Васю уложили в постель, а Ленка сидела за столом.
Винты работали вовсю, чтобы только удерживать пароход против встречной волны и ветра. Огромные губастые водяные валы нескончаемыми рядами шли на абордаж корабля, ударялись в нос судна, раскалывались и раскачивали его. Ветер дул точно навстречу. Идти вдоль берега, как намечал Рок, стало невозможно. Переждать непогоду тоже негде: отстойный пункт только впереди.
Так прошла ночь. Утром, когда стало светать и слева по борту обозначились контуры мыса Голого, возле которого находились с вечера, все ахали от удивления: пароход, работая винтом всю ночь, не сошел с места ни на полмили.
Измученный штормовой качкой, Вася уже не подымался с постели. О состоянии здоровья мальчика дали радиограмму: "Нужен врач". Порт ответил: "Ветер убавляется, скоро к "Дзержинскому" подойдет пароход "Воронин", на борту которого есть медик".
Качка судна заметно уменьшилась. У корабля появился ход, он двинулся вперед. Стоявшие на палубе матросы заметили, что оборвался трос и шесть из тринадцати сигар леса унесло в море.
- Лево руля! - скомандовал первый штурман: он хотел тотчас поймать сигары леса. Это надо было сделать немедленно, иначе лес через три-четыре часа волны перебросят к берегу и плоты разобьются о скалы, древесину разбросает, как спички. Шесть сигар - три тысячи двести кубометров леса!
Пароход накренился на один бок, стараясь выдержать боковые толчки, развернуться. Тяжелая глыба воды с разбегу ударила в широкий борт судна, и оно, ушибленное, качнулось громоздким телом, содрогнулось, едва не зачерпнув воды. В каютах зазвенела разбитая посуда, упали стулья. Редькин успокаивал Ленку и Васю. Команда выполняла приказ Рока четко, но корабль пришлось вернуть на прежний курс.
В порт Байкал полетела с "Дзержинского" новая радиограмма: "Оборвалось шесть сигар, отправьте на поимку срочно любой пароход"
Пароход "Воронин" находился в таком же трудном положении, как и "Дзержинский", но его более опытный капитан принял решение провести корабль в бухту Ая, там оставить свои плоты леса, чтобы налегке гнаться за уносимыми волнами плетями древесины, оторвавшимися у "Дзержинского". Он умело прогнал в узкий скалистый проход свое судно. Редко кто из капитанов отваживался в шторм пробираться в эту бухту! Когда команда "Воронина" подводила плоты к "Дзержинскому", стоявшему в ожидании на якоре, недалеко от рейда в Бугульдейке, туда из бухты Ая приплыл катер "Спасательный". Врач велел взять детей на катер. Они были доставлены в поселковую больницу.
Через неделю Ленку и Васю на катере привезли в Слюдянку.
РАССЛЕДОВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ
О побеге из дому, о необыкновенном походе через тайгу и море в сказочный Усть-Баргузин Елены Култуковой и Васи Лемешева я узнал поздней осенью. Давно уже шли занятия в школе. Улицы и крыши домов побелели от снега. Байкал еще не замерз, но на берегах громоздились глыбы льда. Наша редакция газеты располагалась в трех комнатах деревянного двухэтажного барака, половину которого занимали службы райисполкома, цехи типографии. Проходя через центр города, возле Дома культуры на площади я встретил капитана милиции, веселого чернявого Тория Цыганкова. Он мимоходом подосадовал на учителей, которые ходатайствуют о возвращении какой-то девочки в детскую колонию.
- А родители как же? - спросил я.
- Отчим и мачеха пожилые. - Торий ссутулился, потряс старчески головой, передразнивая кого-то, и опять, браво расправив грудь, засмеялся. Хочешь, дам полистать дело о ребячьем бродяжничестве?
Читая в тихой комнатке горотдела пухлую папку допросов, писем, справок, касающихся воровства ружья у сторожа рынка, я проникся сочувствием к детям. Не догадывался только об одном: у начальника горотдела милиции была своя причина заинтриговать меня этими бумагами о ребятишках. Цыганков был обижен школой, его, ученика-вечерника, педагоги оставили на третий год в седьмом классе! Частые задержки капитана по вечерам на службе, заботы его как члена райкома партии увеличивали пропуски занятий в школе, мешали ему ликвидировать хроническое отставание по предметам, особенно по русскому языку.
Заполнив блокнот выписками из милицейских документов о непослушных подростках, я рассказал обо всем редактору и, получив его одобрение изучать дело дальше, на другой день пошел по домам, наведываясь к родителям Васи Лемешева, Леши Аввакумова и Лены Култуковой.
Сперва я постучал в доску невысокой калитки, вызвал из низких дощатых сеней на крыльцо высокого лохматого мужчину в тельняшке, в трусах и в ботинках на босу ногу.
- Чего? - заспанно хмурился он поверх калитки, не сходя с крыльца.
Узнав, что интересуюсь "ограблением" сторожа рынка, Аввакумов-старший смачно выругался, обозвав Ленку "стервой", и закончил брань пояснением, что история старая, летняя, что милиция все пронюхала и что Лешку он в первое же утро отдубасил, а ружье вернул сторожу. Ему не хотелось беседовать, он погрозил кому-то кулаком и, не прощаясь, поднырнул под косяк, скрылся в сенях.
Домик Лемешевых, деревянный, с приткнутым к нему амбаром и отдельно стоящим на усадьбе сараем, встретил меня шумом ребячьих голосов. В ограду высыпалось сразу человек пять голопузых и остроглазых сестер и братьев. Белобрысый Васька настороженно поздоровался, ввел меня в дом, для беседы присутствовать оставил старшего брата, такого же белобрысого, как и он. Они сели за большой деревянный, без скатерти и клеенки стол. Из-за двери, которая вела в кухню, выглядывали еще три пары глазенок. Беседа наладилась лишь тогда, когда я стал откровенно расхваливать фантазию Лены Култуковой. Вася восторженно застучал кулаками по столу: он восхищался, что Ленка на лету запоминает иностранные слова. Он был влюблен в соседскую девочку.
- Она выдумщица! - Вася слегка заикался.
- Чего же она выдумывает?
- Всякое-разное, - горячился мальчик. - Названия травам дает, фамилию матери родной выдумала.
- Выдумала, а не вспомнила? - пытался я его озадачить.
- Конечно, выдумала! - убежденно воскликнул он, а брат его согласно кивал. - Мы с нею вместе выдумали даже секретный язык для нас двоих, чтобы никто не понимал.
- Назови хоть два-три слова, - попросил я.
Он скороговоркой продекламировал нечто вроде стихотворения:
- Абба, вабба, гэдежабба, зивень, кивень, лэмэна...
"Обыкновенный набор звуков", - отметил я про себя. Но вслух похвалил "язык".
- Как же этими словами разговаривать?
- Когда шли по берегу Байкала, то играли в слова на все буквы алфавита, - пояснял Вася несколько смущенно. - Мы же одну ночь спали под сосной. Сна не было, вспоминали разные истории. "Абба" - значит "молчать", "вабба" "опасно", "гэдежабба" - "есть хочу"...
- Сколько у вас таких слов?
- Я уже забыл. Мы придумывали еще на пароходе, когда у кочегара в угольной яме прятались.
Не одеваясь, в одной рубашонке, Вася повел меня через ограду и огород к дому, который возвышался недалеко, рядом с усадьбой Лемешевых.
Дом Култуковых покрыт железом; добротный дом, индивидуального застроя; двор с сараем, рядом садик. В ограде дорожка, выложенная кирпичом. В доме меня встретили нарядная, в аккуратном клетчатом платьице Ленка и ее мать, полная, рыхловатая женщина с круглым одутловатым лицом. Из прихожей Анна Ивановна пригласила меня в светлую, застланную полосатыми половиками горницу с сервантом из красного дерева, за стеклом которого поблескивали фарфоровыми боками чайные и кофейные чашечки. Я не сразу отважился шагнуть за порог тяжелыми, с налипшим на каблуки грязным уличным снегом сапогами. Анна Ивановна придвинула венский, с гнутой спинкой стул к застланному белой накрахмаленной скатертью столу, на котором лежали стопка учебников и тетрадки, стояла чернильница-непроливашка. Похвалив уютное жилище, я заговорил о Лене.
- Вот из колонии домой прибегла, - вздохнула не то горестно, не то счастливо Анна Ивановна, тоже села напротив меня на стул, подслеповато моргая и разглаживая грубыми пальцами складки широкой юбки.