При появлении Шахрабаза еще грознее закричали охрипшие надсмотрщики, захлопали длинными кнутами, подгоняя рабов, заторопились и воины. Десятки рабов подтаскивали к стенам огромные черные котлы, для разогрева смолы, другие укрепляли опоры, подносили дрова. Воины тащили из складов и укладывали на стенах связанные пучками метательные дротики, втаскивали на башни огромные круглые камни. Такой камень в два, а то и в три веса крупного мужчины, сброшенный со стены на крутой склон, пробьет заметную брешь в рядах осаждающих. Вдоль северной стороны стояли "журавли" устройства, представляющих собой два соединенных вместе бревна пятидесяти локтей длины, установленных наклонно на крепких распорках и укрепленных на прочном поворотнике из дубовых толстых плах. На поворотнике сколочен барабан с двумя рукоятями, с барабана через вершину "журавля" пропущен толстый пеньковый канат с железным крюком на конце. За этот крюк цепляли котлы с кипящей смолой и выливали ее на головы осаждающим. На крюке можно было поднять бревно и, поворачивая "журавль", сметать со стены осадные лестницы вместе с вражескими воинами.

Шахрабаз в сопровождении свиты и телохранителей медленно шел вдоль северной стены и все - воины, надсмотрщики, рабы - видели, что он сейчас охвачен теми же заботами, что и они: как можно лучше подготовиться к обороне. Он приостанавливался возле котлов, проверяя, достаточно ли дров, наблюдал за работой "журавля", когда десятка два воинов, натужась, разворачивали поворотник, поднимали и опускали барабаном крюк, замедлил шаги возле подземного водохранилища, послушал шум падающей воды, что-то сказал советникам, и те, старательно показывая перед филаншахом свою хозяйственность, стали суетливо и озабоченно заглядывать в отверстия, откуда берут воду, проверяя уровень ее в хранилище. Шахрабаз задумчиво поглядел на горы, поднимающиеся сразу за ущельем. Водоводы скрыты в земле, в потайных расселинах. Родники, питающие водой город и крепость, находятся в пещерах, а входы в пещеры завалены камнями и напоминают обрушившиеся от землетрясения скалы. Хазары в прошлый раз пытались отыскать источники, но пробродили по горам напрасно.

Шахрабаз остановился и возле зиндана. Два стража, с трудом отодвинув каменную крышку, спускали на веревке в узкую горловину подземной тюрьмы корзину с хлебом и кувшин с водой. Шахрабаз подумал, что если он сдаст крепость и город - рабов будет достаточно, если крепость будет защищаться, то преступники - лишние рты. Закрыть крышку, пусть они умрут с голоду. Но отдать распоряжение филаншах не успел. С угловой северо-восточной башни раздались тревожные выкрики:

- Корабли! В море корабли!

Шахрабаз вздрогнул, побледнев. Неужели у хазар появился флот? О боги, не допустите этого! Ведь тогда Турксанф легко может захватить город с моря! Горе, горе! Почему ты, всеопытнейший Шахрабаз, не предусмотрел этого? Филаншах бегом заторопился на башню, шепча то проклятия, то молитвы.

Стражи, поспешно набросив крышку на горловину подземелья, бросились за ним.

Никогда еще Шахрабаз не чувствовал себя таким бессильным. Неужели варвары перехитрили его? А боги, куда смотрели боги! Разве мало пожертвовал Шахрабаз на храм Агуро-Мазды, разве не разрешил он христианам вновь отстроить церковь? А то, что мусульманин Мансур приближен к особе правителя Дербента, разве не зачлось в заслугу Шахрабазу перед Аллахом? А помощь иудеям!

По тропинке от дворца в черном одеянии и круглой шапочке торопился к филаншаху лекарь Иехуду, изумленно-осуждающе покачивая головой и протягивая успокоительную пилюлю.

- Господин! Вам вредно волноваться! Господин...

- Прочь! - задыхаясь, взревел Шахрабаз.

Если корабли военные, хазарам ничего не стоит переплыть на надутых кожаных мешках стадий расстояния от цепи, закрывающей вход в гавань, до берега и оказаться в городе.

Солнце слепило глаза, и с вершины холма невозможно было рассмотреть, что за люди толпятся на палубах.

23. ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

Подземное водохранилище находилось неподалеку от подземной тюрьмы. Вода просачивалась в зиндан. Земляной пол напоминал липкое месиво из глины и полусгнившей соломы. Сыростью пропитался затхлый вонючий воздух. Изможденные, больные люди ворочались, выкрикивали бессвязное в забытьи, стонали в мучительном сне, надрывно кашляли, жалобно плакали, с надеждой молились - слабые шорохи, шепот, проклятия, стенания заполняли густой мрак. Долго в зиндане не задерживались. Тела умерших поднимала наверх стража каждое утро, но каждое же утро в подземелье спускали новых провинившихся. Те, вначале полные сил, метались, громко жаловались, плакали, потом ложились в грязь, издававшую тошнотворный запах, и лежали в оцепенении, не желая принимать пищу. Грузные каменные стены давили. Мрак обволакивал густой вязкой тиной беспросветной ночи души людей, и люди теряли счет дням. Когда задвигалась каменная крышка зиндана, для пленников подземелья наступала вечность.

Геро сидел возле сырой стены. Рядом мерно капала вода, слышались стоны, бормотания. Но он ничего не видел, он даже не заметил, как три раза уже спускалась и поднималась корзина с хлебом и водой. Геро жил памятью. Перед глазами горел огромный костер, лицо отца с застывшей навечно улыбкой грозно и ярко пылало перед внутренним взором.

Шурша осклизлой соломой, подполз Рогай, цепко потряс мальчика за плечо, негромко позвал, заставляя очнуться. Он заботился о Геро как мог, ободрял, утешал, насильно кормил. Мальчик не пошевелился.

- Поешь, Геро, - с мягкой настойчивостью прошептал хазарин, протягивая кусок лепешки и кувшин с водой, - поешь, тебе еще понадобятся силы...

- Я не хочу есть, Рогай.

- У тебя осталась мать. Кто позаботится теперь о ней?.. Вчера стражи порядка спустили в подземелье нового преступника - раба филаншаха, и тот сообщил, что Витилия во дворце покончила с собой... И нам, Геро, надо еще отомстить за обиды...

- Рогай, отец запретил мне мстить! И я не знаю почему.

- Может быть, ты ослышался?

- Нет, - твердо сказал мальчик, - я не ослышался.

- Не могу в это поверить, - грустно вздохнул Рогай, - может быть, он боялся за тебя?

Рядом надрывно закашлялся Т-Мур, то самый гончар, с сыновьями которого Геро провел так много боев на деревянных мечах. Дом Т-Мура стоял в том же проулке, где и дом Мариона, и не так уж давно гончар был могучим и веселым человеком, а теперь сыновья его проданы в рабство на невольничьем рынке в Ширване за долги, а сам Т-Мур оказался в зиндане за отказ объявить себя на торговой площади рабом. Теперь он медленно угасал. Прокашлявшись, Т-Мур произнес:

- Геро, послушай меня, я уже обречен и скоро умру... Единственное, что меня держит в этом мире и будет держать до последнего вздоха - это надежда, что вдруг мне представится случай отомстить за сыновей!.. О, Уркацилла, только бы исполнилось это мое желание! Мне... кх, кх, ничего боль-ше не нужно от жизни! Кх-кх!.. Я никогда не поверю, чтобы Марион, даже перед смертью, просил тебя поступиться обычаем!.. Тут что-то не так... Кха - ак-ха!..

Геро сидел на охапке перепрелой соломы, уставившись в темноту, он уже столько видел, слышал, испытал, что любая мысль вызывала только боль и растерянность, ничего кроме растерянности и боли, ибо напоминала о прошлом, но что-то в нем уже вызревало, пока еще смутное, держало его в оцепенении, и он слышал окружающее, как бы погруженный в дрему, и вдруг тяжкий удар по щеке потряс его.

- Ты мужчина или падаль?! - яростно кричал над ухом Рогай, занося руку для второго удара. - Лучше я убью тебя и себя, чем гнить здесь...

Злость подбросила Геро раньше, чем Рогай успел ударить, мгновения хватило Геро, чтобы подобрать ноги, спружинить и прыжком, без усилия рук взлететь в воздух. Сверху, подобно коршуну, он упал на хазарина, придавил, руки его скользнули к горлу Рогая, и в это время перед ним в ярком солнечном луче возникло грозно нахмуренное лицо отца.

Никто не успел толком понять, что произошло после свирепого вскрика Рогая. Многие заметили Геро только когда он уже стоял на ногах и вглядывался вверх, откуда падал тонкий ослепительный луч, как золотое лезвие меча, пронзившее затхлую муть воды.