погруженный в свои мысли. Молчал и Геро, боясь показаться назойливым. Когда они вошли в переулок, ведущий к кузнице, славянин задумчиво проговорил:

- Сегодня я увидел сон, Геро, который давно уже не посещал меня. Как будто я вернулся к себе на родину. Отнесла меня туда птица Самург и опустила возле избушки на поляне в ельнике. Эту избушку я поставил, когда на болотах собирал железную руду. И вот смотрю - в домике свет горит... Захожу, а там мой покойный отец на лавочке меня поджидает, в белой рубахе, седой... И говорит мне: долго же ты не возвращался! Я вот все жду, когда ты по мне тризну справишь! - Голос славянина дрогнул. - Я виноват перед родителем, Геро!.. Он остался непогребенным...

- Но ведь тебя захватили в плен!

- Да, в плен!.. Но душа родителя, видно, тоскует, ждет...

- Домисто! Тебе надо вернуться на родину!

- У меня нет большего желания, Геро, но...

- Я отправлюсь с тобой!

- Какими бы мы ни были богатырями, но пройти через земли хазар, буртасов, алан, торков...

- Мы наймемся в охрану торгового каравана!

Микаэль только тяжело вздохнул. Геро остановился, придержал Микаэля и, глядя на разгорающееся солнце, воскликнул:

- Клянусь Уркациллой всевидящим и его супругой Весшной, я отправлюсь с тобой на твою родину!

В это время славянина окликнули:

- Микаэль! Микаэль!

Выбежав из-под столбчатого черепичного навеса, кузнец махал им рукой. Он был бритоголов, чумаз, в прожженном во многих местах дерюжном фартуке.

- Мира и благополучия вам! Вон моя повозка! - Аскар указал под навес, где толпились люди. - Я только что закончил и выволок на обозрение. Повозку одобрили, Микаэль!

Простодушное бахвальство прозвучало в его голосе, и Аскар, чтобы скрыть детскую радость, осветившую его выпачканное сажей лицо, провел по нему широкой ладонью, запачкав еще больше.

- Это моя двадцать пятая! Вон на том столбе я всегда делаю зарубку после очередной, но эта - особенная!

Он радовался как мальчишка, чуть не приплясывал. А ведь год назад у него умерла жена, а вскоре и сын, и кузнец едва не умер с горя. Эа-Шеми однажды сказал: "Станут люди как дети! И велика будет у них радость, а обиды легки!"

Толпившиеся под навесом уважительно расступились перед мастером. Повозка действительно оказалась особенной, такой в Дербенте еще не изготавливали.

Повозки в Дербенте были грубы и прочны: рамы и оси вытесаны из тонкомерных бревен, короба сколочены из толстых досок, огромные колеса выпилены из дерева - сплошной деревянный круг, окованный для прочности железным обручем. Чем прочней, тем надежней. А прочность - в массивности. Ведь недаром и среди людей самые массивные - самые сильные.

Эта же до умопомрачения хрупка. Это была даже не повозка, а что-то новое, чему на первый взгляд нельзя было подобрать сравнения. Она напоминала тонкую осу, если прежние сравнить с неуклюжим жуком. Колеса были похожи на кольца и впору были бы на палец какому-нибудь одноглазому великану. По окружности колес - тонкие железные спицы, одним концом упирающиеся в желобочный обод, другим - в барабан ступицы. Верх повозки напоминал длинное кресло со спинкой в виде двух поднятых крыл. Впереди кресла - круглое сиденье для возницы, обтянутое светло-желтой кожей. Обычная повозка - пять локтей ширины, не менее десяти длиной. А у хазар, говорят, еще громаднее. Эта же была гораздо уже и вдвое короче. Словом, игрушка. Люди, ожидая, что скажет Микаэль, негромко переговаривались:

- Хороша, но бесполезна.

- Зато легка.

- Но прочна ли?

- Для груза не годится. Баловство.

- Почему непременно для груза? А если в гости?

- В гости - и на лошади... или пешком.

- А с детьми? С женой?

- Те пусть дома сидят! Это баловство - жен и детей к легкой жизни приучать!

- А если болен?

- Ха-ха! Еще скажи - без ноги!..

- И скажу! Мой сосед Шаруд без ноги. Сын его на себе, если куда надо, носит...

- Так они разве смогут купить такую повозку? Она же, наверное, не меньше динара будет стоить!

- Такую в верхнем городе сразу купят! Чтоб похвастаться: ни у кого нет, а у нас - есть!

- Да вы о чем? Разве не видите - баловство... Для нее ж дорога нужна! Как она по ухабам поедет?

- Вот бы до Семендера дорогу построить! Да хороших лошадей! Два дня и там! Неслыханно!

- Аскар! Аскар! - выкрикнул кто-то. - А если верх кожаный сделать, как навес? Чтоб от солнца...

- Почему только от солнца? От дождя.

- Шатер поставить, как у хазар...

- Зачем шатер? Он тяжелый... Каркас сделать и кожей обтянуть...

- А вот здесь - подножку! Чтоб влезать удобнее!

Удивительно, но каждый из этих людей и прежде много раз видел повозки, но ни у кого даже мысли не возникло, чтобы улучшить ее, но вот поразило их нечто новое, оценили они полезность его - и появилось у многих желание выдумать свое, улучшить. И не останется изобретение втуне, заговорят о нем, распространятся слухи окрест, дойдут и до других земель, как волны от брошенного камня.

Микаэль медленно обошел сооружение вокруг, осмотрел, велел Геро сесть на сиденье, тот лихо, в два прыжка взлетел в кресло, повозка мягко качнулась, как бы вжалась, но тут же выпрямилась. Кто-то восторженно ахнул.

- Аскар, вот эти пластины зачем? - Микаэль, присев, показал на изогнутые вверх железные пластины, закрепленные на оси.

- А почему, как ты думаешь, повозка выпрямилась? - вопросом на вопрос ответил кузнец.

- Неужели от них? - Микаэль посидел, что-то прикидывая в уме, обернулся к кузнецу: - Аскар, сам придумал?

- Нет, Микаэль, мне подсказал один человек. Ты его не знаешь. Звать Хармас. Еще когда мы были молодыми, он исчез из города. А теперь объявился. Зашел ко мне в кузню. Долго смотрел на работу, потом спросил: "Зачем ты делаешь такие огромные колеса?" Я ответил, что делаю, как делали до меня. Тогда он сказал: "Смотри, что я сейчас нарисую!" И начертил на земле повозку, которую вы сейчас видите, и спрашивает: "Сможешь изготовить такую?" Я ответил: "Конечно! Только она слаба будет". Он говорит: "Поверх оси закрепи пластины..." Объяснил все и добавил, мол, сделай, за прочность ее я ручаюсь. И купят у тебя ее непременно и еще закажут такие же. Красивая вещь льстит тщеславию...

- Где сейчас Хармас? - поднимаясь, спросил Микаэль.

- А он к тебе не заходил? Перед уходом сказал, что зайдет к оружейнику, чтобы показать, как изготовить лук, дальнобойность которого не будет зависеть от силы лучника...

- Такого - не может быть! - быстро сказал Геро. Раздались нерешительные голоса:

- Конечно, разве стрела летит не от натяжения?

- А натяжение - от мощи стрелка... Это же ясно!