Закончив обход, Саркисян вытащил из кармана пачку "Кэмела", выбил щелчком одну сигарету и, закурив, устало присел на диван.

- Начинайте, - сказал он оперативникам и задумался, глядя, как те перебирают бумаги, листают книги и выворачивают наружу всё содержимое секретера.

Из прихожей донёсся стук и негромкие шаги. Все замерли. Несколько пистолетов сразу же появились, готовые начать стрельбу. Саркисян сунул руку в карман. Оперативник, который был ближе к двери, прервал изучение цветочного горшка и, достав оружие, быстро направился в коридор. Однако в прихожей он увидел всего лишь пожилую женщину с большой хозяйственной сумкой. Она стояла, держась за тумбочку, и не мигая глядела на незнакомого мужчину с пистолетом в руке. В глазах у неё застыл ужас. Оперативник поспешно спрятал дуло и достал удостоверение.

- Мы из милиции, - проговорил он сухо. - Делаем у вас обыск.

Хозяйка квартиры помалу начала приходить в себя. Она поставила сумку на пол. Это была тётя Макарова.

- Обыск? - не понимая, она смотрела на милиционера. - Какой обыск? У меня обыск?... - Отодвинув оперативника в сторону, тётя прошла внутрь. Увиденное здесь заставило её онеметь на мгновение.

- Что вы тут делаете? - забормотала тётя, будто проснувшись. - Что вы делаете? Уходите отсюда. Или я буду жаловаться. Сейчас уходите...

Саркисян по натуре не был злым человеком, но нервы иногда пошаливали. Сейчас он взорвался. Резко поднявшись, инспектор выдернул из кармана пистолет с глушителем и прежде, чем тётя успела понять что-нибудь, влепил ей в лоб пулю. Бедная женщина, как столб, грохнулась на пол. Глаза её неподвижно уставились в потолок. Мимо носа бежала густая тёмная струйка. Оперативник, который только что разговаривал с несчастной, молча смотрел на её труп. Все остальные также оторвались от своего занятия. Инспектор сунул пистолет в карман плаща и снова присел на диван. Глубоко затянулся, выпустил изо рта дым и, оглядев сотрудников, сказал:

- Продолжайте.

Лена узнала дом. Здесь, в трёхкомнатной квартире, на шестом этаже, проживал Ромашов. Она уже бывала тут - бывала много раз. Они познакомились, когда однажды Лена, новенькая сотрудница и девочка на побегушках, притащилась сюда по заданию Покровского - ей было порученно отнести Вадиму какие-то бумаги. И Ромашов, увидев молодую, очень красивую девушку, влюбился. Или только сделал вид, что влюбился... Всё это было ужасно давно теперь, Лене казалось, что с тех времен минули годы, столетия. Ведь так необратимо изменилась жизнь, изменились люди, изменилась она сама. И их короткий, неуклюжий роман, закончившийся три месяца назад нелепой и беспричинной ссорой, сейчас воспринимался, как что-то из совершенно другой, навсегда уже законченной жизни.

Добиралась сюда Лена пешком. В кармане у неё нашлось немного денег с парой троллейбусных билетов. Но, прикинув, она решила, что безопаснее будет два-три часа попетлять глухими улочками города - чтобы не встретить случайно кого-нибудь, с кем ей лучше сейчас не встречаться. Даже тот, кто родился в Краснодаре и прожил тут достаточно долго, не может знать весь этот город. Лена же родилась не здесь, и она почти наугад бродила между рядами одинаково-серых, похожих на казармы, пятиэтажных строений, маленьких немецкого типа домиков в два этажа, оставшихся в Краснодаре от времен оккупации и понатыканных там и тут ветхих лачуг, обнесенных со всех сторон кривыми заборами.

...Подойдя к дому, Лена сразу же увидела небольшое скопление людей, собравшихся у подъезда Ромашова. Прямо на дороге, загораживая проезд, стоял милицейский "бобик". Рядом прохаживалось несколько человек - в форме и в штатском. Чуть в стороне Лена увидела что-то ярко белое, лежащее на проезжей части. Подойдя к подъезду ещё на несколько шагов, она остановилась. Теперь она могла разглядеть простыню, которой было с головою накрыто распластанное на тротуаре неподвижное тело.

Дальше идти Лена не отважилась - её могли узнать. У детской площадки несколько женщин увлеченно обсуждали что-то. Лена решила медленно пройти мимо них.

- ...номера успели записать? - услышала она, подойдя ближе. Лена встала, как вкопанная, в паре шагов от собеседниц, боясь пропустить хотя бы слово.

- Да кто там! Даже цвета какого машина - никто не помнит...

Лена обернулась и посмотрела на женщину, которая говорила. На вид той - лет сорок. Женщина была в пёстром платке, из-под которого выбивались растрёпанные тёмные волосы.

- Выпил, наверное, - предположила другая. - Они там все в редакциях неделями не просыхают. У меня племянник, вон, работал в газете, так он рассказывал...

- А может и трезвый. Написал про кого - что не надо, его и убили... - высказала женщина в пёстром платке свою версию случившегося.

Лена не стала больше стоять. Ноги сами уносили её от этого страшного места. Пошарив в кармане, она нащупала там пистолет. Тут взгляд её уперся в лежащую возле бордюра, выброшенную кем-то, зелёную вельветовую сумку. Лена подобрала её, сунула внутрь пистолет и обмотала сумку вокруг руки. Она теперь шла, не выпуская рукоятки. Перед глазами сумрачной чередой проходили лица. Мёртвые лица. Покровский, Никитченко, девочки-компьютерщицы, Артур, теперь вот - Ромашов... Кто следующий?.. Мозг её отчетливо выбивал всё одно и всё то же самое: ОНИ НЕ ОСТАНОВЯТСЯ, ПОКА НЕ УБЬЮТ ВСЕХ... ПОКА НЕ УБЬЮТ ВСЕХ... УБЬЮТ ВСЕХ... ВСЕХ...

Лена, вдруг, встала на месте. В нескольких метрах от себя она увидела серые "Жигули". Возле машины стояли двое армян в штатском. Один - усатый и толстый, небрежно опирался рукой о раскрытую дверцу. Другой - молодой, худощавый парень, держал руку за пазухой и явно не спешил вынимать. Толстый усмехнулся - он был доволен встречей. Вкус лёгкой добычи его устраивал.

Оба глядели на Лену. В глазах их она прочитала свой приговор.

Лена зачем-то шагнула назад, хотя хорошо поняла, что пытаться бежать - бессмысленно...

- Артёмина!

Лена повернула голову. Она смотрела в окно и не слушала то, что рассказывала учительница истории Надежда Петровна - полная, скучная дама. Та открыто ненавидела свой предмет, своих учеников, школу и всё, с этим связанное. Единственное, что ещё как-то смягчало душу учительницы - это были подарки, которые ей подносили родители подопечных. Лена же, прочитала параграф еще вчера, и монотонно-занудный рассказ исторички наводил на неё скуку. Скука, впрочем, не отпускала и саму Надежду Петровну. Та с отвращением смотрела на Лену сквозь свои толстые круглые очки. Надежда Петровна в них походила на жабу.

- Тебе неинтересно, что я рассказываю? - произнесла она нараспев. - Тебе вообще неинтересно учиться?

Лена испуганно поглядела на учительницу.

- Я это вчера всё прочитала...

Надежду Петровну такой ответ разозлил ещё больше.

- Так, значит, тебе не интересно... Тебе не интересно, что рассказывает педагог. Ты всё уже и так знаешь... - Надежда Петровна покивала. - И что, - она с любопытством смотрела на Лену, - можешь ты сейчас всё рассказать?

Такого поворота Лена не ожидала.

- Могу, - произнесла она без уверенности.

- Мало того, что ты не желаешь попросить прощения у педогога, так ещё и продолжаешь дерзить. - Голос у исторички уже задрожал от злости. Сегодня утром в магазине она (спортивного удовольствия ради) попыталась утащить рыбную консерву - её заметила продавщица, милицию не вызвали, и Надежда Петровна быстро ушла, однако настроение с того самого эпизода было испорченно окончательно. А сейчас она начинала всерьёз заводиться. - Так значит, ты не уважаешь педагога и вообще никого не уважаешь...

- Она всех считает плебеями, а себя - аристократкой, - подала голос с задней парты прыщавая Таня Семёнова. Отец Тани раньше работал зав. складом и сидел уже второй год. Лену она ненавидела искренне и от всей души. За что - не знала сама.