– Мама, мама! Все было по-тря-са-юще! – закричала она с порога, бросаясь к матери, и обхватила маленькими ручками ее тонкую талию. – Мы с Руфь видели Санта-Клауса, и он дал мне такой подарок! – задыхаясь от радостного волнения, протараторила малышка. – Это было здорово – просто ужасно!

– От радости, как видишь, мы говорим не очень внятно, – оправдывая ребенка, улыбнулась Джун, шедшая вслед за Эш. Она передала матери маленький чемодан с вещами девочки. – Мы были рады, что она поехала с нами. Эшлинг – просто золото, – добавила Джун, отмахиваясь от слов благодарности, которые начала было говорить довольная мать. – Мне бы хотелось побыть у тебя немного, поболтать, но тороплюсь домой. Дела, дела... Ждет ворох неглаженого белья и несготовленный обед.

Попрощавшись с Джун, Айрис поспешила в дом. Эш уже куда-то убежала. В кухне находился один Филипп.

– А, вот и ты. Поторопись, нам пора уезжать.

– Куда это, интересно? – спросила она вежливо. И оставаться бы ей такой равнодушно-вежливой, но снова... Увидев мускулистые ноги, обтянутые синими джинсами, и эти знакомые красивые руки, видневшиеся из-под закатанных рукавов толстого пуловера, Айрис снова почувствовала, как подступает головокружительная дурнота. Фил выглядел сильным, грозным и... потрясающе привлекательным. Айрис пришлось сделать усилие над собой, чтобы удержаться от желания тут же броситься к нему в объятия. – Где Эшлинг? – с беспокойством спросила она. – Ты говорил с ней? Надеюсь, ты не...

– Да успокойся ты, наконец! Я ничего не сделал плохого, – теряя терпение, ответил Филипп. – Мне только пришла в голову мысль, что вам с Эшлинг, возможно, было бы интересно посмотреть старый дом моей бабушки или, если быть точным, – то, что от него осталось. А потом мы втроем сможем пообедать в местном баре. Эш, кажется, понравилась моя идея. Особенно после того, как я пообещал ей слепить снежную бабу.

Айрис колебалась. Ей очень хотелось сказать Филиппу, чтобы он исчез, растворился в воздухе как дым. С другой стороны, она понимала – этот хитрец уже обезоружил ее, надавав Эш кучу обещаний. Если она откажется, малышка расстроится, а Айрис не хотелось травмировать дочку. Кроме того, она ни разу не была в доме леди Хартли, прожившей последние двадцать четыре года жизни в полном уединении. Огромный дом, наверное, превратился в груду кирпича. Айрис вынуждена была признаться, по крайней мере, себе самой, что ей было бы интересно посмотреть даже на развалины.

– Ну, как?

Она пожала плечами.

– Хорошо, но я и не уверена насчет обеда. Бары не для маленьких детей.

– Об этом не беспокойся – я уже позвонил в «Красный Лев», вполне респектабельное заведение. Учти только, что на улице холодно – оденьтесь с Эшлинг потеплее, – сказал Филипп, оглядывая стройную фигуру в кремовом свитере и легких брюках. – Да, чуть не забыл – неплохо бы прихватить с собой термос с горячим кофе.

Проклятый умник, все предусмотрел! – подумала с досадой Айрис. Она нашла Эш на материнской половине дома. Внучка восторженно рассказывала бабушке о необыкновенной поездке в Лондон.

Айрис опасалась, что ей придется уговаривать мать побыть одной – мол, едут они ненадолго, просто погуляют с Эш. Однако ей было чему удивиться – едва взглянула на женщину, вчера еще прикованную к постели, она остолбенела: мало того, что мать была на ногах, она самостоятельно оделась и, главное, находилась в прекрасном настроении, чего в последние дни с ней не случалось.

– Не беспокойся, дорогая. Я чувствую себя значительно лучше, – сообщила ей мать, лучезарно улыбаясь. – Так что поезжайте, ни о чем не беспокоясь. Желаю хорошо провести время.

Удивительная метаморфоза! Неужели болезнь позади? Есть и у Айрис свои радости: дочь вернулась, мать поправилась. Она поспешила на кухню, где быстро наполнила термос горячим кофе. Оделась сама, укутала потеплее Эш. Поехали!

Айрис никогда раньше не видела этот старый викторианский особняк. Поэтому ей трудно было представить, как выглядел дом в пору своего блеска. В результате сильного пожара, в котором погибла бабушка Фила, от огромного дома осталась только обгоревшая оболочка. Большинство стен развалилось, лишь груда почерневших камней лежала на поросшей сорняками земле. По просторной террасе, возвышающейся над лесистой долиной, были разбросаны расколотые на куски скульптуры и треснувшие чаши. Но многие другие строения этого огромного имения, в том числе гаражи, мастерские и конюшни, сохранились в довольно приличном виде. Уцелела и оранжерея.

– Интересно, твоя бабушка разводила апельсиновые деревья? – спросила Айрис, оглядывая то, что некогда было большим красивым сооружением.

– Не думаю. Я ни разу не встречался со старой перечницей, поэтому не могу сказать наверняка. – Филипп пожал плечами. – В данный момент меня больше интересует чашка горячего кофе. Признаться, – добавил он с улыбкой, – никогда не думал, что слепить снежную бабу окажется так непросто.

– Это труднее, чем кажется на первый взгляд, – засмеялась в ответ Айрис. Она выглянула в окно и увидела Эш, которая сосредоточенно занималась украшением неуклюжего, как бы присевшего на корточки снежного человека. Вокруг ее шеи был повязан шерстяной шарф Фила.

Странная экскурсия не доставляла большого удовольствия. Все еще не развеялось опасение, что Фил может затеять с дочерью рискованный разговор. Пока он вел себя вполне прилично, обращаясь с малышкой так, как и следовало обращаться с семилетним ребенком. Он смеялся над ее наивными детскими шутками, но был строг, если ребенок вопреки запретам шел туда, куда ходить не следует – опасно. Полуразвалившиеся стены в любой момент могли рухнуть.

– Ты знаешь, все-таки очень странно, что вы с леди Хартли никогда не встречались, – сказала Айрис, разливая кофе по чашкам. Фил смахивал паутину и грязь с двух покрытых пылью ящиков. – Если учесть, что ты с отцом живешь в нескольких милях от нее.

Филипп вздохнул и неопределенно кивнул головой.

– Это долгая история. Но, похоже, все случилось потому, что моя бабка была одинокой, озлобленной старой женщиной. Ее мужа убили во вторую мировую войну. Потом еще удар: на охоте погибает любимый сын. Из близких осталась только Виола, моя будущая мать. Вот ей и подарила пожилая женщина свою эгоистичную, требовательную любовь. Предполагаю, что далеко не сладкой оказалась жизнь моей бедной матери в доме бабки. Удушающе скучная атмосфера и постоянное общество нелюдимой стареющей леди...

Он рассказал, что леди Хартли не позволяла своей дочери ходить, куда бы то ни было без ее разрешения. Она вела себя намеренно грубо, чтобы отпугнуть от дочери всех друзей, особенно молодых людей. Фактически несчастная девушка превратилась в заключенную, которой предстояло провести остаток своей жизни с сумасбродной матерью.

– Но почему она не сбежала из дому?

– Моя мать, по словам многих людей, отличалась мягким, отзывчивым нравом, жалела старую женщину. Когда Виоле перевалило за тридцать, она поняла – у нее не осталось никаких шансов выйти замуж. Бедняжка нашла отдушину в религии, которая стала для нее неиссякаемым источником силы, надежды. К счастью, леди Хартли не возражала против посещений церкви в Шилдтоне. Поэтому мать могла ходить гуда, когда хотела. Именно в церкви она и познакомилась с моим будущим отцом.

Айрис не без интереса слушала рассказ о том. как преподобный Август Бартон – добрый, но много рассеянный холостяк, которому было тогда за сорок, серьезно влюбился в тридцативосьмилетнюю Виолу Хартли. Его, разумеется, не волновало богатство ее матери, заметил Филипп. Влюбленный Бартон попытался добиться у своей будущей тещи согласия на брак с Виолой. Но когда стало очевидным, что суровая леди никогда не даст своего благословения – она даже запретила своей дочери встречаться с Бартоном, – Виола впервые отважилась на бунт.

– Леди Хартли ничего не могла сделать, чтобы помешать свадьбе. Но старая мегера никогда – до конца своих дней – не простила дочери ее побег с моим отцом, – закончил Филипп.