- Эй, Петр Первый, выходи! Хуже будет! Таня, бледная, закусив губу, пристально смотрела на крысу. Сжатые кулаки ее с острыми косточками дрожали. Шпагат натянулся и дернул крысу за хвост. Та поползла в сторону Лени, волоча за собой веревку. Леня знал, что белые крысы не боятся людей. Так оно и оказалось. Крыса вошла в бочку и, наступив лапой на Ленин мизинец, стала его обнюхивать. Леня приподнял было другую руку, чтобы схватить крысу и не пустить ее к Тане, но вспомнил, что "трикотажи" могут дернуть за веревку, и раздумал. Шпагат снова натянулся и вытащил крысу в проход между бочками. - Так все бочки обследовать! Понимаешь? - услышали ребята шепот Бурлака. - Есть все бочки обследовать! Белая крыса бесшумно ползала по дну погреба. Она то заползала в одну из бочек, то снова появлялась на черном земляном полу, и пять пар внимательных глаз, скрытых от "трикотажей", следили за каждым ее движением. Вот она снова очутилась между Леней и Таней и снова направилась к Лене... Веревка натянулась. Крыса остановилась, а потом повернула к Тане. Бочка, в которой сидела Вава, качнулась. К счастью, "трикотажи" не заметили этого. Таня крепко зажмурила глаза. Все сильней и сильней дрожали ее сжатые кулаки и худенькие плечи. Крыса часто останавливалась, сворачивала в сторону, но все же приближалась к ней. Вот она вошла в бочку, обнюхала дрожащий кулак и, неожиданно вскочив на Танину руку, стала карабкаться на плечо. Не разжимая глаз, Таня широко открыла рот, и Леня понял, что сейчас раздастся тот истошный, пронзительный визг, который раздался вчера вечером на линейке "трикотажей". Но визга он не услышал. Таня сжала зубы и больше не делала ни одного движения. А крыса забралась на ее плечо и подползла к шее. Ее белые усики шевелились возле самого Таниного уха. Снова дрогнула бочка, в которой сидела Вава. Леня не боялся крыс, но по спине его бегали мурашки, когда он смотрел на звеньевую. Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла. - Хватит дурака валять! - проворчал над люком Бурлак. - Да честное пионерское, мне показалось... - уже совсем неуверенно сказал его товарищ. - Мало чего тебе показалось! Сначала проверь, потом подымай панику. Идем! И "трикотажи" ушли из погреба. Один за другим вылезли из бочек измученные, грязные "карбиды". Они собрали свои вещи и приставили лестницу. Никто из них не сказал ни слова. Молчали они и наверху. Леня стал прикреплять концы проводов к аппарату, остальные сели по своим местам и приникли к щелям между досками. От пережитого волнения жажда усилилась. Каждому казалось, что вот-вот потрескается кожа на языке. Но все молчали и время от времени поглядывали на Таню. Она стояла на коленях перед дверью и не отрывалась от щели. - Аппарат готов, - тихо сказал Леня. Звеньевая молчала, по-прежнему глядя в щель. Перед белым домом выстроились четырехугольником "трикотажи". Опять заиграл горн. Послышалась дробь барабана, и красный, горящий на солнце флаг рывками поднялся вверх. - Передай, - не оборачиваясь, сказала Таня, - "Флаг у противника поднят". Леня облизнул пересохшие губы и прислушался к слабому журчанию ручья под холмом. Он знал теперь, что он и его товарищи будут слушать это журчание три часа, пять, может быть, восемь, и никто из них не скажет ни слова о том, что хочется пить. Склонив голову к аппарату, Леня стал медленно нажимать на ключ, шепча про себя: - Точка, точка, тире, точка... точка, тире, точка, точка... "Флаг у противника поднят!"

1940 г.

УЧИТЕЛЬ ПЛАВАНИЯ

Мы с Витей Гребневым и еще пятнадцать ребят из школьного туристического кружка собирались в большой лодочный поход по речке Синей. Нам предстояло подняться вверх по течению на семьдесят километров, а потом спуститься обратно. Грести против течения - дело нелегкое, особенно без тренировки. Но тут-то нам с Витей повезло. За две недели до начала похода муж моей сестры купил двухвесельную лодку. Он позволил нам кататься на ней, пока у него не начался отпуск. И вот мы с Витей уже несколько дней тренировались в гребле. Правда, тренировался больше я один. Витя - малый упитанный, грузный и не то чтобы ленивый, а какой-то флегматичный. Он предпочитал быть за рулевого. В одних трусах, в огромной соломенной шляпе, привезенной его мамой из Крыма, он сидел на корме, правил и командовал: - Вдох, выдох! Вдох, выдох! Я размеренно греб, стараясь правильно дышать и не зарывать весел в воду. Хорошо было в тот день на речке! Слева медленно полз назад высокий, обрывистый берег, на котором среди зелени белели домики городской окраины. Справа берег был низкий, заболоченный. Там у самой воды, словно тысячи зеленых штыков, торчали листья осоки; за осокой тянулся луг, а за лугом виднелись ржаные поля. Иногда к нам на борт садилась отдохнуть стрекоза или бабочка, иногда из воды выскакивала рыба, словно для того, чтобы взглянуть, кто это плывет на лодке. Мы проплыли под небольшим пешеходным мостиком. Здесь город кончался. Дальше на левом берегу зеленели огороды, а внизу, под обрывом, тянулся узкий пляж с чистым песком. По выходным дням на этом пляже собиралось много купающихся, но сейчас тут были только два человека: Сережа Ольховников и Женя Груздев. Мы причалили недалеко от них, вытащили лодку носом на берег и сели на песок, но ни Сережа, ни Женя нас не заметили. Они стояли метрах в трех от берега. Долговязому Сергею вода была по грудь, а коротенькому Женьке - по горло. Оба они отплевывались, тяжело дышали, и лица у них были совсем измученные. - Ты... ты, главное, спокойней! - говорила торчащая из воды круглая Женькина голова. - Ты не колоти по воде, а под себя подгребай, под себя подгребай! Сергей ничего не отвечал. Он смотрел на Женьку злым левым глазом. Правый глаз его был закрыт длинным мокрым чубом, прилипшим к лицу. - Давай! - сказала Женькина голова. - Еще разочек. Главное, спокойно! Сергей лег на воду и с такой силой заколотил по ней длинными руками и ногами, что брызги полетели во все стороны метров на пять, а Женькина голова совсем исчезла в белой пене. Но он продолжал выкрикивать: - Спокойно!.. Подгребай! Не торопись, под себя подгребай! Сергей быстро пошел ко дну. Женька хотел его поддержать, по по ошибке схватил не за руку, а за ногу. Наконец они вылезли на берег. У обоих кожа была синяя и покрыта пупырышками. Они теперь заметили нас, но даже не поздоровались. Сергей сел на песок рядом с Витей, обхватив ноги руками и положив подбородок на колени. Женька остался на ногах. Оба они стучали зубами. - Не па-па-па-падай духом! - сказал Женька. - Посте-пе-пе-пе-пепно научишься. - По-по-подохнешь от та-такой науки! Мы с Витей переглянулись. Витя лег на спину и стал пригоршнями сыпать песок себе на грудь. - Да, Сереженька, - сказал он, - хорошую шуточку с тобой твой друг устроил! - Убить его ма-ма-мало, та-та-такого друга! Мы с Витей опять переглянулись, и я подумал про себя: "Кому-кому, а Витьке повезло в дружбе. Кто-кто, а я-то уж никогда не подведу его, как Женька подвел Сергея". Сергей и Женька тоже собирались в лодочный поход. Пеших экскурсий и походов в нашей школе всегда проводилось очень много, а лодочный устраивался впервые. Нечего и говорить, с каким увлечением мы все к нему готовились, с каким нетерпением ждали первого июля, на которое был назначен старт. Сергей был одним из самых заядлых наших туристов, а тут он прямо помешался на лодках, на рыболовных снастях, на всяких фарватерах, ватерлиниях и кильватерных колоннах. Дней за десять до начала похода все собрались в пионерской комнате. Начальник похода - учитель географии Трофим Иванович распределил обязанности и сказал, какие вещи нужно взять. Вдруг он приложил ладонь ко лбу: - Да, товарищи, о самом главном я и забыл! Поднимите руку, кто не умеет плавать! Никто не поднял руку. Я знал, что Витя плавать не умеет, но, конечно, не стал его выдавать. А Женька вдруг повернулся к Сергею и громко сказал: - Сережка! Ну, чего ты прячешься? Ты же не умеешь плавать! Сергей страшно покраснел. Он так посмотрел на Женьку, что у другого язык отнялся бы, но Женька продолжал: - Чего ты злишься, Сережка? Ну, чего ты злишься? Скажешь, конечно, что я плохой товарищ, раз тебя выдаю! А я тебе отвечу: ведь до похода не два дня, а целых десять - значит, ты можешь научиться плавать. Ты вот все говоришь, что уже учился, что у тебя ничего не получается, потому что ты худой, но тяжелый, и что у тебя удельный вес слишком большой для плаванья. А я тебе скажу: враки все это. Просто у тебя настойчивости нет. Ну и вот! Случится с тобой что-нибудь, на чьей совести это будет? На моей. - Евгений прав, - сказал Трофим Иванович. - Делу помочь нетрудно, я уже договорился с Василием Васильевичем. Ты завтра, Сергей, зайди к нему домой в десять утра. Отправитесь на речку заниматься плаванием. Но предупреждаю, друг: если ты к двадцать восьмому числу не научишься хотя бы держаться на воде, тогда уж извини. На реке всякое может случиться. Когда окончилось собрание, Сергей ушел из школы, даже не взглянув на Евгения. На следующее утро он отправился к преподавателю физкультуры, но оказалось, что Василий Васильевич заболел ангиной и лежит в постели. Тогда Женька сказал Сергею, что он сам научит его плавать. Сергей сначала и разговаривать с Женькой не захотел, но потом согласился. Как-никак, а Женька был одним из лучших наших пловцов. С тех пор во время наших тренировок мы с Витей каждый день видели, как они мучаются. Вот и теперь мы смотрели на них и очень сочувствовали Сергею. До начала похода осталась только неделя, а он все еще плавал, как топор. Вите было хорошо! Он поступил в нашу школу этой осенью, и никто, кроме меня, не знал, что он не умеет плавать.