Слышен стук в дверь. Голос из сеней: «Полковнику Крикунову шифровки!»

Крикунов. Иду! (Быстро выходит.)

Любомиров допивает чай, отодвигает кружку, затягивает ремень на гимнастерке, берет полевую сумку. Возвращается со вскрытым пакетом в руках Крикунов.

Крикунов. Вы послушайте, что пишет Ступаков!.. (Читает.) «С получением приказа о включении… так… так… Прошу разрешить дислоцировать госпиталь на два километра северо-западнее пункта, указанного в приказе, по соображениям условий транспортировки. Свои сомнения о системе эвакопункта снимаю полностью как ошибочные. Ступаков».

Пауза. Любомиров и Крикунов озадаченно смотрят друг на друга.

Любомиров. Как бы я хотел, чтоб с его стороны все это было искренним.

Крикунов. Алексей Иванович, поверьте мне… Ей-богу, он неплохой мужик!.. Может, по молодости делал глупости, а сейчас… Видите? (Потрясает шифровкой.) Так разрешим?

Любомиров. Разумеется, если для пользы дела.

Крикунов. Что тут еще… (Развертывает вторую бумагу, молча читает, прикладывает руку к груди.) Алексей Иванович… невероятно! «В медсанбат майора Михайлова во время бомбежки прибыли две машины с ранеными. Ввиду невозможности обработки раненых их отправили в полевой госпиталь подполковника Ступакова… Госпиталь отказался принять раненых и завернул машины обратно… Многие раненые отяжелели, а трое наиболее тяжелых… скончались в пути».

Тягостная пауза.

Любомиров (обессиленно опускается на табуретку). Там, во второй машине, была и Вера… Она была самая тяжелая…

Крикунов (кидается к телефону, с яростью крутит ручку). Соедините с двадцатым!.. Шумилов? Позвоните в санотдел седьмой, а еще лучше прямо Михайлову!.. Да!.. Узнайте, кто завернул машины с ранеными?! Уже известно?.. Не может быть… (Медленно кладет трубку). Они проверили… Сам Ступаков…

Занавес.

Перевязочная палатка операционно-перевязочного блока полевого госпиталя. Столы для перевязок и легких операций, столики с инструментарием и растворами, шкаф с перевязочными материалами. Слева выход в лес, в глубине — задрапированный простынями переход в операционную палатку.

За столом для записей сидит в белом халате Киреева, что-то пишет в журнале.

На переднем столе полулежит знакомый нам рыжеусый солдат. Медсестра Серафима заканчивает перебинтовывать ему ногу.

Киреева (закрывает журнал). Кажется, палаточные все обработаны.

Рыжеусый. Скоро вам медсанбаты опять подкинут работенки. По всему видать — наступать будем. (Вздыхает.) А я уже отнаступался.

Серафима. Давно пора. Уже одичали в лесу. Глаза свербят от того, что нельзя вдаль посмотреть. Простору хочется. (Заправила конец бинта, подает Рыжеусому костыль.) Пожалуйста, миленький, можете маршировать на здоровье. Но только поблизости.

Рыжеусый. Отходили ноженьки по большой дороженьке. (Встает на костыли.) Гарантируете, что нога будет гнуться?

Киреева. Зачем же ей гнуться? А?

Рыжеусый (поражен). А как ходить?!

Киреева. Для этого нога должна сгибаться, а не гнуться. На гнущихся ногах только пьяные ходят. А ты солдат.

Рыжеусый. Не в лоб, так по лбу… А короче тоже не станет?

Серафима. Тебе ее не укорачивали.

Рыжеусый. А кто вас знает. Оттяпаете что-нибудь под наркозом, забинтуете, вроде так и было. А потом и не найдешь, с кого спросить!

Киреева. Нам чужое не надо… Можем, правда, что-либо пришить дополнительно. Но только по знакомству.

Рыжеусый (от удивления застыл). Как понимать? Внутрях пришить или… на поверхности?..

Серафима (вступает в игру). Это кому что надо. Можно внутри, а можно на поверхности.

Киреева. Да-да. У кого где не хватает.

Рыжеусый (улыбается). Ну, будя!.. Так я вам и поверил.

Киреева. А почему?.. Запчастей, к сожалению, в достатке. Что нам стоит?

Рыжеусый (колеблется). У меня перед войной отрезали этот самый (пилит рукой по животу) пендицит… Может, есть смысл, пока я тут валяюсь в госпитале без толку, снова пришить его?

Киреева. Никакого смысла!

Рыжеусый. Это почему же?.. И был бы я опять при полном комплекте.

Серафима. Он вам не нужен.

Рыжеусый. Почему ж не нужен? Все, что от матери родилось с человеком, — все для чего-то ему нужно…

Серафима. Много мороки… Резать надо, искать место, где он у вас был…

Киреева. Размер подбирать…

Рыжеусый. Я думал — он с «лимонку». А он тонюсенький. (Показывает мизинец.) Вот такой!

Серафима. А тебе нужен покрупнее?

Рыжеусый. Мне безразлично, лишь бы прирос!.. Но вы гарантируете приживание?

Киреева. Вот чего нет, того нет. Никакой гарантии! (Смеется.) Наше дело портновское — нож и нитка. А далее сами старайтесь, чтоб приросло.

Серафима хохочет и вдруг умолкает. Входит Ступаков в халате.

Рыжеусый. Тьфу!.. А я-то заглотнул, как ерш… Разве такими вещами шутят?..

Серафима. Шутке — минутка, а заряжает на час.

Рыжеусый. Шутили рыбки на сковородке, да и заплясали. (Направляется к выходу, сталкивается со Ступаковым.) О! Я этого гражданина где-то недавность встречал!

Ступаков. А-а, верно, верно! На передовой в седьмой гвардейской! Как нога? (К Киреевой.) Жаль, что я не успел к перевязке. Все-таки старые знакомые… Под огнем вместе побывали.

Рыжеусый. Так, пожалуйста, повторим! (С готовностью направляется к столу.) Лишний глаз не помешает, а тем более мужчинский.

Киреева (строго). Не надо больше рану тревожить. Идите.

Ступаков. Вы бы послушали его, как там, под огнем, санитарки и медсестры работают. Вот где герои.

Серафима. Он нам рассказывал о сестричке, что его выволокла. Молоденькая, говорит, брови в шнурочек.

Рыжеусый. Это точно. Меня тянет, а сама ревет, как телка.

Ступаков. Ну хорошо. Я вас не задерживаю. (К Серафиме.) Проводите раненого.

Серафима уходит вместе с Рыжеусым.

Из седьмой гвардейской ничего?.. Не звонила Света?

Киреева (с усмешкой). Лейтенант Цаца для вас уже Света?

Ступаков. Ох, любите вы пригоршнями ветер собирать. Виноват…

Киреева. Нет, не звонила.

Ступаков. Места себе не нахожу. И чувствую себя плохо. (Прижимает руку к сердцу.)

Киреева. Так соскучились?.. Ну, выпейте рюмку коньяку — станет легче.

Ступаков (пронзительно смотрит на Кирееву. После паузы). Да, кстати, напомнили. Чует мое сердце: новый армейский хирург вот-вот к нам нагрянет. И проверять меня Любомиров будет с особым пристрастием. Я уже обошел все отделения, дал указания. А вас, Анна Ильинична, как ведущего хирурга, попрошу, если старик появится, взять на себя организацию обеда. Но чтобы без излишеств, без спиртного… Старик не любит этого.

Слышен приближающийся шум самолета.

Киреева. Что ж, так-таки и ни рюмочки?

Ступаков. Помнится, Любомиров за обедом выпивал иногда шкалик спирта… Но то было зимой… Ну, поставьте немножко спирта. Для себя что хотите. А мне в графинчике чайной заварки, будто коньяк.

Киреева. Зачем же обманывать? Просто скажите, что не пьете.

Ступаков (с досадой). Завидую людям, которые имеют неограниченное влияние на ум женщин! И как это им удается?

Киреева. Ладно, влияйте. Все будет сделано по-вашему. (Вздохнув.) Ну а если Любомиров попросит коньяку? Вы ему что, чаю нальете?

Ступаков. Ладно, ставьте коньяк!

Киреева. Но Любомиров, я полагаю, еще до обеда поинтересуется тем, как мы готовимся к наступлению.

Ступаков. Я с закрытыми глазами могу доложить всю схему передислокаций, эшелонирования, транспортировки…