Из подобных расчетов вытекают достаточно грустные выводы, хотя они редко формулируются с такой откровенностью, как в одной из статей Н.Н. Моисеева [1992, с.89]. «Для того чтобы человечество не нарушало хрупкого баланса ресурсов, – писал он, – население планеты при нынешнем уровне технологий (курсив мой – А.Н.) должно быть уменьшено раз в десять… А такое, вероятнее всего, невозможно. Значит, предсказанная Мальтусом катастрофа в той или иной форме неизбежна».

Оговорка, выделенная курсивом, весьма красноречива, и к ней я далее вернусь. Многие авторы таких оговорок не делают, выдавая результаты расчетов, выполненных в уплощенной мальтузианской модели, за последнее слово науки. Это, в свою очередь, служит поводом для политических суждений глобального характера. «XXI век по многим военно-политическим прогнозам обещает быть грозным столетием войн за уменьшающиеся сырьевые ресурсы, за место в “золотом миллиарде” человечества», – утверждал, например, главный редактор «Красной звезды» полковник Н.Н. Ефимов [2000].

Впрочем, для того, кто знаком с официальным документом под названием «Стратегия национальной безопасности США на новое столетие» [A National… 1998], совершенно очевидно, что перед нами не более чем его авторизованный и чуть-чуть утрированный пересказ.

Такие рассуждения и стратегии дают обильную пищу для катастрофических ожиданий. Немецкий исследователь Г.М. Эрценсбергер опасается наступления всемирной эры гражданских войн. Француз А Минк пишет о приближении новых Темных веков. Англичанин Н. Стоун также не исключает того, что человечество возвращается в средневековую эпоху нищенства, эпидемий, чумы и инквизиции [Вебер А.Л., 2002]. О перспективе «вторичной варваризации» пишет польско-английский философ З. Бауман [2002].

Тем самым хантингтоновский сценарий предстает перед нами в новом обличье и с иными обоснованиями. Но комментарий к нему остается прежним: если политические события станут развиваться по логике военных конфликтов (чего, конечно, нельзя исключить), то не стоит и мечтать о разрешении глобального экологического кризиса. А начавшееся столетие, начиненное «знаниями массового поражения» (см. раздел 1.1), наверняка завершит историю цивилизации на нашей планете.

Не менее суровая глобальная опасность, о которой говорилось в предыдущем разделе, связана с накоплением генетического груза. Сколь бы ни расходились специалисты в оценке конкретных деталей и сроков, сокращающийся в каждом следующем поколении процент полноценных в медицинском отношении детей свидетельствует о том, что при сохранении наблюдаемых процессов биологическая деградация населения в обществах, радикально ограничивших естественный отбор, – вопрос времени…

Итак, линейное распространение в будущее ряда тенденций, наблюдаемых «на входе» XXI века, дает повод полагать, что цивилизация планеты Земля доживает последние десятилетия своей бурной истории. А далее наступает очередь конструктивных вопросов: каким образом возможно изменить ход событий, чтобы обеспечить сохранение цивилизации, и чем для этого придется пожертвовать?

В многообразии глобальных проектов и рекомендаций выделяются две стратегии мышления, которые условно и пока без каких-либо оценочных коннотаций, назовем «романтической» и «прогрессистской».

Первая стратегия основана на постулате человеческой вины. Согласно этому постулату, кризисы обусловлены тем, что человечество нарушило законы природы (или, в другой версии, божественные установления) и сталкивается с неизбежными последствиями. Соответственно, выход – в возврате к утерянным ценностям и состояниям.

Разумеется, любой здравомыслящий аналитик понимает, что буквальный возврат в прошлое невозможен и речь идет только об ориентирах. Имеются также существенные разногласия по поводу того, когда именно общество пребывало в оптимальном, гармоничном состоянии и какая эпоха должна служить образцом: средние века, античность, палеолит? Но убеждение в том, что средства для выхода из кризиса следует искать в прошлом, объединяет приверженцев романтического умонастроения.

Например, то, что в концепции Хантингтона предстает как печальная неизбежность, для религиозных и национальных фундаменталистов – желанная цель, даже своего рода антикризисная стратегия. Они обычно считают само собой разумеющимся, что в добрые старые времена люди были здоровее и счастливее, не сталкиваясь с экологическими и идеологическими кризисами. На этом фоне споры о том, какое именно религиозное учение и чей национальный дух лучше способствуют бескризисной жизни, столь же неизбежны, сколь и второстепенны по существу.

Рекомендации религиозных (и национальных) фундаменталистов смыкаются с призывами экологических фундаменталистов своей ретроградной направленностью, но есть между ними и существенное различие. Первые обычно требуют ограничить индивидуальные потребности («нищета должна снова превратиться в добродетель» [Панарин А.С., 1998]), но крайне негативно относятся к контролю над рождаемостью. Напротив, излюбленный мотив вторых – сократить население Земли до биосферно-приемлемого уровня, т.е., по разным оценкам, в 6, в 10, в 60 и даже в 600 раз.

Как же этого добиться? Мысль о большой войне уважающие себя исследователи отвергают, подчас ссылаясь на недостаточную эффективность классического средства депопуляции: «Войны ослабляли воюющие армии и страны, но лишь незначительно уменьшали тем самым скорость разрушения биосферы цивилизацией» [Арский Ю.М. и др., 1997, с. 306]. Взамен они предлагают сократить деторождение до одного-двух детей в семье, хотя остается неясным, как возможно убедить в этом миллиарды людей и выполнима ли такая задача при остром дефиците исторического времени.

Обсуждались и более «операциональные» предложения. Правда, они, как правило, настолько экзотичны, что бытуют по большей части не в академической литературе, а в массовой печати и околонаучных «тусовках». Отбросив заведомо безнравственные – война, прекращение экономической и медицинской помощи бедным странам, – могу указать на два сюжета. Первый состоит в том, чтобы регулировать пол зародышей (технически это допускается современной биохимией), достигая глобального соотношения 9 родившихся мальчиков на 1 девочку; при таком раскладе рождаемость в следующем поколении резко снизится. Второй – подмешивать в пищу, в воду, даже распылять в воздухе псевдогормональные препараты, снижающие вероятность зачатия за счет «очищающей селекции» (см. об этом [Лем С., 1992]).

Очевидно, что все подобные предложения, опять-таки, упираются в задачу уговорить, обмануть или принудить народы и правительства прибегнуть к депопуляционным мерам, а также к спорам о том, где их следует применять, а где нет. Любой искушенный в риторике идеолог легко доказывает, что именно в его стране сокращать население не требуется, причем один из безотказных аргументов – сравнение ресурсных затрат на человека в богатых и в бедных странах (см. раздел 1.1).

Сегодня мало кто верит в реалистичность глобальных депопуляционных программ. Население Земли продолжает увеличиваться, и хотя его относительный прирост, как и предполагали, снизился (числовые показатели приведены в разделе 1.1), стабилизация ожидается на уровне, вдвое и более превышающем нынешнюю численность. Это обстоятельство рождает у экологов «романтического» направления глубокий пессимизм. Тем не менее, пропаганда в духе демографического алармизма активно проводится в СМИ и в учебных аудиториях, часто приводя к неблагоприятным последствиям.

С одной стороны, горячие головы уже предложили пострановые квоты на депопуляцию, что вызывает резкую реакцию со стороны местных националистов (см. [Кургинян С. и др., 1995]). С другой стороны, иноэтничные мигранты объявляются главной угрозой для сложившихся социоэкологических систем [Гумилев Л.Н., 1993]. На этой почве «левые экологи» смыкаются с идеологами и политиками крайне правого толка, и авторитет науки используется для нагнетания ксенофобии. Западные социологи заговорили об опасности зеленого тоталитаризма и экофашизма [Snooks G.D., 1996]. Поскольку же принудительный контроль над рождаемостью и депопуляция составляют ядро большинства версий «устойчивого развития», можно согласиться с критиками, считающими данную концепцию «одним из опаснейших заблуждений современности» [Моисеев Н.Н., 1994] (ср. также [Лесков Л.В., 1998-а, б], [Зубаков В.А., 1999] и др.).