Турищев никак не среагировал на подобную фамильярность, хотя глаза его были открыты. Катя почувствовала, как у нее стучит в висках. Потом сказала себе: «Надо», — и прикоснулась к руке Турищева. Холодная, но не слишком. Правда, на улице теплынь. Где-то тут должен прощупываться пульс… должен, однако не прощупывается. Еще бы — затылок писателя разбит в кровь. Господи, как же она сразу не заметила? Он мертв! «Ну, ты и влипла, — вслух произнесла Катя. — Кретинка недоразвитая!»

Думалось почему-то не о Турищеве, а о себе. Катя не слишком высоко ценила нынешнюю милицию. Расхлябанные мужчины с дубинками, собирающие дань с торгующих семечками старушек и лебезящие перед новыми русскими, не вызывали желания довериться. Разумеется, они не станут обременять себя раздумьями. Вчера Катю уволили из-за Турищева, а сегодня она по непонятным причинам является к нему на дачу — и пожалуйста, обнаруживает труп. Ее лепету о чате и Осведомленном вряд ли кто поверит. Приехала, дабы отомстить — что и выполнила. Предумышленное убийство. Более щадящий вариант — приехала просить прощения и, не получив такового, действовала в состоянии аффекта. Все зависит от того, привезла ли она орудие преступления собой или подыскала на месте. Катя огляделась. Самым странным и нелепым почему-то показался аккуратно свернутый галстук, лежащий рядом с писателем на скамейке. Тяжелого предмета рядом не наблюдалось.

Катя обошла беседку кругом и заметила увесистый булыжник, который явно недавно передвигали. Подняв его, она увидела кровь. Вот и орудие преступления. В ужасе бросив булыжник, Катя вернулась в беседку. Не разумнее ли сбежать? Турищеву уже не поможешь, зато себе навредишь. Пускай его обнаружит Лайма, с нее как с гуся вода. О, черт! А если Катю кто-то запомнил? Она дважды была на станции, четверть часа дорожным столбом торчала на переезде и вдобавок долго бродила вокруг дачи. Сбежав, она подтвердит свою вину. Нет, ничего не остается, кроме как вызвать милицию.

Катя судорожно стала рыться в сумке, выуживая мобильник. Когда надо, никогда его не найдешь! Наконец в ярости вывалила содержимое прямо на землю. Идиотка, последняя идиотка! Угораздило же забыть его именно сегодня…

Она стояла на коленях, обозревая кучу собственных вещей, и вдруг увидела под скамейкой что-то блестящее. Телефон в вульгарном золотом футляре. Протянула руку и набрала номер. Катя как-то не задумывалась, чей это сотовый и откуда он взялся. Требовалось позвонить в милицию — и позвонила, а остальное неважно.

— Я обнаружила труп, — нервно сообщила Катя, решив, что начинать надо с главного. Однако, похоже, приоритеты она расставила неверно.

— Кто вы? — спросили ее вместо того, чтобы поинтересоваться именем трупа.

Катя ответила — а что оставалось? Последовал второй вопрос:

— Где вы?

«Они явно считают, что я — это основное, а убитый — несущественная деталь», — недовольно подумала Катя, объясняя, что находится в Репино около дачи писателя Турищева.

— Турищев? — скептически уточнил голос, явно сомневаясь в существовании писателя с подобной фамилией.

— Его псевдоним — Арт Тур, — раздраженно поведала Катя. — Читали?

— Конечно, — оживился неизвестный. — Так что у него на даче?

— Его мертвое тело, — буркнула Катя, все больше злясь на себя, что не сбежала. — Или я зря позвонила? Вам неинтересно?

— Девушка, не кладите трубку! — Собеседник наконец-то взволновался. — Вы хотите сказать, тело самого Арт Тура?

— Да, хочу.

— Он умер?

— Наверное. Пульса я не нашла.

— Вы позвонили в скорую?

— Нет, я звоню вам. Я полагала, милиция лучше знает, что следует предпринять.

— Скоро должна выйти его новая книжка, — зачем-то известил милиционер. — Вдруг он жив? Мужчина еще не старый.

— Если размозжить затылок, помрет и молодой, — ехидно заметила Катя.

— Затылок? Вы хотите сказать, его кто-то ударил?

— Полагаю, что да.

— Минутку.

В трубке щелкнуло, и уже другой человек строго произнес:

— Никуда не уходите и ничего не трогайте. Мы скоро будем.

— Милости прошу, — пригласила Катя, нажимая отбой. Вляпалась, так уж вляпалась. Какие-то заторможенные придурки! Разбираться, кто виноват, они не станут — да, впрочем, и не сумеют. Явятся, наденут наручники и уволокут в кутузку к воровкам и проституткам. Хотя проституция у нас вроде ненаказуема? Значит, предстоит общаться исключительно с воровками. Жизненный опыт — вещь полезная, однако всему есть предел.

Катя недовольно посмотрела на Турищева. Вечно от него неприятности! Кстати, заторможенный собеседник прав: почему она так уверена, что писатель мертв? Не шевелится и глаза открыты, но она ведь не врач и не может судить. Вот будет номер, если он жив, а она даже не сообщила в скорую. Совесть потом замучит.

В руке по-прежнему был телефон, но после на редкость дурацкого разговора с милицией ввязываться в новую беседу, теперь уже со скорой, страшно не хотелось. Не зайти ли в дом? Лайма производила впечатление человека, который может все — в частности, отличить живого от мертвого. Да и вообще, невежливо вызвать милицию, не предупредив хозяев. Мысль о том, что несет бедной женщине трагическое известие о смерти мужа, у Кати почему-то не возникла. Видимо, ей казалось, что Лайма перенесет известие любой степени трагизма, не моргнув глазом.

Сунув телефон в карман, Катя двинулась к даче — по непонятным причинам продолжая соблюдать осторожность. Из открытого окна раздавались голоса.

— Вы уже не в том возрасте, Федор, чтобы сидеть на шее у отца. — Тон Лаймы заморозил бы и вечно кипящий гейзер.

— Я учусь в аспирантуре, — чуть заикаясь, ответил Федор.

Кати искренне ему посочувствовала. Она знала, что у Турищева есть сын от первого брака, и даже видела несчастного парня, когда Лайма и Турищев зачем-то приволокли его в издательство. Федор был на целую голову выше отца и, похоже, очень этого стеснялся — по крайней мере, заметно сутулился. Катя тогда подумала, что мачеха-имиджмейкер не слишком заботится о внешнем виде пасынка. Пиджак будто с чужого плеча, нелепые очки, скрывающие растерянные близорукие глаза. Захотелось взять ребенка домой, похвалить, пригреть, приодеть. А то жмется к стенке, словно бедный родственник. Впрочем, почему «словно»? Действительно бедный родственник лощеной самоуверенной четы. Мать недавно умерла, а отец не слишком обременяет себя мыслями о сыне.

— Можно учиться и одновременно работать. История — не та наука, которая требует большого труда.

— Вы ошибаетесь, — робко возразил Федор. — Занятия историей требуют времени. Библиотеки, архивы…

— Я не возражаю против того, чтобы Артем вас содержал. Разумеется, пока сумма не выходит на приемлемые рамки. Более того… — Лайма сделала паузу, — я даже готова увеличить ваше содержание.

— Спасибо, — изумленно поблагодарил Федор.

— Но вы должны вернуться к себе. Жить всем вместе, одной семьей — отвратительно. Надеюсь, вам не меньше, чем мне. Неужели в двадцать пять лет вам требуется опека отца? Вспомните историю с этой вашей девицей… как ее?

— Маргарита, — глухо произнес Федор.

— Вот именно. Скажите Артему, что вам неудобно оставаться с нами, и попросите разрешения уехать. А я обещаю, что постараюсь раздобыть для вас денег.

— Вы — его злой гений, — заговорил Федор с неожиданной страстностью. По Катиному мнению даже — с довольно смешной патетичностью. — И, раз папа дал мне возможность жить здесь, я буду жить, пусть мне и тяжело. Я буду жить и бороться с вашим влиянием. Я ведь понимаю, почему вы меня гоните. Вы боитесь, да, да, боитесь!

— Я боюсь одного, — равнодушно заметила Лайма, — что ваше влияние помешает Артему работать с нужной плодотворностью.

— Что за шум, а драки нет? — Незнакомый бодрый голос раздался так близко, что Катя вздрогнула. — Я стучу — никто не открывает. А нашего гения в его уединении тревожить не решаюсь. Еще лишимся по моей вине очередного шедевра.

— Заходи, Костя, — смягчившимся тоном предложила Лайма. — Артему, кстати, пора вернуться, он скоро будет. Вы договорились встретиться?