Несколько смутившись, я представляю ее:

– Мадемуазель Жизель Моден, моя сиделка.

Она принимает изъявления почтения со стороны полицейских и подходит к дивану. Только бы не шлепнулась в обморок! Но, к счастью, Жизель выдерживает испытание. Правда, в силу своей профессии она привыкла к виду мертвых и, может быть поэтому, приветливо смотрит на убитого.

– Невероятно!

Уф! Я боялся, что она станет выдавать бессмертные истины о случайностях, различного рода феноменах и прочих премудростях.

Чтобы отвлечь внимание, я спрашиваю:

– Каково ваше заключение, доктор?

– Две пули в область сердца, вошли сверху вниз. Я полагаю, его застрелили в тот момент, когда он спускался по лестнице. Он умер не сразу, а сумел выйти на улицу, где и упал.

Гийом дополняет:

– Самое любопытное, что в доме его никто не знает. Консьержка видела его всего лишь раза два. Он появлялся здесь эпизодически. Будучи убежденным, что речь идет о вас, я думал, что вы сняли эту квартиру под вымышленным именем, чтобы пользоваться ею в тех случаях, когда не имели возможности вернуться к себе...

Я с улыбкой смотрю на него.

– Ничего подобного. Вы думали, что я связан с Сопротивлением и гестапо свело со мной счеты. После покушения На меня в Большом доме4 об этом только и шепчутся, так?

Он краснеет и не отвечает.

Чтобы помочь ему выйти из глупого положения, я отвешиваю ему хлопок по спине, причем достаточно сильный, чтобы выбить из него легкие, если они плохо закреплены.

– Нашли что-нибудь интересное?

– Ничего, шеф. Эта, квартира совершенно безликая. Должно быть, этот тип действительно пользовался ею редко, как и уверяет консьержка.

К нам подходит Эверест мяса и глупости.

– Посмотрите, что я нашел, – говорит он.

Гигант разжимает широкую, как салатница в семейном пансионе, руку, мы наклоняемся над ней и обнаруживаем перочинный нож с роговой рукояткой, на которой написано слово: «Venganza».

– Это испанский, – уверяет Гийом. – В переводе означает «месть».

– Вы позволите мне оставить его себе на память о моей смерти?

– Конечно, месье комиссар.

Я кладу крошечный ножичек в карман и спрашиваю:

– Так к какому же выводу вы пришли?

– Официально: сведение счетов... Так лучше для всех, правда? – отвечает инспектор. – Сейчас все перемешалось. Убийство не отличить от казни, честного человека от вора, а героя от предателя. Я понимаю, почему вы перешли в резерв. Заниматься нашим ремеслом в такое время очень невеселое дело.

Мы обмениваемся несколькими банальностями на общие темы, после чего все вместе выходим из квартиры.

– Я оставлю на ночь двух человек у консьержки, – заявляет мой коллега, – а завтра мы перевезем вашего двойника в морг. Но все-таки вы меня здорово напугали, патрон.

На лестничной площадке врач – толстый старик с седыми усами – начинает высмеивать жильцов, которых называет садистами, извращенцами и психами. Те обращаются в беспорядочное бегство. Там, где не помогли грубые окрики ажанов, сарказм медэксперта сотворил чудо. Все любители падали ворча расходятся по своим конурам.

Бабы запахивают халаты и закрывают свои телеса. Старый хрен снимает руку с задницы маленькой брюнетки. Мужчины возвращаются посмотреть, удержит ли король пик свою корону. Мамаши вспоминают о своих, уже сорвавших глотки, отпрысках. Лестничная площадка пустеет, как кинозал после того, как герой-любовник взасос поцеловал свою партнершу.

Мы выходим на улицу. Гийом раздает инструкции своим парням, после чего поворачивается ко мне.

– Что я могу для вас сделать, патрон?

Я морщусь.

– Если бы вы могли на час или два предоставить в мое распоряжение машину, то были бы лучшим из всех полицейских.

Он улыбается.

– Поехали с нами в контору, а там я оставлю вам машину.

Мы рассаживаемся. Жизель садится спереди, рядом с шофером, а мы набиваемся на заднее сиденье, что далеко не Просто, поскольку амбал Гийома тоже лезет с нами.

– Забавный этот ваш малый, – говорю я инспектору. – Где вы его откопали?

– Смейтесь, но в случае заварухи он первоклассный помощник.

Через несколько минут мы подъезжаем к Островерхой башне5 . Следует неизбежная серия рукопожатий, и наконец я вступаю во владение тачкой.

– Какая программа? – беспокоится моя подружка.

– Пункт первый: твоя квартира, где я уложу тебя спать, как послушную девочку, каковой ты и являешься. Пункт второй: я нанесу один ночной визит.

Цыпочка надувает свои губки.

– Не вредничай, Тони. Ты не можешь бросить меня теперь.

– Я это сделаю, прекрасная дама.

Она не отвечает. Я думаю, что она дуется, но тут замечаю две огромные слезы, катящиеся по ее щеке. Молчаливая скорбь всегда трогала мое сердце. Обычно, когда куколка начинает кричать и плакать, я влепляю ей пару пощечин, чтобы вылечить от возможного флюса. Но тихие слезы выворачивают мне душу.

– Ну пожалуйста, не надо! Пойми, Жижи, до сих пор я водил тебя с собой, потому что это было совершенно безопасно. Сейчас же все может измениться. Отметь, что я ни в чем не уверен, но если с тобой что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу...

– Хочешь, я напишу расписку, снимающую с тебя всю ответственность?

Раз она относится к этому с юмором, я согласен.

– Хорошо, поедем вместе. Но если это повредит твоему здоровью, пеняй на себя.

Я на полной скорости мчусь на улицу Аркад.

Сейчас я изложу вам свою мысль во всех подробностях. Сначала позвольте вас просветить насчет моих внутренних чувств. События этого вечера разбудили во мне дремавшую жажду подраться. Я прекрасно понимаю, что мое сходство с убитым простое совпадение, но все-таки хотелось бы разобраться в ходах и пружинах этого дела. Кажется, я имею на это право, а? Кто поймал брюхом порцию свинца? Сан-Антонио или герцог Виндзорский? Пусть стрелок ошибся, но если я его найду, это не помешает мне сделать из него фарш для равиоли. Хотя бы для того, чтобы он понял, что прежде, чем нажимать на спусковой крючок, нужно удостовериться в личности сидящего напротив.

Долгожданный случай поговорить с этим козлом представился как раз сегодня вечером. Волей чудесного стечения обстоятельств я сунул свой длинный нос в общую тарелку очень странной компании. На данный момент в этой истории пять действующих лиц: во-первых, я сам, потом гад со стрижкой бобриком, затем мой двойник, лежащий в столовой, и, наконец, саксофонист и неизвестный, которому адресовалась известная вам музыкальная передача.