Четверть часа спустя приезжает «скорая». Мертвеца грузят на носилки и – гони, извозчик!

Я велю Маринетт садиться в мою тачку и следую за машиной с красным крестом.

– Что случилось с тем человеком? – спрашивает служаночка.

Я смотрю на нее так, словно она меня разбудила. По-моему, наши с ней развлечения накрылись. Вы ж меня знаете! Столкнувшись с такой историей, я сразу расхотел играть в Казанову!

– Пока не знаю, – отвечаю я ей. – Может, подавился слюной.

– Какой ужас!

– Называйте это, как хотите...

– А куда мы едем теперь?

– В морг.

Она вздрагивает.

– В мо...

– Да, но вы подождете меня в машине. Я не хочу навязывать вам подобное зрелище...

– О! Я не боюсь, – говорит девочка. – Наоборот, мне будет интересно побывать в морге!

Ну что мне делать? Все красотки – извращенки и готовы примириться с упущенным сеансом траха, лишь бы им показали жмурика.

Я начинаю злиться.

Нет, это ж на кого, спрашиваю вас, я буду похож, если стану вести расследование, имея на прицепе эту потаскушку?

– Послушайте, лапуля, – говорю я ей, стараясь оставаться спокойным, – я никак не могу взять вас с собой...

– О! А почему?

– Потому, что для входа в морг нужно быть полицейским... или покойником! Вы, слава богу, не принадлежите ни к той, ни к другой категории, верно?

Она соглашается и насупливается.

Я останавливаюсь позади «скорой» и иду за носилками. Сторож принимает жмура... В этот момент являюсь я:

– Комиссар Сан-Антонио.

Он приветствует меня способом, о котором как минимум можно сказать: почтительный.

– Здравствуйте, господин комиссар. Вы меня не узнаете?

Я смотрю на его усы в форме руля гоночного велосипеда и красный от божоле нос...

Я действительно встречал этого типа в ходе прошлых расследований, потому что при моей работе в моргах бываешь чаще, чем в «Лидо».

– Немедленно вызовите врача! – приказываю я. – И дайте мне телефон.

Он ведет меня в покрашенный эмалевой краской кабинет, провонявший мертвечатиной, как и все здание, плюс еще запах красного вина.

Я звоню в криминальную полицию и излагаю суть дела.

– Клиент снял со своего счета десять "кирпичей1 ", – говорю я моему невидимому собеседнику, – а через четыре минуты лежал мертвым в своей машине. Сопровождавший его тип исчез, и десять миллионов тоже. Мертвец в морге, остается только поймать человека в кожаном пальто...

Тут я усмехаюсь, показывая, что обладаю чувством юмора, как и всякий уважающий себя полицейский, и кладу трубку.

Сторож информирует меня, что профессор Монтазель сейчас будет, и предлагает глоточек своего красного.

Я отказываюсь под предлогом, что употребление такого рода напитков до полудня мне противопоказано, и добавляю, что, если ему не терпится утолить жажду, я ему мешать не буду.

Он хватает бутылек и делает себе промывание желудка. А я тем временем вхожу в препарационный зал. Мертвец лежит на каменном столе перед ступеньками амфитеатра. Над ним висит огромный прожектор.

– Я его раздену, – говорит сторож, вытирая усы.

И берется за работу.

Я не напрашиваюсь ему в помощники... Покойники меня не пугают – вот бы было смеху! – но мне не хочется прикасаться к ним без особой необходимости. А он занимается этим так же, как ваша жена готовит соус «бешамель». Даже смачивает слюной палец, чтобы расстегнуть жилет маленького старичка.

По мере того как он снимает с него шмотки, я копаюсь в их карманах. В них лежит только бумажник, набитый документами на имя Людовика Бальмена. Из них я узнаю, что старичок антиквар, адрес: бульвар Курсель, дом сто двадцать... Он холостяк, шестьдесят шесть лет...

Я откладываю бумажник в сторону.

Кроме него, в карманах была мелочь, связка ключей, серебряная зубочистка, чековая книжка на его имя, ручка из накладного золота...

Ничего необычного...

– Ну вот, – говорит служащий морга. Он закончил с Бальменом.

Теперь маленький старичок гол, как скелет морского языка.

Я осматриваю его фигуру.

– Никаких ран?

– Никаких, – подтверждает сторож.

Тут открывается дверь и появляется мужчина с бледным лицом, одетый в черное. У него розовая орденская ленточка, а лицо радостно, как надгробье.

– Господин профессор... – почтительно начинает сторож.

Я приветствую вошедшего. Он кивает, но живые его не интересуют. По нему сразу видно, что настоящие его приятели – те, кто навсегда перешел в горизонтальное положение... Он открывает маленький кожаный чемоданчик, вынимает из него несколько инструментов и начинает рассматривать папашу Бальмена сверху донизу.

Его осмотр длится довольно долго. Он чертовски добросовестен!

Наконец он распрямляется и смотрит на меня.

– Этот человек умер от сердечного приступа, – говорит он.

Мне кажется, я сплю.

– Вы в этом уверены, профессор? Еще секунду мне кажется, что он разорвет меня на части, но профессор, вероятно, не любит насилие.

– Абсолютно уверен, – говорит он. – Вскрытие даст нам формальное подтверждение этому. Короткий кивок, и он уходит.

– Раз он сказал, так оно и есть, – уверяет меня сторож. – Я ни разу не видел, чтобы этот парень ошибся. Дайте ему кость от бараньей ноги, и он вам скажет, от чего помер баран!

– Сердечный приступ! – бормочу я.

Честно говоря, ребята, я обалдел. Мысль, что тип помер естественной смертью при таких обстоятельствах, вызывает у меня досаду... На мой взгляд, в этом нет логики, а полицейские не выносят того, в чем нет логики...

Как бы то ни было, а меня эта история ни с какого боку не касается. Я работаю в Секретной службе, и такого рода дела – не моя сфера.

Поэтому я покидаю дом с морозилками с сознанием выполненного сверх всяких ожиданий долга.

Выходя, я нос к носу сталкиваюсь с инспектором криминальной полиции Шардоном – славным толстяком, не обремененным избытком интеллекта...

– А! – говорю. – Так это дело поручено тебе?

– Да, – отвечает он.

Он раскалывает в кармане арахисовые орехи и жрет их. Настоящая обезьяна!

У него выпирающее брюшко, а лицо светится безграничным самодовольством.