Около Геро послышался топот копыт, храп лошади. Удар плетью невольно ожег плечо. Мальчик стремительно повернулся, сжавшись для прыжка, увидел желтоглазого дворецкого Мансура на вороном жеребце. Мансур вновь занес плеть, но, заметив напряженный пристальный взгляд мальчика, опустил плеть и молча показал ею: "Иди!"

Возле длинного водоема толпилось много всадников. Кони, фыркая, тянулись к воде. Чуть в стороне от остальных, на белоснежном жеребце, нетерпеливо перебирающем сухими сильными ногами, восседал бородатый человек в малиновом плаще. Возле него стояли, всхлипывая, вытирая слезы рукавами кафтанов, побитые Геро подростки.

Мансур подвел Геро к филаншаху, и тот уставился на него тяжелым недобрым, напоминающем волчий, взглядом. Лицо старика было смугло, морщинисто, а борода огненно-рыжая.

- Это ты затеял драку? - сурово спросил филаншах.

- Нет, господин. Это была не драка. Они оскорбили моего отца, и я наказал их.

- Ты один - четырех? - удивился старик, сдерживая нетерпеливо ходившего под ним жеребца.

- Даже если бы их было больше!

Смелый ответ удивил филаншаха, он склонился с высокого седла, рассматривая кудрявого запыленного смельчака, потом, чем-то пораженный, обернулся к свите, произнес несколько слов на персидском языке. Один из всадников подъехал, всмотрелся в лицо мальчика, утвердительно кивнув, что-то ответил. Правитель Дербента спросил ласково:

- Как звать твоего отца, юноша?

Геро, как всегда, гордо ответил:

- Марион! Я сын Мариона!

Странное выражение, похожее на умиленную гримасу, промелькнуло на пергаментно-смуглом лице старика, он опять отрывисто, негромко спросил что-то у подобострастно склонившегося к нему всадника. Тот ответил. Старик, раздумывая, медленно погладил свою рыжую бороду и, обратившись к все еще всхлипывающим подросткам, сердито велел им идти по домам. Те, спотыкаясь и оглядываясь, побрели прочь. Геро даже не повернул к ним головы. Он их достаточно наказал, теперь они сами испытали, что такое боль и унижение. Никто не упрекнет Геро, что он поступил несправедливо, а разве за справедливый поступок наказывают? Геро смело смотрел прямо в глаза филаншаху, и тот, раздумывая, поглядывал на него с ласковой гримасой. Потом правитель Дербента сказал несколько слов всаднику. Тот поспешно, откинув полы плаща, достал из штанов кошелек, вынул пять золотых монет и, угодливо улыбаясь, протянул их Геро. Это были не серебряные дирхемы, а настоящие золотые динарии! Несколько лет назад один золотой динарий спас жизнь Геро и Витилии. За два же динария можно было купить всю отару, что пас мальчик. Он непонимающе посмотрел на филаншаха. Тот ласково кивнул и сказал:

- Бери, храбрец, отдай отцу. Скажи: правитель Дербента дарит тебе за величайшие заслуги перед городом. Еще скажи... впрочем, скоро он узнает все сам.

Геро, оторопев, попятился, спрятав руки за спину, отрицательно покачал головой. Нет, он не возьмет! Тут что-то не так. Зачем филаншах дарит отцу такую огромную сумму - целое богатство! Тем более что он объявил всему городу о наказании Мариона. А может быть, он узнал, что отец не виноват, и хочет загладить свою вину? Или что-то произошло на Суде Справедливости?

- Ты знаешь счет? - спросил филаншах.

- Да, знаю. Меня научил славянин Микаэль.

- Кроме пяти золотых монет, что ты отнесешь отцу, я увеличиваю ему ежегодное содержание еще на одну треть. Возьми монеты и беги домой. У такого храбреца их никто не отнимет!

Всадник, склонившись с седла, насильно всунул в руку Геро монеты, закрыл ему ладонь, повернул его спиной к себе и легонько подтолкнул.

Возле известковых ям валялись лопаты, шесты с налипшими кусками извести. Муздравы стояли на коленях, приветствуя правителя. Рабы на площадке тоже стояли на коленях, но уткнув головы в руки. Дах-Гада в распахнутом халате возвышался над ними, посматривая на идущего от водоема Геро. Он видел, что тот разговаривал с правителем Дербента, и недоумевал, откуда сыну простолюдина такая честь, но не решался спросить, чувствуя в молчании Геро скрытую неприязнь. Когда Шахрабаз отъехал в сторону крепости, надсмотрщик, щелкнув кнутом, взревел:

- Встать, лентяи!

Рабы поспешно поднимались, торопились, склонив головы к повозкам. Дах-Гада вслед хлопал бичом, кричал, не зная на ком сорвать злость:

- Я вас всех сегодня лишу вечерней пищи! Вы чуть было не раскололи камень!

Рогая среди рабов не было.

Совсем стемнело, когда Геро отворил калитку родного дома. Дворик привычно освещался пылавшим очагом, и, как всегда, поджидая сына, хлопотала возле очага мать. Отец, обнаженный по пояс и, как показалось мальчику, озабоченный, точил на камне, лежащем возле очага, свой меч, комариное "вз-вз" сопровождало правку стального жала. Отец даже не посмотрел на вбежавшего сына. Сейчас Геро его обрадует! Вот - целое богатство зажато в ладони! Они сейчас пойдут и выкупят Рогая! Потом они наполнят сундук приданным для Витилии, купят матери новое покрывало, много меда. О сколько счастливых мгновений заключено в пяти золотых! Мальчик, положив оружие в свой тайник в развилке ветвей платана, прыгая на одной ноге, подскочил к отцу. Сейчас он его обрадует! Помешала сестра. Она бело-розовым вихрем вырвалась из дверей дома, видимо давно поджидая брата, розовый платок сполз на плечи, просторное белое платье не скрывало гибких движений молодого тела, глаза блестели под черными кудрями.

- Геро, Геро! - крикнула она, задыхаясь от нетерпения и хохоча от избытка жизни. - Ой, я забыла тебе утром рассказать, что встретила вчера филаншаха, когда ходила за водой! Он на меня так странно смотрел! Даже коня остановил и глазами провожал... Вот так. - И привстав на цыпочки, вытягивая стройную шейку, она, с трудом сдерживая смех, показала, как смотрел вслед ей филаншах. - Это было так смешно! Он похож был на бородатого грифа! Ха-ха-ха! А у меня еще одна новость, только плохая: Рогая посадили в зиндан. Он нечаянно уронил камень на ногу Дах-Гаде... уже печально добавила Витилия, легко переходя от одного настроения к другому. Легкомысленная, она не подозревала, что первая новость отнюдь не лучше второй. Смутная тревога забрезжила в душе Геро. Обычай запрещал молодым женщинам, а тем более - девушкам, посещать многолюдные места, общаться с чужими, и потому Геро понял, что то, над чем смеялась сестра, совсем не так уж забавно. Вспомнился сверлящий волчий взгляд старика. Золотые динарии в руке неимоверно потяжелели. Геро невольно оглянулся на отца: слышал ли он? И увидел, что отец медленно поднимается, широкое лицо его густо заливает румянец гнева. И мать застыла возле очага. Но неужели все так страшно?

Отец хриплым прерывистым голосом спросил:

- Почему же... почему, Витилия, ты не рассказала ни мне, ни матери, что вчера встретила филаншаха?..

- Я об этом как-то забыла... - сестра растерянно посмотрела на брата, - вспомнила, когда пришел Геро... А что, отец, разве это так страшно?

Геро с надеждой смотрел на отца и, хоть испытывал сейчас жгучую тревогу, невольно любовался им. Выпуклая грудь Мариона была столь широка, что на ней бы, пожалуй, мог улечься волк. Широко расставленные узловатые от мышц руки напоминали стволы деревьев, впалый живот казался бугристым от крупных мускулов, напрягающихся при каждом бурном вздохе. Отец спасет их, оградит от любой опасности. Нет в городе человека, столь же могучего, как он! Не так давно, на многолюдной торговой площади, отец одним рывком повалил, схватив за рога, сорвавшегося с привязи огромного быка. Марион прошептал:

- Нет, нет, он не посмеет... не посмеет.

- Отец! - громко позвал Геро и, когда тот повернулся к нему, показал на разжатой ладони пять тускло блеснувших желтых монет. - Мне только что дал их филаншах. Он сказал, чтобы ты сегодня ждал гостей, - и, не выдержав, отчаянно закричал: - Я не знал, отец! Я не знал!

- Мы сейчас же уходим в горы! - голос отца прогремел, как в минуты опасности. - Геро! Сынок, как можно быстрее беги к Южным воротам! Скажи, если еще не закрыли, чтобы подождали, если закрыли - пусть откроют! Скажи: просит Марион! Мать! Витилия! Немедленно собирайся! Геро! Беги! Мы идем следом!