Что касается выборов в Думу, то в Замоскворечье за кадетов мало кто голосовал. В Замоскворечье победил большевистский список № 5.

Проснувшись, Андрей потянул носом воздух: из кухни призывно доносился запах отварной картошки.

— Бабушка, это молодая так вкусно пахнет? — крикнул он.

— Молодая, молодая! Отец хорошо в деревню съездил. На зажигалки целый мешок наменял! Спит теперь, отсыпается. Наругался на весь свет, что ему, кузнецу, торгашом пришлось походить.

Вся светясь от радости, что может наконец сытно накормить внука, бабушка отвалила Андрейке целую миску картошки, крупной, искрящейся в разломах сахаром. Голодный Андрейка ел ее, давясь и обжигаясь, и не успел почувствовать всю ее сладость, как с улицы донеслось:

— На Пятницкой дерутся!

Андрейка скатился с лестницы, словно ему пинка дали.

— Айда на Пятницкую! Может, там наших бьют! — крикнули ему мальчишки.

На Пятницкой хорошо одетые люди тростями и зонтами охаживали солдата.

— Дезертир! Смутьян! Немцам Россию продал! — кричали они при этом.

Вначале никто из прохожих за солдата не заступался. Но когда один из господ, взмахнув тростью, крикнул:

— Бей его, большевика! — из глазеющей толпы вышли рабочие и вступились за солдата.

Тут и мальчишки подоспели и… узнали в солдате Сашу Киреева.

— За что тебя так?

— Что случилось, Саша?

— И сам не пойму, — ответил Киреев. — А ну-ка послушаем, что газетчики кричат.

Через мост мчались продавцы газет, разглашая:

— Неудавшийся большевистский переворот в Петрограде!

— Беспорядки подавлены! Ленин бежал!

— Ленин — германский шпион!

— Ленин уплыл к Вильгельму на подводной лодке!

— Слышали? Очередная клевета буржуев про Ленина! — сказал Саша.

Купцы, чиновники, лавочники, офицеры, юнкера, гимназисты, нарядные дамы и барышни высыпали на улицы, словно в праздник, заполнили тротуары. Они придирались к рабочим, солдатам, не желавшим уступать им дорогу. В центре города, на Тверской, на Петровке, плохо одетый не показывайся. Забьют тростями, зонтиками как большевика или сочувствующего.

Союзные ребята, одевшись почище, пошли в центр спасать своих из лап расходившихся буржуев. И Андрейка пошел, но какое там! Гимназисты устроили целую облаву на рабочих подростков. И те, изрядно потрепанные, вернулись в свое родное Замоскворечье.

К ночи поуспокоилась буржуазная Москва. Купцы, чиновники, торговцы, фабриканты, их чада и домочадцы в офицерских, кадетских, гимназических шинелях разошлись по домам, утолив свою ненависть кулаками и тросточками. А рабочая Москва забурлила, не хотела смириться перед буржуйской.

«Послать приветствие товарищу Ленину!»

«Не выдавать вождя революции на офицерскую расправу!»

«Выйти на демонстрацию в защиту большевиков!» — требовали на митингах рабочие.

Тех, кто призывал к осторожности, предлагая повременить, стаскивали с трибун. Во всех цехах завода Михельсона вынесли решение идти на демонстрацию.

К михельсоновцам пришли делегаты от 55-го полка. Солдаты решили поддержать рабочих и выйти всем полком на демонстрацию с оружием.

Со всех заводов и фабрик в Московский комитет большевиков поступали боевые резолюции. И решение о проведении демонстрации было принято.

…Демонстрация рабочих и солдат в защиту большевиков была такой грозной и многочисленной, что московские власти не посмели ей препятствовать. Большевистские лозунги были пронесены по Москве под вой «чистой публики».

— А все-таки мы сильнее буржуев! — ликовал Андрейка, помогая свертывать вернувшимся на завод демонстрантам плакаты: «Долой войну!», «За мир и хлеб!», «Долой министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!». Пригодятся! — говорил он по-хозяйски.

— Пригодятся, — согласился Уралов. — Мы своих лозунгов не меняем.

Тихо было и на заводе. Ни митингов, ни собраний. Затишье было томительное, как перед грозой…

— А где же все-таки Ленин, дядя Андрей? — спросил однажды Андрейка Уралова.

— Где был, там его нет. Где ищут — не найдут.

— Это хорошо. А что же мы будем делать без Ленина?

— Вооружаться! Мирное развитие революции кончилось. Буржуи объявили нам войну. Оружием будем решать, кто кого.

— Правильно, дядя Андрей!

— Это не я так говорю. Это Ленин.

— Ленин? Как же так? Для буржуев его нет, а с рабочими он разговаривает?

— А вот так! — хитро подмигнул Уралов.

«Наверное, в Москве где-нибудь скрывается, — подумал Андрейка. Живет себе среди рабочих. Сам похож на рабочего — поди узнай его. Правильно, что Люся с Алешей никому портрет Ленина не показывали. Ленин похож на моего папаню. А таких слесарей, токарей, кузнецов в Москве много. Среди них никаким сыщикам Ленина не отыскать!»

Что Ленин скрывается в Москве, так думал не один Андрейка. Сиделец Васька Сизов был в этом уверен.

— Эх, кабы не мои ноженьки-безноженьки, я бы Ленина враз отыскал и назначенный за него куш вот ей-богу бы взял! — говорил он, отпуская семечки для торговли в розницу солдатам, инвалидам, старикам и старушкам. — Мои были бы сто тысяч! Опять же насчет личности заминка. Всех деятелей в лицо знаю — Гучкова, Милюкова, Родзянко, Рузского, Корнилова, Брусилова, а портретов Ленина ни в одной газете не видал, — сокрушался Васька.

На заводе Михельсона объявили запись в Красную гвардию. Она создавалась для защиты завоеваний революции.

Союз молодежи вступил в рабочую гвардию целиком. Андрейка, конечно, такое событие не прозевал. Раньше всех явился на первое построение отряда во дворе завода и занял самое видное место. Стоит красуется первым, а от него тянется шеренга красногвардейцев, если считать слева направо. Заводские подростки, не принятые в союз по малолетству, смотрят на Андрейку с завистью. Старые рабочие пошучивают: «Мал золотник, да дорог».

Инструкторы по обучению военному делу все свои — знакомые. Главный инструктор Кржеминский суров, подтянут, недаром ему дали прозвище «пан». А для Андрейки он Стасиков дядя, почти родня. Не раз в столовке «пан» его вместе со своим племянником чаем с булками угощал и даже пирожками: «Кушайте, дети, подкрепляйтесь!»

И вот этот свой человек все дело испортил. Увидев Андрейку, нахмурился, спросил:

— Почему дети в строю?

— Это не дети, — ответил Уралов. — Это из Союза юных пролетариев «Третий Интернационал».

— Сколько тебе лет? Четырнадцать? А в Красную гвардию принимают с шестнадцати… Сожалею. Но, увы, милый мальчик, выйди из строя. Подрастешь, примем!

Подчинившись команде, Андрейка очутился в рядах глазеющих на строй мальчишек.

— Арбуз-карапуз! Арбуз-карапуз! Ловко подкатился, да не пригодился! задразнили завистники.

Стыдно Андрейке было людям в глаза смотреть. Единственно, с кем поделился он своей обидой, это с Филькой. У того тоже горе: уволили с должности грума барышни Сакс-Воротынские. Коней своих из Москвы в деревню отправили на подножный корм, ну а Фильку вон. И теперь он приставлен к тетке. И отец приказал всячески старушку ублажать. Может, при жизни еще наградит. И Филька ублажает: ловит для нее голавлей в Москве-реке. Она их любит, жареных. Крупные голавли попадаются тому, кто на донную закидывает. А у него свинцовых грузил не было. Хорошо, Андрейка подсказал, где взять.

На железнодорожных путях сортировочной станции много свинцовых пломб валяется, которыми вагоны запечатывают. Но оказалось, все пломбы другими рыболовами подобраны. И тогда Андрейка с Филькой решили сорвать пломбы, висящие на дверях вагонов. Андрейка подставлял плечи, Филька залезал на них, больно царапая рваными подошвами, и ловко срезал пломбу. Увлеченные этим занятием, ребята прозевали подходящую охрану.

— Стой, мошенники! Лови! Держи! — закричала охрана.

Филька сорвался с плеч и исчез с ловкостью шкодливого кота, а Андрейку сгреб сердитый бородатый солдат.