Всадник гневно что-то выкрикнул, толкнул лошадь и она грудью пошла на Мариона. Тот поймал лошадь за узду, серый жеребец попытался вскинуть голову, всхрапнул, но мощная рука человека с такой силой пригнула крутую шею, что жеребец споткнулся, а всадник едва не выпал вперед из седла. Шихван ударил коня плеткой, дернул повод, оскалившись, но жеребец, рванувшись, остался на месте. Стражи изумленно взирали на борьбу животного и человека. Всадник с искаженным в бешенстве лицом схватился за меч.

- Придержи руку, шихван, сын шихвана, - спокойно, но выразительно посоветовал лег, сжимая узду храпящего жеребца, - не забудь: и мой меч легко вынимается из ножен.

- А ты отпусти коня!

Марион разжал пальцы. Жеребец осел на задние ноги, вскинул голову, заплясал, удерживаемый всадником. Стражники поспешно отвернулись, сделав вид, что не заметили унижения шихвана.

- Так что случилось, тетушка? - обратился Марион к женщине.

- Они хотели забрать баранчика за то, что старик мой болен и не может выйти на строительство стены. А мы со стариком кормимся только тем, что наши три овечки приносят весной ягнят... ох, - всхлипывала на земле изможденная женщина, хватаясь тощей рукой за грудь, - ох, как болит! Они меня били...

- Замолчи, женщина! - зло выкрикнул всадник. - А ты, Марион, иди своей дорогой, помни, в зиндане достаточно места, найдется и для тебя уголок!

Мариону показалось, что он ослышался, что угроза не несет в себе прямого смысла, а нечто иное, может даже шутку. Взгляды их встретились. Молодое, сытое, несокрушимое упорство светилось в презрительно прищуренных темных глазах шихвана. Отец этого шихвана - первый шихван квартала каменщиков, уличенный в неправедных деяниях, много раз уступал Мариону. Сын не уступит. Молодой шихван надменно подбоченился, поигрывая плеткой. Его взгляд и поза свидетельствовали: произнесенная угроза не пуста, он все сделает, чтобы убрать Мариона с дороги. Громадная ладонь лега накрыла рукоть меча. Только меч решит, кому остаться.

- Марион! - вскрикнула женщина, пытаясь подняться с земли. - Марион! Вспомни: перед тобой албан! И ты албан! Не надо крови! О небо! Не допусти братоубийства! Пусть они берут моего баранчика! Я согласна его отдать!

Словно ледяной водой окатило Мариона. Никогда еще его меч не поднимался на албана.

- Марион, ты восстаешь против закона! Я должен взять у них налог с дыма домашнего очага! Я обвиню тебя на суде филаншаха! - грозно выкрикнул шихван.

- Но если нечем им платить?

- Тогда старик должен отработать долг на строительстве стены.

- Но если он не может отработать?

- Закон велит: взять налог с дыма домашнего очага, и я возьму его... Иначе, Марион, нечем будет платить тебе!

Воин охраны ворот получал от города три меры [мера веса, в данном случае около двухсот пятидесяти килограммов] зерна и четырех баранов ежегодно. Мариону же, как воину, совершившему подвиг, выдавали на одну меру зерна и на одного барана больше, чем обычному стражнику. Прежний филаншах распорядился ежегодно награждать храбреца, а новый правитель Шахрабаз, заменивший несколько весен назад погибшего на охоте предшественника, не стал отменять его распоряжение, понимая, как полезно поощрять рвение. Так вот, эти изможденные морщинистые руки, цепляющиеся сейчас за Мариона, кормят его семью! Думал ли ты когда-нибудь об этом Марион? Стыд облил душу. О небо, воистину, умереть вовремя на этой земле великое благо!

- Оставьте эту женщину. Я внесу за нее налог, - глухо сказал Марион.

- Но ведь она не из твоего рода! - изумленно воскликнул круглолицый толстяк-стражник. - Зачем тебе нужно им помогать? И разве ты сможешь облагодетельствовать всех нищих, больных, калек? Ведь ты должен кормить свою семью!

- Слушайте, гаргары, - раздумывая, проговорил лег, - я не могу понять одного, почему вы: и ты, и ты, и ты, - кивнул он поочередно всем троим гаргарам, - почему вы богаты?..

Толстый и приземистый стражники протестующие захмыкали, молодой всадник застыл в презрительном молчании.

- Почему вы богаты, да, да... вы живете в верхнем городе, в больших каменных домах, у каждого из вас столько овец, что вы смогли бы, если бы захотели, без ущерба для себя содержать всех сирот и калек в городе, но вы предпочитаете, чтобы ваши жены носили золотые украшения, а дети ходили в шелковых кафтанах... Так почему вы богаты? А я и она, - Марион указал на женщину, - бедны?

- Мы больше трудимся! Вот ответ! - выкрикнул приземистый стражник, самодовольно покосившись на толстяка.

- Больше муздвара [муздвар - поденщик, свободный человек, нанимающийся за плату], надорвавшегося на работе? - удивился Марион. За каким-то из каменных заборчиков послышался одобрительный смешок. Видимо, там, спрятавшись, прислушивались к разговору подростки.

- Слушайте, вы! - громко сказал Марион. - Я вам скажу, почему вы богаты, и не удивляйтесь - народ прекрасно видит все ваши дела. Удивляйтесь другому, как он терпит ваши злодеяния!

- Какие это злодеяния? - опять недобро прищурился шихван. - О, Марион, не заставляй обвинить тебя во лжи на суде филаншаха.

- И там я повторю то, что скажу сейчас, - возразил Марион, - вы скупаете наделы сирот и заставляете этих же сирот единственно за прокорм работать на их земле! Разве это не злодеяние? Вы никогда не сдаете полностью в казну собранный налог, часть его вы утаиваете и делите между собой. Разве это в обычаях вашего рода или это разрешает закон? Ты, шихван, недавно продал за долги двух малолетних детей бедняка-дарга, и мать их умерла от отчаяния. Разве за это предки твои одобрили бы тебя, разве души их сейчас не стенают от неслыханного позора, что нанес ты их памяти?..

- А ты, Марион, разве не продал в рабство хазарина Рогая? Или ты, справедливый, считаешь, что поступил наилучшим образом? - торжествующе выкрикнул приземистый стражник.

Наверное, не было еще у людей лучшего способа оправдаться, как обвинить обвиняющего в том же, в чем виноват обвиняемый. Даже если деяния несравнимы, в худшем положении окажется первый, ибо он в глазах других будет выглядеть ко всему еще и лицемером.

И Марион растерялся...

6. ПЕРВЫЙ РАБ

...Двенадцать лет назад рабы были только у перса-хармакара [хармакар - должность в административном аппарате Персидского государства], жившего в крепости. Разбогатевшие дарги и леги обходились муздварами и слугами. Но муздвару за работу надо платить столько, чтобы не было стыдно перед соседями, а слуги часто бывают непокорны, и к тому же они, получая непомерно высокую плату, обвиняют нанимателя в скаредности. Рабов хотели иметь многие. Но зачинатель в плохом деле - всегда наихудший в глазах людей. И получилось в Дербенте удивительное: рабство было, но рабов - не было.

И для Мариона наиболее горьким и стыдным воспоминанием всегда оставалось то, что первым, кому в городе обрили голову и выжгли на лбу клеймо раба, стал хазарин Рогай.

Двенадцать лет назад у Мариона родился сын Геро. Волей судьбы рождение сына совпало со штурмом, предпринятым хазарами.

В город густо летели черные стрелы с пучками горящей пакли вместо оперений. Чадный дым сизым туманом стлался по улочкам бедняцких магалов [магал - квартал в Дербенте]. Оглушительно бил в северные ворота таран. Яростные вопли хазар сливались с криками албан. И в это время раздался слабый крик новорожденного, услышанный только матерью и женщиной-повитухой.

Марион, еще не знавший о рождении сына, в тот день совершил подвиг, равный, быть может, подвигу своего прадеда Нишу, имя которого персы запретили упоминать.

...Хазары огородили стену длинными рядом огромных повозок, выкатив их на высокий вал. Часть нападавших метали на стену арканы, другие из-за бортов били в албан стрелами. Множество хазар, прикрываясь кожаными щитами, заваливали ров хворостом и карабкались по длинным осадным лестницам. И беспрерывно било и било в ворота огромное, окованное железом, раскачиваемое на цепях бревно тарана. Уже была сорвана средняя запорная петля, толщиной в руку, и теперь гремящий металлический лист створки ворот медленно, но неумолимо прогибался, вызывая чувство бессильного отчаяния у защитников. Они пытались поджечь башню, в которой скрывался таран, но башня оказалась сплошь обтянута сырыми и толстыми воловьими шкурами. Тогда албаны начали забрасывать ее камнями.