— Через месяц! Сёмка! Да что же делать теперь! Бабушка через три дня пойдёт к Храниду платить проценты!

Сёмка смотрел на меня с испугом, и по его лицу я видел, что положение было безнадёжное.

— Во вторник пойдёт… Значит, нужно достать не позднее понедельника… Послезавтра… — бормотал он. — Послушай, а вдруг, на счастье, долговязый не успел купить самоучителя?

В тот момент я не сумел оценить великодушия Сёмки: он предпочёл, чтобы книга не была куплена, чем подвести меня! Я уцепился за предложение Сёмки, как за спасательный круг.

— А когда он приедет? — спросил я повеселевшим голосом.

— Завтра. С утренним семичасовым.

— А вдруг Костя не приедет?

— Приедет! Ему в понедельник в гимназию идти! — убеждал меня Сёмка.

— А вдруг он купил этот самоучитель? Обещал ведь тебе. Что тогда делать, Сёмка?

Сёмка секунду помолчал, шмыгнул носом и весёлым голосом сказал:

— Купил, так я его на базаре продам. Пусть хоть за три рубля. В Америку я зимой поеду, всё равно сапоги нужно раньше справить. Неудобно в Америку босиком являться.

Я совсем повеселел. Мы условились с Сёмкой, что к долговязому пойдём вместе.

На следующий день мы отправились к нему. Он жил неподалёку от гимназии в собственном доме. С парадного мы, конечно, не смели вызвать Костю, а пошли во двор. На наше счастье, гимназист в это время был во дворе. Он гонял голубей длинным шестом и, бегая от сарая к сараю, протяжно свистал.

Увидев нас, он свистнул особо протяжно и небрежно кивнул Сёмке.

— Не привёз тебе книжицы. Нету сейчас. А это кто с тобой? — и гимназист ткнул пальцем в меня, как будто я был не человек, а неодушевлённый предмет.

Мне было очень обидно, но я ничего не сказал: моя судьба была в его руках.

— Ну, так отдавай деньги! — весело сказал Сёмка.

— Деньги? — гимназист приподнял одну бровь. — Деньги — фьють…

— Как фьють? Где же они? — Сёмка растерянно смотрел на Костю.

— Где? В Вологде, конечно. — Костя отвёл глаза в сторону. — Понимаешь, книжки в магазине не было. Ну, и этот самый, как его, одним словом, книготорговец непременно на днях вышлет. Деньги я ему оставил. Я ещё полтинник свой прибавил, за пересылку…

Мне было ясно, что гимназист врёт. Очень уж он неуверенно говорил и избегал смотреть на Сёмку.

— Костя, ты правду говоришь? — робко спросил Сёмка.

— Что же, по-твоему, я врать буду! — прикрикнул гимназист. — А ну, выметайся подобру-поздорову! Некогда с тобой канителиться…

Сёмка решительно шагнул вперёд.

— А ты побожись, Костя, что не врёшь…

— Не получишь свою дурацкую книжку! — заорал вдруг гимназист и начал наступать на нас. — Уходите сейчас же, а не то…

— Отдай деньги, Костя! Миленький, отдай! — взмолился Сёмка.

— Пошёл вон! Вот возьму и скажу твоему хозяину, куда ты бежать собрался! У-у! Сопляк! — и гимназист угрожающе взмахнул шестом над головой Сёмки. — Отдам через неделю! Нету у меня сейчас! Не уйдёшь — городового позову! Там тебе пропишут, как в Америку бегать…

При этих словах долговязого я схватил Сёмку за рукав и потащил к воротам. Попасть в полицию мне казалось так страшно, что в этот миг я даже забыл, что исчезла последняя надежда раздобыть деньги.

Мы выскочили на улицу и бросились бежать, всё время оглядываясь, не гонится ли за нами гимназист.

Только свернув на другую улицу и пробежав шагов пятьдесят по деревянным мосткам, заменявшим тротуар, мы, наконец, в изнеможении остановились.

Будто чья-то злая воля привела нас к дому, где был ломбард и жил Хранид. На деревянной скамеечке подле дверей сидел бородатый сторож и читал газету. В это время к нему подошла молоденькая барынька в ярко-зелёной шляпке с рыжим лисьим боа на шее. Я заметил, что на мордочке лисицы не хватало одного глаза, торчали только оборванные нитки.

Нарядная барынька негромко спросила сторожа:

— Кронид Иваныч дома?

— Дома, сударыня! — ответил сторож, отрываясь от газеты. — Только сегодня в заклад не принимают, как день воскресный.

— Что же я буду делать! — всплеснула руками барынька, и лицо её сморщилось, как будто она собиралась заплакать.

— Завтра приходите с утра, сударыня! — сторож опять занялся газетой.

— Не могу завтра, золотко! До зарезу деньги нужны…

— И всегда вам деньги нужны до зарезу! — буркнул сторож. — А что закладывать изволите?

— Вот это! — барынька сняла с себя боа. — Сколько даст? Пятёрку получу? Как вы думаете? — заискивающе улыбаясь, расспрашивала она.

Сторож повертел мех, подёргал ворс.

— Пятёрку даст, не больше: молью сильно тронуто.

— Золотко! — взмолилась барынька. — Упроси сейчас принять. До зарезу нужны деньги, хоть вешайся! — и она что-то сунула в руку сторожа.

— Обождите, сударыня, сейчас узнаю! — сторож исчез за дверью.

Барынька быстро заходила взад и вперёд, стуча каблучками по деревянным мосткам.

— Видно, очень ей деньги нужны! — шепнул Сёмка. — Вот как нам с тобой. Эх, если бы что заложить! — воскликнул он.

«Заложить»! — это слово будто стукнуло меня по голове. «Заложить!» Но что? У меня ничего нет. У Сёмки тоже.

Я вернулся домой в таком волнении, что не мог спокойно сидеть за столом во время обеда. Мне казалось, что бабушка поглядывает на меня подозрительно. Вдруг она обнаружила в моё отсутствие пропажу денег?

— Алексей! Ты чего всё время вертишься, как на иголках? — сердито сказала она. — Может, натворил чего? Сразу лучше скажи!

Что я мог сказать? Сознаться в своём преступлении? Нет, нет, этого я не мог себе даже представить. Да и откуда бабушка возьмёт три рубля, чтобы внести их Храниду? Я знал, что в доме не было и рубля и мы задолжали доктору, которого вызывали к матери. Как я бледнел в тот момент, когда доктор собрался уходить и нужно было заплатить ему за визит! Как я боялся, что бабушка полезет в комод за заветными тремя рублями, отложенными для Хранида! Но милый толстый доктор торопливо махнул рукой и буркнул:

— Деньги за визит не надо! — и быстро вышел из квартиры.

Я отчётливо понимал, что если бабушка не внесёт вовремя денег за перезаклад — отцовские часы пропадут. Пропадут часы, которыми отец так дорожил. Ведь, кроме того, что они были самой большой ценностью в нашем доме, они были и единственной памятью о моём деде, рядовом солдате, сложившем голову под Плевной в русско-турецкую войну.

Нет! Я не мог сознаться. Это было выше моих сил! Так мне казалось тогда.

После обеда Сёмка вызвал меня на двор и сказал, что он уезжает сию минуту со своим успевшим вытрезвиться хозяином и подмастерьем до вторника в усадьбу какой-то помещицы. Помещица женит сына, и нужно срочно починить столовую и гостиную мебель, предназначенную в подарок молодым.

У ворот уже стояла присланная за столяром одноконная телега, и мужичонка в лаптях торопил с отъездом. До усадьбы было вёрст тридцать, и нужно было поспеть до ночи на место.

Но как ни спешил Сёмка, он успел сунуть мне перочинный нож, своё единственное богатство, и сказал:

— Может, продашь! Положи деньги в копилку…

— Сёмка! Садись живо! — грозно крикнул столяр. — Уши, смотри, опять нарву!

Сёмка не успел мне больше ничего сказать и опрометью бросился к телеге.

Телега с Сёмкой укатила. Я остался один на один со своим страхом. Я думал только об одном: до вторника три рубля должны лежать в комоде. Если я их не достану, мать узнает, что я вор. Вор! Это слово жгло меня, как раскалённый уголь. Разве есть на свете что страшнее и позорнее, чем услышать из уст своей матери: «Ты вор! Вор!»

В отчаянии я побежал к дому гимназиста Кости и целый час простоял у ворот в надежде, что он меня заметит и выйдет переговорить. Я готов был умолять его самым жалким образом отдать хотя бы три рубля. Но Костя не показывался. Он или нарочно скрывался, или в самом деле его не было дома. Наконец, потеряв надежду, я пошёл искать его в городской сад. На Садовой я встретил ту самую барыньку, которая утром приносила в ломбард своё одноглазое боа. Она шла под руку с хорошо одетым молодым человеком и чему-то весело смеялась. Боа на ней не было. Я завидовал ей и в то же время ненавидел её. «Наверное, не так уж нужны были деньги, если ты прогуливаешься с таким фертом и всё время смеёшься!» — со злобой подумал я. И снова слово «заложить» как будто стукнуло меня по голове.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: