Перед Генкой стояли его товарищи, и только теперь он остро почувствовал, что скоро придется расставаться, иные люди войдут в его жизнь, иной станет сама жизнь. Какой?..
Кто знает эту тайну тайн? Сжимается сердце, но нет, не от страха. Генка привык, что все кругом его самого побаивались и уважали. Тайна тайн в неизвестном-то и прячутся неведомые удачи. Странно, что Юлька Студёнцева - тоже ведь удачлива! - сегодня какая-то перекручен-ная. В попутчики вдруг навязывалась... Генка был благодарен Юлечке и жалел ее.
- Это хорошо же, хорошо! - заговорил он с силой.- Тысячи дорог! На какую-то все равно попадешь, промашки быть не может. Ни у тебя, Юлька, ни у меня, ни у Натки... Вот Игорю труднее - одну дорогу выбрал. Тут и промахнуться можно.
- Старичок! Без риска нет успеха! - отбил Игорь.
Юлечка с горячностью возразила:
- Даже если Игорь и промахнется... Тогда у него будет, как у нас, те же тысячи без одной дороги. Счастливый, как все. Он что-то не хочет такого счастья, и я не хочу! Хочу тоже рисковать!
- Человек - забыли, фратеры,- создан для счастья, как птица для полета! - провозгласил важно Сократ.- Лети себе куда несет.- Он забренчал: - Эх, по морям, морям, морям! Нынче здесь, а завтра - там... Вот так-то!
- Птица-то и против ветра летает,- напомнил Игорь.- А ты не птица, ты пушинка от одуванчика.
- Пушинки-то с семечком. Куда ни упадем - корни пустим...- Генка с хрустом потянулся.- И вы-рас-тем!
- На камни может семечко упасть,- напомнила Юлечка.
Натка молчала, как обычно, с невозмутимостью, застыв в отдыхающей позе - вся тяжесть литого тела покоится на одной ноге, рука брошена на бедро. Она лениво пошевелилась, лениво произнесла:
- Летать. Мыкаться. Лучше ждать.
Вера вздохнула:
- Тебе, Наточка, долго ждать не придется. Ты, как светлый фонарь, издалека видна, к тебе счастье само прилетит.
- Какие мы все разные! - удивилась Юлечка.
Сократ неожиданно с силой ударил по струнам, заголосил:
- За что вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чем не виноват!.. Праздник у нас или панихида, фратеры?
- И то и другое,- ответил Игорь.- Погребаем прошлое.
Вера Жерих снова шумно вздохнула:
- Скоро разлетимся. Знали друг друга до донышка, сроднились - и вдруг...
- А до донышка ли мы знали друг друга? - усомнился Игорь.
- Ты что? - удивилась Вера.- Десять лет вместе - и не до донышка.
- Ты все знаешь, что я о тебе думаю?
- Неужели плохое? Обо мне? Ты что?
- А тебе не случалось обо мне плохо подумать?.. Десять же лет вместе.
- Не случалось. Я ни о ком плохо...
- Завидую твоей святости, мадонна. Генка, ты мне друг,- я всегда был хорош для тебя?
Генка на секунду задумался:
- Не всегда.
- То-то и оно. В минуты жизни трудные чего не случается.
- В минуты трудные... А они были у нас?
- Верно! Даже трудных минут не было, а мысли бывали всякие.
Юлечка встрепетнулась:
- Ребята! Девочки!.. Я очень, очень хочу знать... Я чувствовала, что вы все меня... Да, не любили в классе... Говорите прямо, прошу. И не надо жалеть и не стесняйтесь.
Глаза просящие, руки нервно мнут подол платья.
Генка сказал:
- А что, друзья мы или нет? Давайте расстанемся, чтоб ничего не было скрытого.
- Не выйдет,- заявил Игорь.
- Не выйдет, не додружили до откровенности?
- А если откровенность не понравится?..
- Ну, тогда грош цена нашей дружбе.
- Я, может, не захочу говорить, что думаю. Например, о тебе,- бросила Генке Натка.
- Что же, неволить нельзя.
- Кто не захочет говорить, тот должен встать и уйти! - объявила Юлечка.
- Об ушедших говорить не станем. Только в лицо! - предупредил Генка.
- А мне лично до лампочки, капайте на меня, умывайте, только на зуб не пробуйте.- Сократ Онучин провел пятерней по струнам.- Пи-ре-жи-ву!
- Мне не до лампочки! - резко бросила Юлечка.
- Мне, пожалуй, тоже,- признался Игорь.
- И мне...- произнесла тихо Вера.
- А я переживу и прощу, если скажете обо мне плохое,- сообщил Генка.
- Прощать придется всем.
- Я остаюсь,- решила Натка.
- Будешь говорить все до донышка и открытым текстом.
- Не учи меня, Геночка, как жить.
- С кого начнем? Кого первого на суд?
- С меня! - с вызовом предложила Юлечка.
- Давайте с Веры. Ты, Верка, паинька, с тебя легче взять разгон,посоветовал Игорь.
- Ой, я боюсь первой!
- Можно с меня,- вызвался Генка.
- Фратеры! - завопил плачуще Сократ.- Мы же собрание открываем. Надоели и в школе собрания!
Эх, дайте собакам мяса,
Авось они подерутся!
Дайте похмельным кваса,
Авось они перебьются!
- Заткнись!.. Ничего не таить, ребята! Всем нараспашку!
- Собрание же, фратеры, с персональными делами! Это надолго! Вся ночь без веселья!
Генка встал перед скамьей:
- Господа присяжные заседатели, прошу занять свои места!
Генка нисколько не сомневался в себе - в школе его все любили, перед друзьями он свят и чист, пусть Натка услышит, что о нем думают.
7
Зоя Владимировна поднялась со своего места, иссушенно-плоская, негнущаяся, с откинутой назад седой головой, на посеревшем, сжатом в кулачок лице - мелкие, невнятно поблескивающие глаза.
- Вы против школы поднялись, Ольга Олеговна, а с меня начали. Не случайно, да, да, понимаю. И правы, трижды правы вы: та школа, которой вы так недовольны сейчас, та школа и я - одно целое. Всю школу, какая есть, вам крест-накрест перечеркнуть не удастся, а меня... Меня, похоже, не так уж и трудно...
Ольга Олеговна не перебивала и не шевелилась, сидела в углу, подавшись вперед, глазницы до краев залиты тенями. И шелестящий голос Зои Владимировны:
- Вы, наверно, помните Сенечку Лукина. Как не помнить - намозолил всем глаза, в каждом классе по два года отсиживал и всегда норовил на третий остаться. Только о нем и говорили, познаменитей Судёнцевой была фигура. Как я тащила этого Сенечку! За уши, за уши к книгам, к тетрадям, по два часа после уроков каждый день с ним. Подсчитать бы, какой кусок жизни Сенечка у меня вырвал. И сердилась на него и жалела... Да, да, жалела: как, думаю, такой бестолковый жизнь проживет? Двух слов не свяжет, трех слов без ошибки, не напишет, страницу прочитает - пОтом обольётся от натуги. Не закон бы о всеобщем обучении, выпихнули бы Сенечку из школы на улицу, а так с натугой большой вытянули до восьмого класса. И вот недавно встретила его... Узнал, как не узнать, улыбается от уха до уха, золотой зуб показывает, разговор завел: "Чтой-то у вас, Зоя Владимировна, пальтецо немодно, извиняюсь, сколько в месяц заколачиваете?.. Я ныне на тракторе, выходит, вдвое больше вас огребаю - мотоцикл имею, хочу дом построить..." Он же радовался, радовался, что не такой, как я! И правда, мне завидовать нечего. По шестнадцать часов в сутки работала год за годом, десятилетие за десятилетием, а что получила?.. Болезни да усталость. Ох как я устала! Нет достатка, нет покоя. И уважения тоже... Почтенная учительница, окруженная на старости лет любовью учеников только в кино бывает. Но, думалось, есть одно, чего отнять нельзя никакой силой, никому! - вера, что не зря жизнь прожила, пользу людям принесла, и немалую! Как-никак тысячи учеников прошли через мои руки, разума набрались. Считают, для человека самое страшное быть убитым. Но убийцы-то могут отнять только те дни, которые еще предстоит прожить, а прожитых дней и лет никак не отнимут, бессильны. Но вы, Ольга Олеговна, все прошлое у меня убить собираетесь, на всем крест ставите!