Он обнаружил: чтобы держаться на плаву, ему не надо грести, — можно вообще не двигаться. Это море было более безжизненным, чем Мертвое море Палестины или Большое Соленое озеро в штате Юта. Можно было лежать на спине, глядя на большущую луну, цветом похожую на лимбургский сыр, и огромное красное солнце, не напрягая ни одного мускула.

Хотя вода была насыщена минералами, ее несло течением.

Однако течение было направлено не в ту сторону, куда дул ветер, а навстречу ему. И оно было неравномерным. Оно состояло из пологих волн, бегущих на запад, — и они были непохожими на обычные волны. Хотя он оцепенел от страха — теперешнего и уже пережитого — и не был в состоянии размышлять и анализировать, он почувствовал, что это, похоже, колеблется земля, а не вода. Их порождали землетрясения.

Потом он перестал думать о всяких странностях и заснул.

Он спал, слабо покачиваясь вверх-вниз на волнах, которые медленно, но неуклонно несли-его на запад: лицом к небу, руки сложены крест-накрест (он даже не знал об этом, пока не проснулся).

Когда он очнулся, солнце еле-еле склонилось к горизонту, хотя он и чувствовал, что проспал не меньше восьми часов.

Он натолкнулся на что-то головой, и это пробудило его от глубокого сна: смутные образы осаждали его больной рассудок, как акулы барахтающегося в воде человека.

Он протянул руку и оттолкнулся, но в такой вязкой воде усилия хватило лишь на то, чтобы отплыть примерно на фут.

Затем он повернулся на бок и обнаружил, что наткнулся на гроб Квикега, он же буй. Тот плавал, погрузившись в воду всего на один-два дюйма, словно желая сказать: "Вот и я, твоя погребальная ладья, тоже цела-невредима".

Тяжело дыша от усилий, он взгромоздился на этот ящик, уцепившись пальцами за резные узоры. Гроб осел еще на несколько дюймов. Облокотившись подбородком на край, он свесил руки по сторонам и погреб к берегу. Через некоторое время он утомился и снова заснул. Проснувшись, он увидел, что здоровенная луна сильно продвинулась по небу, а солнце склонилось не больше чем на несколько градусов.

Огромного облакообразного существа, которое он пробил насквозь да еще вырвал по дороге какой-то орган, уже не было.

Однако на западе вырисовывалось еще одно. Оно летело ниже, чем первое; когда оно приблизилось, он различил, что его раздирали на куски стаи неведомых созданий с крыльями, похожими на паруса.

Эти хищники были не похожи друг на друга, но среди них были такие (похожие между собой, но все-таки разные), которых он, поразмыслив, назвал небесными акулами. Поскольку они летали на высоте примерно пять тысяч футов, детали их строения сейчас были неразличимы. Но впоследствии ему довелось увидеть их гораздо ближе, чем хотелось бы.

Самые маленькие разновидности имели длину около двух футов, самые крупные — от восьми до десяти. Все они были алого цвета. Головы у всех по сравнению с телом были непропорционально большими. Они имели форму торпеды, с неимоверными, раззявленными ртами; челюсти их усеивали многочисленные ряды треугольных белых зубов. Верх головы у них был раздут так, словно вот сейчас голову разорвет изнутри и разбросает мозги (если только есть, что разбрасывать) на несколько ярдов в округе. Это сравнение было близко к истине, поскольку на голове у них располагался пузырь с газом легче воздуха. Сразу после места, где кончается голова, на теле был еще один большущий горб, и два этих горба создавали сходство с дромадером, — скорее зловещее, нежели успокоительное.

Вряд ли кому-нибудь захотелось бы прокатиться, сидя между этих горбов.

Тело имело форму акульего, а кожа, покрывавшая хрупкие кости, была очень тонка. Когда одно из этих созданий заслоняло Измаилу солнце, становились видны контуры скелета и внутренних органов.

Хвост оканчивался двумя вертикальными лопастями, больше похожими на руль корабля, чем на рыбий плавник. Обе они были такими длинными, что, казалось, под их тяжестью хвост небесной акулы должен бы опуститься вниз, но они тоже состояли лишь из прозрачной кожи и тонких костей.

Передвигались эти животные, по-видимому, в основном за счет ветра, хотя в некоторой степени могли перемещаться и сами по себе, помахивая хвостом из стороны в сторону и используя хвостовые плавники, подобно настоящим акулам. Две пары очень длинных крыльев, похожих на стрекозиные, растущих сразу позади головы, могли поворачиваться почти на 360 градусов; они медленно вздымались и опускались. Эти придатки, расчерченные черным и белым, были скорее парусами, чем крыльями. Но инстинкт подсказывал животным, как приводиться круто к ветру, как менять галсы и выполнять другие маневры, которым моряков-людей приходится учить.

Огромное существо цвета ржавчины с плесенью, похожее на тучу, проплыло над головой, терзаемое и едомое заживо — если оно было живым — полчищем небесных акул. Потом его унесло к востоку, повлекло ветром в сторону пурпурной горной гряды вдалеке.

Измаил не знал, почему первое облакоподобное существо алые хищники с крыльями в клетку не беспокоили, а на второе напали в таком количестве. Но все равно был доволен тем, что в тот момент, когда он заново родился в этом мире, их не было.

Он лежал на спине, а гроб, он же каноэ, покачивался от толчков, передававшихся через плотную воду. Через некоторое время он увидал еще одну огромную тучу, на этот раз бледнокрасного цвета, причем ее очертания и местоположение менялись так быстро, что он подумал: наверное, это действительно туча, хотя и необычная. А как она могла быть обычной? Разве в этом мире что-нибудь (или кто-нибудь), кроме него самого, могло быть обыкновенным? И разве сам он, по стандартам этого мира, не был необычным явлением?

Когда туча пролетала над ним, из нее по направлению к земле потянулось щупальце или псевдоподия — для щупальца она была слишком бесформенной и тупой. Сквозь нее просвечивали солнечные лучи, и вообще она больше походила на облако пыли, чем на живое существо.

Несколько обрывков псевдоподии ветер пронес мимо него: они распались на мелкие частички. Они были не настолько близко, чтобы можно было рассмотреть их в деталях. Но на фоне темно-синего неба нижняя часть этих частиц казалась угловатой, а верхняя имела форму зонтика и, без сомнения, работала как парашют.

Как летучие мыши преследуют рой насекомых или киты — скопление криля, мелких животных, составляющих основание пирамиды жизни в море, — их глотают и отцеживают из морской воды настоящие могучие киты, — огромную красную тучу преследовали еще другие твари.

Сравнение с китами не было преувеличением. Чудовищные создания, что, раскинув плавники-паруса и широко распахнув гигантские пасти, врезались в красную тучу, должно быть, действительно были небесными китами этого мира.

Они летели слишком высоко, чтобы Измаил мог описать их поточнее. Но были они громадными, намного больше, чем кашалот. Тела их имели форму сигары, а головы, как и у акул, размером были почти такими же, как тела. Хвосты у них оканчивались горизонтальным и вертикальным рулевыми плавниками.

Ветер унес тучу и тех, кто ей питался; они скрылись из виду.

Солнце клонилось к горизонту, но так медленно, что казалось: скорее уж этот мир кончится, чем оно сядет.

Стало жарче. Когда он только влез на плавучий гроб, то подумал, что воздух немного холодноват. А проснувшись, решил, что стало жарковато.

Теперь он вспотел, а рот и горло пересохли. Казалось, что воздух, даром что морской, лишился влаги. А берег все еще был так далеко, что его даже не было видно. Оставалось лишь отдаться на волю волн, или помогать течению, подгребая руками. Он стал грести, но от этого вспотел еще больше и вскорости выдохся. Измаил лег лицом вниз, уткнув подбородок в край гроба, потом перевернулся. Над ним появилось новое красное облако, постоянно меняющее свою форму, вместе со своими спутниками — воздушными левиафанами.

Он снова стал подгребать. Минут через пятнадцать впереди показалась земля, и Измаил почувствовал прилив сил. Шли часы, а солнце словно приговорили вечно плыть в полуденном небе. Он опять заснул, а когда проснулся, на западе был отчетливо виден берег, покрытый зеленью. К этому времени его легкие превратились в пыль, а язык — в камень.