Вышесказанное не означает, что сталинизм лишь восстановил традиционные архетипы русской жизни. Если бы это было так, то его «империя» обладала бы безусловной жизненностью и органичностью, а не была бы тем, чем оказалась в реальности, — натужным тоталитарным режимом, державшимся силой тайной полиции и инерцией революционных и интернационалистских лозунгов. 350 лет существования новгородско-псковскои демократии перекрывают даже сегодня историю США; был у нас и свой «Фронтир» — знаменитая казачья Линия, вольная жизнь которой до сих пор почти не отражена в русской литературе. Параллели между «Третьим Римом» и «Третьим Интернационалом» остроумны, но уместны
*Не приходится оспаривать и тот факт, что в самой революции и последующем погроме русской Церкви и русской культуры активную роль играли те, кого принято было называть «инородческим элементом», т.е. представители иных народов, подвергавшихся, особенно в русификаторский период Александра III, той или иной степени угнетения. Однако, во-первых, никакая революция не могла бы состояться без поддержки собственно русских масс; во-вторых, разрушительные акции представителей нерусских народов не вина, а беда этих народов. А точнее говоря — общая беда всей России, так как и «инородческое», и украинское, и собственно великорусское революционные движения — все это есть плата за империю, в равной степени сдерживающую (до 1905 г.) свободу всех наций и исповеданий старой России.
164
лишь в качестве публицистического изыска. Демократические начала в русской жизни были достаточно глубоки, чтобы получить при благоприятной исторической ситуации верное и здоровое направление развития, об этом свидетельствует и совершенно внеим-перское национально-освободительное движение в России Смутного времени, и история земства, и демократический дух, и постановления Собора 1918 г., сказавшиеся и в актах Собора 1988 г.
Дух вселёнскости, терпимости и широты постоянно пребывал в русском религиозном и церковном сознании в борьбе с началами национализма, филетизма и конфессионального фанатизма, но никогда не был побежден последними. Как только Русская Православная Церковь оправилась от сталинских и хрущевских гонений, она решительно начала участвовать во всемирном экуменическом движении, не соглашаясь на компромиссы с протестантизмом в догматических вопросах, но стремясь к установлению прочного диалога на уровне межконфессиональных конференций. Декларации и статьи, публикуемые в «Журнале Московской Патриархии» на тему экуменизма, давно уже не отрицают за остальными церквами и исповеданиями той или иной степени причастности к единству вселенской Церкви. Еще двадцать лет назад протоиерей Л. Воронов в одной из своих статей в журнале говорил о необходимости тщательного изучения всех сторон религиозного бытия инославных братьев, чтобы «иметь возможность воздать должное их мужеству, их ревности о вере и обогатиться лучшими сторонами их духовного опыта»21.
Вместе с тем несвободное положение нашей Церкви в обществе периода застоя до недавнего времени препятствовало выработке всецерковного соборного отношения как к чисто внешнему экуменизму в рамках Всемирного Совета Церквей, так и к подлинному православному универсализму, основанному на солидарности всех христиан во Христе Иисусе. Обращение всех юрисдикции современного Русского Православия к серьезной работе над богословским учением православного универсализма — дело будущего и зависит прежде всего от свободного и достойного существования Церкви в нашей стране*.
Самого же экуменизма, понятого правильно, бояться не приходится; следствием экуменической деятельности как эмигрантской Церкви, так и Московской Патриархии явилось не только знакомство мировых христианских и культурных кругов с богатством русского православного богословия и духовности, но и создание чисто национальных православных приходов в США, Англии, во Франции, в Мексике, Африке и ряде других стран и территорий.
*В этом смысле необходимо учитывать опыт Константинополя, Антиохии и прочих братских православных церквей.
165
Заключение
Всякая здоровая культура — и прежде всего церковная — строится на органическом и положительном единстве национального и универсального. Церковный национализм и фанатичный конфессиона-лизм обедняют религиозную жизнь, даже хранящую полноту истины во всей целостности своей традиции. Единство вселенского и поместного начал преобладало в Русском Православии на протяжении X— XIV вв. XV в. — век возникновения эсхатологически-мессианских настроений как на Западе, так и на Востоке. Это век переломный: при дворе Ивана III трудятся Аристотель Фиорованти и прочие западноевропейские мастера; падение Константинополя и раскол латинской Европы (Реформация) надолго укрепляют православный московский мессианизм, экспроприированный у Церкви нарождающейся империей и используемый ею в своих политических целях. XVI— XVII вв. — победа церковного национализма и изоляционизма в нашей Церкви; это сознание на уровне народных масс продолжает сохраняться частично вплоть до XIX в. и бытует в подспудно-бессознательной сфере нередко и в наши дни.
Это бытование выражается с суррогатной подмене православной традиции православным традиционализмом, что далеко не одно и то же; в аналогичной подмене догматики догматизмом, в убеждении, что обладающему истиной православию остается лишь хранить и являть ее самим фактом своего существования; в отказе от миссионерства и евангелизации как русского, так и прочих православных народов, входящих в состав Русской Православной Церкви. Такие настроения не преобладают и не являются официальными, но встречаются довольно часто.
Для христианства не бывает «плохого» или «хорошего» политического строя. Царство Христа не от мира сего. Однако христиане всегда готовы быть лояльными и активными гражданами любого государства, желающего блага не себе, а своим подданным.
Не то чтобы империя была плоха сама по себе, однако история показывает, что имперская идеология — будь она правоконсервативной или же леворадикальной — имеет тенденцию самоутверждаться и подавлять остальные формы общественного сознания. Для того чтобы Церковь могла адекватно выполнять свое общественное служение и воспитывать народы в духе высокой нравственности, милосердия, терпимости и гражданской ответственности, она должна быть отделена от государства не на словах, а на деле, естественным образом функционируя внутри конституционно-демократических ограничений.
Одним из серьезнейших последствий былого антидемократического периода является сегодня полная невозможность всех православных народов нашей страны жить в полноте церковной жизни и развивать свою православную культуру. За весь советский период ис-
166
тории Русской Православной Церкви Московская Патриархия ни разу не получила ни права, ни возможности издать Библию на украинском, белорусском и молдавском языках. С 1918 г. прекращено издание Библии и богослужебных текстов на осетинском языке. О более «молодых» православных народах нашей страны не приходится и говорить.
За весь период царизма малые народы России никогда не подвергались такой страшной дискриминации, такому целенаправленному обескультуриванию, такому массовому геноциду национальной интеллигенции и духовенства, как в период 1929—1953 гг.
Этот процесс намеренного и организованного обескультуривания коми и карелов, марийцев и чувашей, крещеных татар и молдаван, бурят и алтайцев, эвенков и якутов продолжался вплоть до самого недавнего времени. Излишне, рассказывая о христианизации тех или иных народов нашей страны, каждый раз повторять^ как рефрен, постыдный для всякого мало-мальски цивилизованного общества факт: с 1917 по 1988 г. Русской Православной Церкви не было разрешено переиздать Библию и богослужебные тексты ни на одном языке нерусского православного населения страны. Некоторые народы, особенно на Крайнем Севере и Дальнем Востоке, вообще лишены церковных приходов. На территории таких обширных автономных республик, как Карелия или Коми, Якутия или Бурятия, действуют максимум 2—4 прихода. Богослужение на национальном языке местных народов не ведется нигде, за исключением Чувашии, да и здесь не во всех церквах. В этой сфере произошло вольное или невольное сочетание тоталитарно-имперских притязаний сталинизма, враждебного всякой национальной культуре, и остаточных тенденций православного национализма внутри нашей Церкви, нарушающей собственные постановления и принципы.