- Стой, Алик, не горячись. Сядь на место, не дёргайся.

Кабардинец снова уселся.

- Самвел, послушай меня, - Хачатуров говорил убеждённо, и Саркисян, который знал его не один день, понимал - тот не лукавит. - Алик - хороший парень. Он ошибок не делает. У Алика восемнадцать мокрух на счету. Ему ещё четыре года назад ростовский суд расстрел дал. Он убил двух конвойных и свалил. А сейчас он на таких серьёзных людей работает, он с такими людьми повязан... - Хачатуров несколько раз поднял к потолку указательный палец - так, словно бы хотел воткнуть палец в потолок. - За него... - опер замолк и огляделся. - ...Карлик поручился. Карлик - ты понял?.. И, Самвел, ты меня знаешь. Я бы тебе не стал абы кого пихать.

Саркисян с тяжёлым сомнением посмотрел на кабардинца. Как только он услышал о Карлике, все вопросы сразу отпали. Этот человек, отлично известный в бандитском мире, держал свою киллерскую школу. С одной стороны - это солидная рекомендация, и Алик Кабардинец уже не сможет просто так исчезнуть с полученным гонораром. Ведь, в этом случае обманутый Карлик отыщет его и в преисподней. И он отыщет - ведь под вопросом уже будет стоять его, Карлика, репутация. А с другой стороны покровительство последнего внушало нальчикскому уроженцу невероятную наглость. Но не преувеличивает ли он свои права и возможности? Что помешает ему, Саркисяну, примочить Алика, когда уже будет сделана вся работа? Саркисян терпеть не мог наглецов.

- Хорошо, - он кивнул, наконец, и достал из ящика толстую пачку, обёрнутую газетой. Повертев, бросил её на стол. - Здесь - три штуки. - Вытащил ещё несколько стодолларовых купюр, отсчитал десять и положил рядом. - Не буду тебе говорить, что случится, если провалишься.

Алик молча сгрёб деньги, сунул их в карман и, не прощаясь, вышел.

- Он - парень грамотный, - уверенно повторил Хачатуров. - Можешь не сомневаться.

- Ты, что, серьезно считаешь - я дам ему уйти с этими деньгами? - Саркисян с интересом глядел на своего коллегу.

Тот развёл руками.

- Ну, это уже - чисто твоё дело.

- Интересно, - Саркисян покосился на смятый бандитский окурок и потрогал пальцем след от него посреди своего, милицейского, стола, - у них там, в Нальчике - все такие дебилы, или это он один?

- Не знаю, - Хачатуров пожал плечами. - Спроси у него самого.

Ресторан "Три платана" бодро сверкал разноцветными огоньками неоновой вывески, зазывая праздную публику и обещая прямую возможность просадить лишние деньги. Веселье тут кипело наполную. Смазливого вида девица, без голоса, но с ногами, исполняла последний шлягер из репертуара Ларисы Долиной. Столы были уставлены тарелками с расковырянной уже едой, початыми бутылками самого разного содержания. Путаны угощались за счет клиентов. Столбом стоял сигаретный дым. Кто-то уже нажрался, кто-то ещё только начинал. Кого-то от выпитого неумолимо клонило в сон, и он начинал дремать, упав носом в тарелку, кого-то - тянуло в уборную, кого-то - танцевать, а кого-то - в драку, но он не находил пока повода. Бандиты, фарцовщики, сотрудники органов, деятели полуподпольного бизнеса, судьи и адвокаты - все хотели хорошо отдохнуть, расслабиться и не думать, хоть пару часов, о проблемах минувшего дня.

За одним из столиков, в углу зала, восседал усатый армянин лет сорока на вид. Он отдыхал тут уже почти четыре часа и успел набраться. С ним рядом пировали трое молодцов с мрачными бандитскими физиономиями. Один из них примостил у себя на коленях раскрашенную девицу. Он её накачал "смирновской" и предложил, чтобы не торговаться, сто баксов за ночь.

Оркестр заиграл какую-то новую мелодию, и весёлые огоньки разных цветов заплясали вдоль ресторанной эстрады. Усатый армянин неспеша сгреб бутылку сухого вина, уже почти приконченную и угрюмо выплеснул остатки себе в бокал. Потом поглядел на пустую бутыль и с размаху швырнул её куда-то в вдаль. Зазвенело. Брызги оконного стекла посыпались на пол.

Всем в зале стало, вдруг, неуютно. Посетители нервно переглядывались, ожидая, что произойдёт следом. Никто из них не посмел бы вмешиваться. Все знали усатого армянина. Ашот захаживал сюда частенько, но буйствовал только время от времени. Это был тот самый Ашот, именем которого пугали друг друга в Краснодаре фарцовщики и мелкие урки.

Ашот не был вором в законе. За жизнь он успел отсидеть только один срок: в молодости его осудили за изнасилование. Сам Ашот не любил вспоминать об этом и никому не показывал, оставшуюся как память, выколотую на спине и позорную для него, татуировку.

Сейчас он залпом докончил вино, и опустевший стакан полетел вдогон за бутылкой. Угрюмые парни, сидевшие рядом, переглянулись. Они уже знали: что-то сейчас начнётся. В глазах у Ашота плясали недобрые белые огоньки. Раскрашенная девица, почуяв, что к хорошему не идёт, слезла с колен и куда-то в момент испарилась. К столу подобрался бледный как смерть официант.

- Желаете что-нибудь? - заикаясь от страха, поинтересовался он ни то у Ашота, ни то у всей компании сразу.

Ашот медленно покачал головой.

- Исчезни, - проговорил он глухо, но выразительно.

Парни его угрюмо молчали. Официант сделался ещё бледнее и быстро пропал, как будто бы его и не было здесь. Ашот, с силою грохнул кулаком по столу - так что пепельница рядом с ним подпрыгнула высоко, и окурки полетели в разные стороны. Бутылка с остатками "смирновской" тоже очутилась внизу, поливая паркет.

Все замерли. Музыка стихла. Певица оборвала песню на полуслове. Посетители, съёжившись и потупив глаза, ждали. Ашот оглядел всех медленно, потом, вдруг, ткнул пальцем в какого-то смуглого парня, тихо жующего свой бифштекс в компании двух приятелей.

- Ты! - Ашот мрачно прищурился.

Парень сделался белее тарелки, из которой ел. Ашот показал пальцем в рыжую девицу, сидящую со своим кавалером возле самой эстрады. - И ты! Оба ко мне! Быстро!

Наклонившись, он тупо смотрел в пол и, как казалось, не замечал ничего. В зале царила жуткая тишина. Все здесь не отрывали глаз от Ашота. И каждый радовался втихоря, что не на него пал выбор мрачного горца. Тот, вдруг, встряхнул головой и хищно прищурился.

- Раздевайтесь!.. И трахайтесь!.. Прямо вот здесь!.. - он ткнул пальцем в залитый водкой паркет. - Чтобы я видел! - Ашот закатил рукав и посмотрел на свои швейцарские часы. - Даю пять минут на всё. Если не уложишься... - он медленно глянул на молодого человека и, вытащив из кармана тяжёлый браунинг, бросил на стол - между початой бутылкой водки и полной до краев салатницей.

Никто не двигался. Ашот ещё раз глянул на часы.

- Время пошло.

Бедная девушка, испустив вопль, бросилась в сторону и судорожно ухватилась за белокаменную колонну. Парень растерянно замер на месте. Он явно решал - куда ему убегать. Один из телохранителей Ашота встал и, выдернув пистолет, прицелился. Несчастный обречённо посмотрел на дуло, потом - на Ашота, и, наконец, - на неживую от страха девицу. В глазах у него отразилась какая-то мрачная, жестокая решимость. Девушка не отводила глаз от того, кто должен был сейчас её изнасиловать. Она испустила ещё вопль, ужаснее прежнего. Крепче обхватила каменную колонну, словно бы та могла её защитить. Голос у неё осёкся.

И тут тишину оборвало.

- Хватит! - не очень громко, но сейчас это прозвучало, как пистолетный выстрел.

Все, кто был в зале, обернулись. В нескольких шагах от Ашота, тяжело покачаясь, стоял военный офицер в форме - здоровенный мужик богатырского вида, с пышными казачьими усами. Дуло короткоствольного автомата в руке у него было нацелено в лоб Ашоту. Тот прищурился недовольно и с интересом разглядывал незнакомца.

- Хватит, - повторил военный. Слова путались. - Я... - есаул Всекубанского Казачьего Войска. Я запрещаю... это продолжать.

Телохранитель Ашота оглядел есаула и неспеша перевёл ствол. Он видел, что палец у казака - на курке.