– Естественно. Может, у тебя найдется что-нибудь в таком же роде и для меня?

– Что?

– Мне пришлось уехать из Лондона сегодня на рассвете, и до сих пор во рту не было и маковой росинки.

– Ну, уж это ни в какие ворота не лезет! – выкрикнула Айрис. – Сначала ты похищаешь меня средь бела дня, затем являешься в мой дом без приглашения и нападаешь на меня там, наверху, и теперь... – она махнула в воздухе деревянной ложкой, которую держала в руке, – ты настаиваешь еще и на обеде?

– Брось, Айрис, – ухмыльнулся в ответ Филипп. – Тот поцелуй, вряд ли можно считать «нападением». Более того, я был поражен, с какой готовностью ты среагировала на него...

– Неправда! – взорвалась Айрис, покраснев от смущения. – Это произошло от неожиданности.

– Неужели? – с деланным недоверием спросил он, а затем твердо добавил: – Предлагаю нам обоим забыть об этом неудачном эпизоде.

– Хорошо... неплохая мысль, – тихо сказала Айрис. Она разложила столовые приборы на подносе, предназначенном матери, стараясь не встречаться с его взглядом.

– Что касается обеда, я не шутил, – заметил он с обворожительной улыбкой. – Мне действительно очень хочется есть. – И поскольку женщина продолжала упорно молчать, добавил: – Ты ведь не можешь отказать умирающему от голода человеку?

– Думаешь? На твоем месте я не была бы такой самоуверенной. – Прозвучало это не слишком уверенно и не очень умно. Жила себе спокойно, и вдруг является человек, который вознамерился превратить твою жизнь в сущий ад. И все вокруг приобретает иные очертания – житейская драма начинает напоминать фарс.

Невероятно, но Айрис услышала свой собственный ироничный, мрачноватый смех.

– Хорошо. Я накормлю тебя. Но только потому, что считаю: хотя бы один из нас должен вести себя как цивилизованный человек, – холодно сказала она, перед тем как отнести поднос матери.

Люцилла Динмор была в капризном настроении. То она говорила, что не голодна, то в следующую минуту хотела знать, почему ее дочь так медлит с обедом.

Решено однозначно – не стоит говорить матери о том, что Бартон находится в доме. Скрыть правде нетрудно, так как ее спальня и комната для гостей, в которой остановился Фил, находились в разных концах дома. Айрис пришлось пробыть у матери довольно долго, чтобы успокоить ее и поправить сбившуюся постель. А тут еще избалованная дама выразила желание вновь обсудить печальную судьбу дома.

– Если бы дорогой Чарлз был жив, он ни за что бы не допустил продажи Холла, – причитала она, настраиваясь на ссору. – Он был таким добрым, щедрым человеком. Надеюсь, ты понимаешь, как тебе повезло, что ты вышла за него замуж? – добавила она брюзгливым тоном. – Такие мужья – редкость.

– Я знаю, – покорно ответила Айрис, не желая быть втянутой в глупую, бессмысленную перепалку с матерью. Мать съела еще немного супа.

Ворчливое настроение не было характерной чертой миссис Динмор. Дочь понимала: оно вызвано тем, что мать больна, к тому же глубоко расстроена из-за продажи дома. Стоит признать, что последнее примечание матери не лишено здравого смысла. Чарлз и в самом деле оказался необыкновенно добрым и великодушным. Это действительно так, хоть, если говорить правду, она вовсе не мечтала выходить за него замуж тогда, восемь лет назад. Нет, тогда она сходила с ума от любви к Филиппу Бартону...

... Айрис до сих пор отчетливо помнила свой визит к лондонскому гинекологу. Осмотрев пациентку, он подтвердил ее подозрения о беременности. Молодая женщина даже прикрыла глаза, вспомнив, что она пережила в тот момент. Дом семьи Динмор был продан в оплату долгов разорившегося отца. Мать находилась в психиатрической лечебнице. Сама Айрис жила у тетки в мрачном старом лондонском доме. Ей срочно надо было найти какую-нибудь работу, чтобы хоть как-то жить. Девушка считала, что ей повезло: удалось устроиться продавщицей в секцию мужских подарков респектабельного универмага. Правда, на временную работу, но и это была удача.

Работа отвлекала от горьких мыслей. Прошло довольно много времени, прежде чем Айрис вынуждена была смириться с горькой правдой: Фил не собирается возвращаться к ней. Ах, как нелегко было пережить эту щемящую боль и это унижение, как не хотело сознание смириться с мыслью: Фил жестоко и подло обманул ее. Айрис знала, что молодой Бартон пользуется дурной славой. Значит, сама виновата! Да, кроме себя, винить ей некого. А поначалу ведь неопытная, наивная девочка от счастья была на седьмом небе. Айрис дала своему любимому адрес и телефон тетки в Лондоне, где собиралась жить после продажи родительского дома. А вот где поселился в Америке Фил – этого она не знала.

Нерадостный вердикт врача поверг ее в ужас. Куда ей теперь идти, что делать? Проходил день за днем – решение оттягивалось, только множились проблемы. Мысли о них стучали в мозгу молоточками, лишая беднягу покоя и сна. Сказать своей незамужней тетке, что она ждет внебрачного ребенка, Айрис была просто не в состоянии. Не могла и решиться прервать беременность. Казалось, что жила она, повинуясь невидимому автопилоту – машинально двигалась, бездумно выстаивала за прилавком долгие рабочие часы. Симпатичная продавщица профессионально улыбалась покупателям, а мысли в это время были далеко. Как найти выход из создавшейся ситуации? Однажды к прилавку подошел молодой человек и попросил показать запонки и галстук. Подняв глаза, Айрис увидела перед собой лицо давнего знакомого, друга детства.

Чарлз Олдфилд вырос в Шилдтоне. Он был сиротой и воспитывался дедом – богатым землевладельцем. После его кончины мальчика отправили в пансионат. Вернувшись, Чарлз, получивший в наследство Олдфилд Холл и огромное имение, остался жить в городке. Раньше они редко встречались, но теперь, стоя у прилавка, Чарлз, казалось, был рад их встрече. И даже пригласил, причем настойчиво, подругу детства в ресторан.

Полузабытый друг оказался приятным и веселым собеседником. Ему удалось поднять бедной девушке настроение и даже рассмешить ее. Молодые люди обнаружили, что у них есть много общего. Чарлз с большим уважением отозвался о ее покойном отце и посочувствовал ей в связи с болезнью матери. Слово за слово, и Айрис, сама тому немало удивляясь, рассказала молодому человеку о своей беременности и о том отчаянном положении, в котором оказалась.

– Есть очень простое решение твоей проблемы, – весело сказал Чарлз. – Оно заключается в том, что ты просто-напросто выходишь за меня замуж. И мы заживем счастливо и долго.

Ну и шуточки у этого Чарлза! Она посмеялась вместе с ним. Что и говорить, забавная идея! Но затем он рассказал девушке, как ему одиноко и тоскливо жить одному в огромном старинном доме деда. Он ведет бессмысленное существование – ни интересного общения, ни полезных занятий, одни пьяные кутежи да карты. Слушая исповедь Чарлза, Айрис проникалась к нему сочувствием. Посмотреть со стороны – преуспевающий, богатый, беззаботный парень-гуляка, а оказывается, что в действительности это глубоко несчастный человек, не имеющий сил в одиночку противостоять мелким страстям и искушениям.

– По правде говоря, я превратил свою жизнь черт знает во что. Но, слава Богу, я еще неконченый, и, если мне помочь, я сумею начать все заново. Был бы рядом кто-нибудь вроде тебя, я бы справился. Тебе, я знаю, по силам превратить мой огромный пустой дом в домашний очаг.

Айрис же считала идею сумасшедшей и категорически не приняла ее. Однако Чарлз настаивал на своем: их брак обоюдовыгоден, обе стороны разом решат все свои проблемы.

– У тебя есть только то, что ты зарабатываешь. Верно? А что ты будешь делать, когда родится малыш? Тебе решать – согласиться, чтобы его усыновили, или рассчитывать на социальное пособие. Почитай газеты, и ты поймешь, в какой ужасной ситуации ты окажешься одна с ребенком. А о своей матери ты подумала? – продолжал настаивать Чарлз, беспощадно рисуя перед девушкой одну картину мрачнее другой. – Вряд ли миссис Динмор будет в восторге оттого, что придется жить в маленькой тесной квартирке. Еще дай Бог, чтобы ты смогла оплачивать ее. Ты же не желаешь говорить мне имя своего возлюбленного. Твое право. Подозреваю, что ты все еще любишь его. Учти, я не жду, что ты прыгнешь ко мне в постель после того, как мы поженимся, – скептически улыбнулся Чарлз. – Послушай, Айрис, я правда не вижу ни одной серьезной причины, по которой два человека – старых добрых товарища – не могли бы объединиться, чтобы помочь друг другу.