Рябцев чуть не послал к черту городского голову.

— Бои идут к концу, — ответил за него поручик Ровный. Красногвардейцы несут громадные потери. За один день боев на Остоженке-Пречистенке они потеряли убитыми двести с лишним человек.

— Это ужасно…

— Для них, конечно. Но и юнкера устали. Нужна краткая передышка.

— Да? — Лицо Руднева вытянулось.

— Кстати, пусть священнослужители пойдут депутацией в Московский Совет, — сказал Рябцев. — В облачении, с хоругвями, с иконами, как полагается. Увещевать смириться, не проливать понапрасну кровь невинных ради своей гордыни и прочее и прочее… И идти депутации духовенства нужно немедленно.

— Тактический прием? — поинтересовался Руднев.

— И весьма необходимый! Если большевики будут сражаться так же яростно, мы останемся без юнкеров.

Руднев удалился в некоторой растерянности, пообещав организовать выступление духовенства. Рябцев усмехнулся ему вслед.

— Пока святые отцы будут шествовать от Думы к Московскому Совету и обратно, мы снимем роты юнкеров, нужные нам для захвата вокзалов.

— Великолепный ход! — восхитился поручик Ровный.

— Возвращайтесь на Остоженку, взяв эти роты. Жду вашего звонка с Брянского вокзала!

Ровный щелкнул каблуками, показав, что готов выполнить приказ.

Делегация духовенства произвела должное впечатление Когда из дверей Думы вышли архиереи и митрополиты в золотых и серебряных ризах, игумены и настоятели монастырей в черных монашеских одеяниях и торжественно последовали вверх по Тверской, охраняемые высоко поднятыми крестами и хоругвями, не только юнкера осеняли себя крестным знамением, но и некоторые красногвардейцы, защищавшие подступы к Московскому Совету.

Озорной Федя предложил было пальнуть из пушки холостым, посмотреть, как «христово воинство» рясы задерет Но, схлопотав от отца затрещину, тоже перекрестился по его примеру.

Рында-Бельский расхохотался, узнав от Ровного секрет шествия духовенства.

— Поповско-большевистские переговоры! Вот так здорово придумано!

Подкрутив свои золотистые усики, он отправился поднимать в бой Пятую школу прапорщиков. Как только юнкера начнут движение по Остоженке и Пречистенке, он поднимет «прапоров» и ударит с тыла.

— Если я с «прапорами» захвачу интендантские склады раньше вас, мне ящик шампанского. Идет?!

Ровный пообещал любимцу Рябцева не только ящик шампанского, а все, что тот пожелает: поручик Ровный был уверен в успехе.

Однако, приложив к глазам бинокль, Ровный увидел длинные штыки красногвардейских берданок, нацеленных на удирающих юнкеров. Впереди красногвардейцев бежал молодой красивый парень. В упоении боя он, вдохновенно размахивая винтовкой, играючи колотил прикладом по спинам сутулившихся в бегстве офицеров.

Поручик Ровный почувствовал такую досаду, что, не дав отдышаться прибывшей с Тверской роте «прапоров», сам повел ее на выручку оплошавших юнкеров.

Бегущих юнкеров удалось остановить, и вместе со свежим пополнением они пошли отбивать баррикаду.

Добрынин, командовавший красногвардейцами, вовремя повернул своих разгорячившихся бойцов и рассредоточил их в парадных и подъездах.

— Закрепимся на баррикадах! Очистим от контры особняки! Иначе дело не пойдет, ребята! — командовал он.

…За этим боем из особняка фон Таксиса наблюдало две пары глаз испуганные Глаши и зло-внимательные поручика. Приоткрыв гардину, поручик фон Таксис следил за действиями сторон, не торопясь принять участие в схватке. Наблюдая из своей комнаты за улицей, Глаша видела убитых, раненых, которые ползли, оставляя кровавые следы, и вся сжималась от ужаса при мысли: «А если и Петю вот так?»

Грохот прикладов в двери парадного отвлек Глашу от тревожных мыслей, и она побежала узнать, где швейцар и почему такая стукотня. Швейцар, видимо, сбежал, и Глаша отперла двери, чтобы их не сломали.

Перед Глашей стоял Петр. Он был без фуражки. На его лбу запеклась кровь.

— Офицеры у вас есть? Контры прячутся? — спросил Глашу Добрынин.

— У нас никого такого нет, — пролепетала Глаша.

— Ну смотри! Ты ответишь в случае чего.

Глаша не поняла, в случае чего же она ответит, и быстро закрыла двери за удалившимися Добрыниным и его товарищами.

— Так, оказывается, твой любезный — предводитель красной банды? прозвучал за ее спиной свистящий голос фон Таксиса. Он вошел, ехидно усмехаясь.

— Петя Добрынин за народ. За народ! Понимаете? — вступилась Глаша.

— Значит, он один из тех, кто из последних хотят стать первыми! Нас в рабы, а сами в господа! Ну мы с ними расправимся!

— Вы ему не грозитесь. Юнкера ваши бегут. Прогнали их с баррикады. Смотрите, — Глаша приоткрыла гардину.

Но фон Таксис не пожелал смотреть и удалился.

Очистить особняки от белогвардейских снайперов Петр Добрынин не успел. Началась контратака юнкеров на захваченную красногвардейцами баррикаду. Притаившиеся в домах офицеры открыли огонь по красногвардейцам из форточек и слуховых окон.

Обозленные юнкера, подстегиваемые офицерами, перемахивали через заборы, обегали баррикаду проходными дворами, заходя с тыла. Отомстить за постыдное бегство, разделаться с «зарвавшимися» красногвардейцами было для них делом чести.

— Отходи, ребята! Окружают! Лепись в подъезды, залегай в подворотнях! — скомандовал Добрынин.

Поручик фон Таксис не стал вести огня из фамильного особняка. Он предпочел выбрать позицию в соседнем особняке Сакс-Воротынских. Когда он появился перед барышнями с винтовкой в руках, они были несколько шокированы и не сразу поняли, чего он хочет.

— Спустить шторы! Сдвинуть поплотней! Придерживайте, чтобы не колебались! — Поручик распоряжался барышнями, как горничными.

И они, смущенные и растерянные, слушались. Да и позвать им было некого. Вся прислуга попряталась в подвалы, как только началась стрельба.

— Где у вас форточки?

Барышни сказали, что вместо форточек у них в доме открываются окна, образуя для вентиляции щели.

— Прекрасная позиция!

Пристроившись получше, фон Таксис повел прицельную стрельбу по защитникам баррикады. Барышни Сакс-Воротынские придерживали шторы, маскируя его.

Так же вероломно действовали и другие притаившиеся в особняках офицеры.

Поручик Ровный, посматривая в бинокль, торжествовал. Наступал момент, удобный для броска к вокзалам. Он уже хотел отдать команду «броневики, вперед!», но… Но со стороны Хамовников вдруг появились нагруженные фабричные грузовики, а с них повалили на мостовую какие-то тюки. Улица мгновенно была перегорожена новой баррикадой.

Кому пришла догадка построить подобную баррикаду, история неясная, но это была отличная выдумка. Тюки ваты набросали в грузовики со склада ближайшей текстильной фабрики. Помогая взрослым, мальчишки кричали:

— Вату ни одна пуля не пробивает! Мы пробовали!

Быстро, сноровисто, уютно устроились красногвардейцы за ватной баррикадой. Выросшая словно по волшебству, баррикада быстро обжилась. Со всех сторон к ней стекались солдаты, укрывшиеся во дворах и подъездах от юнкерской расправы, и уцелевшие красногвардейцы Добрынина.

Петр Добрынин стал организовывать защиту баррикады от нажима юнкеров. Он старался наладить стрельбу залпами, притащив сохраненный в запасе ящик патронов. Увы! Патроны подходили только к трехлинейкам, которых оказалось на баррикаде очень мало. А шумные берданки, французские, австрийские, бельгийские, японские и итальянские винтовки замолчали. Юнкера приближались, поигрывая штыками, почти не неся потерь. Оставалась надежда на гранаты и рукопашную.

И вдруг позади притихнувших бойцов раздался звонкий мальчишеский голос:

— А вот патроны! Кому патроны? Даю австрийские! Даю бельгийские! Берданские кому? Дарма отдаю, недорого беру! Разок стрельнуть прошу!

— Гляди, ребята, да это же Арбуз! — обрадовались михельсоновцы.