— Но здесь же всего пять коек, а нас шестеро! — заметил Стриженый.

— Все каюты туристического класса на нашем теплоходе заняты, поэтому мадемуазель будет путешествовать первым классом.

При словах «первый класс» Сапожник восторженно присвистнул. Изнывая от любопытства, все мы отправились вслед за девушкой и после длинного перехода по новым трапам и коридорам — тут они были застланы коврами — остановились у двери из красного дерева с номером 95.

— Это здесь!

Мади заглянула внутрь и не смогла сдержать возглас восхищения. Действительно, каюта была шикарная— очень просторная, с двумя большими круглыми иллюминаторами и двумя постелями.

— Вам повезло, мадемуазель, — продолжала наша провожатая. — В этой каюте вы будете жить одна.

Англичанка, которая забронировала второе место, в последний момент отказалась от билета. Вот здесь туалет, а это кнопки включения бортового радио и кондиционера. Вот телефон.

— И я буду жить одна в такой роскоши?! — упоенно воскликнула Мади. — Боюсь, я скоро к ней привыкну и решу, что я — принцесса!

— Кстати, где вы будете обедать: в столовой или у себя в каюте? — прервала ее излияния девушка.

— Разумеется, в столовой, вместе с моими друзьями.

Этот ответ, казалось, смутил нашу хозяйку.

— Дело в том, мадемуазель, что вы путешествуете в первом классе, а ваши товарищи — в туристическом. Для каждого класса на нашем судне есть своя столовая и свое меню.

— Тогда я буду есть вместе с моими друзьями в столовой туристического класса.

Девушка что-то пометила в своем блокноте и исчезла. Оставшись одни, мы принялись дотошно рассматривать каюту. Бифштекс особенно восхищался кондиционером, а Гий — белой микротелефонной трубкой.

— Аппарат для связи с землей, — иронически произнес он. — Должно быть, за нашим теплоходом тянется длинный телефонный кабель.

— А когда судно повернет обратно в Марсель, кабель начнет наматываться! — подхватил Стриженый. — Бедный мой Гий, этот аппарат соединен с телефонным узлом теплохода и предназначен только для внутренних переговоров; для всего прочего существует радио.

— Значит, я смогу вам позвонить? — спросила Мади.

— Меня бы это сильно удивило, — ответил Сапожник. — Что-то я не заметил в нашем подвале никакого телефона.

Мы уже собирались вновь спуститься в этот «подвал», когда громко заревела сирена.

— Наконец-то! Мы отчаливаем! Все на палубу!

«Виль-дё-Нис» был готов к отплытию. Теперь с берегом его связывал всего один трап, который предстояло поднять в самый последний момент. С палубы открывался потрясающий вид. Весь порт лежал как на ладони.

— Как странно! — заметила Мади. — Когда корабль отходит от причала, волнуешься почему-то куда больше, чем при взлете самолета.

Снова заревела сирена. Корпус могучего лайнера задрожал, за его кормой забурлила вода. Махина медленно сдвинулась с места, отошла от набережной и развернулась, выбираясь на фарватер. В этот момент я подумал о Кафи, и мое сердце сжалось от грусти. В первый раз мы отправлялись в путешествие без него. А ведь на борту пес никому бы не помешал. Я держал бы его в своей каюте и выходил бы на палубу только на поводке.

Еще какое-то время мы стояли на палубе, следя за тем, как постепенно исчезают вдалеке очертания собора Нотр-Дам-дё-ля-Гард, а потом спустились к себе в каюту, чтобы разложить вещи. Однако сначала нужно было распределить койки. Мади уже готовилась бросить жребий, когда нам показалось, что кто-то тихо скребется в дверь.

— Должно быть, горничная, — пошутил Бифштекс. — Думает, что мы уже улеглись спать, и хочет подоткнуть нам одеяла.

Он открыл дверь и… едва не был сбит с ног стремительным броском мощного тела.

— Кафи!..

Это и в самом деле был мой пес. Как ему удалось сбежать от тетушки?! Позднее я узнал, что он так бился о дверь веранды, что сорвал задвижку. Однако никто так и не смог мне сказать, как ему удалось проскочить незамеченным по трапу. Потом Кафи — вот умница! — куда-то спрятался и не показывался до самого отплытия, чтобы его не вернули на берег. Раньше мне несколько раз приходилось катать пса в лодке, и он хорошо усвоил: после того как она отчалит, покинуть борт практически невозможно. Кстати, в прошлом году Кафи использовал такую же хитрость. Тогда мы уезжали вшестером на зимние каникулы, и он дождался последнего момента, чтобы вскочить в наш вагон.

— Боже мой! — воскликнула Мади. — Только бы капитан не приказал развернуть судно!

— По этому поводу можешь не волноваться, — успокоил девочку Стриженый. — Скажу больше: я уверен, что он не прикажет выкинуть собаку в море, чтобы она добиралась до Марселя вплавь.

Был уже час ночи. «Виль-д, — Нис» шел в открытом море в направлении Корсики, которую он должен был обогнуть вдоль западного побережья, чтобы потом войти в пролив Бонифация[3]. Я лежал на своей койке, находившейся прямо под койкой Сапожника, и мучился из-за духоты, тщетно пытаясь заснуть и переживая из-за Кафи, которому следовало бы сейчас находиться рядом со мной.

Бедняга Кафи! Помощник капитана не без замешательства и с некоторым недоверием выслушал рассказ о том, как пес самостоятельно, без моего ведома пробрался на судно. Все же он оказался достаточно сговорчивым и вполне любезно попросил меня отвести овчарку в специальное помещение для перевозки животных, расположенное на верхней палубе, в основании первой трубы.

— Вы должны понять: я не могу выделить матроса для ухода за одной-единственной собакой. Вам придется заниматься этим самому.

Ничего другого мне и не требовалось! Я вовсе не желал, чтобы кто-нибудь, кроме меня, ухаживал за моим четвероногим другом. Но, конечно, для самого Кафи было бы куда лучше остаться у моей тетушки. Теперь же ему придется три недели провести в клетке, как арестанту! И заключение наверняка покажется ему очень долгим: ведь ему нельзя даже сойти вместе с нами на берег во время стоянок, потому что у него нет справки о прививках.

Что же сейчас делает мой бедный пес? Если ему не удалось заснуть, то он, наверно, кружит, как дикий зверь, по своей клетке, недоумевая, почему я не взял его к себе в каюту. Спать мне совершенно расхотелось, и я решил подняться наверх, чтобы посидеть рядом с Кафи.

В коридорах мне никто не встретился. На палубе тоже не было ни души. Судно двигалось с большой скоростью, и тут гулял сильный ветер. Я без труда ориентировался, потому что днем я дважды навещал своего приятеля. Первая труба, как я тогда же выяснил, оказалась декоративной: в ней была дверь, а внутреннее пространство делилось сплошными дощатыми перегородками на восемь клеток. Поскольку у меня был выбор, я разместил Кафи в ближней к выходу каморке, которая была чуть больше остальных.

Я старался ступать как можно тише, но пес еще издалека узнал мои шаги. Как только я открыл дверь клетки, он тут же бросился навстречу и облизал мне все лицо.

Овеваемое ветерком с открытого моря обиталище Кафи по комфорту лишь немногим уступало нашему «подвалу». Я присел на несколько минут рядом с псом, который был настолько рад моему присутствию, что охотно провел бы так время до самого рассвета. Однако ребята могли забеспокоиться, куда это я запропал. Я уже хотел открыть решетчатую дверцу клетки, как вдруг пес навострил уши и залаял. Кто-то бродил по палубе неподалеку от труб. Вахтенный матрос?

— Замолчи, Кафи! — прошептал я. — Ты должен вести себя тихо, особенно по ночам.

Скрипнула дверь, и внутрь трубы вошел какой-то человек. Меня это озадачило, ведь, кроме моего пса, здесь не было других животных. Я подумал было, что кто-то из моих друзей решил навестить собаку, но тут же отказался от этой мысли: умная овчарка никогда не облаяла бы никого из своих. На всякий случай я отошел в глубь каморки, откуда мог все видеть, оставаясь при этом незамеченным. На фоне темной стены возник мужской силуэт.