— Доброй ночи, Джефф.

— Доброй ночи, Кэти.

Мужчина сидел, не двигаясь, до тех пор, пока не услышал, как защелкнулся изнутри дверной замок. Зажглась табличка — когда-то здесь был знаменитый ночной клуб — сообщавшая: «Извините, свободных мест нет.» Джефф вытащил из кармана какую-то вещицу и начал ее разглядывать. Это был ключ, ключ, подходивший к ЭТОМУ замку.

Он открыл дверь и вышел на улицу. Тротуары были загромождены кузовами машин, частью разбитых, почти все фонарные столбы валялись на мостовой, но кое-где лампы будут гореть до тех пор, пока электростанция будет давать ток. Фонарь на углу разлил световую лужу на груду разбитого бетона и кирпичной кладки. Тень его ног легла на выбеленные кости скелета, устилавшие мостовую. Мужчина мимоходом взглянул в ту сторону. Прежде ему становилось дурно от вида человеческих костей, так что он даже не мог заставить себя идти по улице, где они лежали. Теперь он небрежно ногой отбросил их со своего пути. «Некому убрать, — подумал он. Слишком много смертей, чтобы беспокоиться об одной. — Может, другие условности тоже излишни?»

Когда-нибудь все здесь зарастет травой, которая скроет кости. Но он не доживет до того, чтобы увидеть зеленеющую траву. Трава, черт побери!

В руке он все еще сжимал ключ. Знает ли Кэти, что у него есть ключ? Две недели тому назад она сказала, что потеряла его, но пока она могла запираться изнутри — он не беспокоился. До тех пор, пока не обнаружил ключ, на следующий день, валявшийся почти на виду под стойкой бара. Неужто она НАРОЧНО потеряла его?

Джон нахмурился. А что, если так оно и есть? Они могли бы прожить вдвоем весь остаток жизни.

«Их дети никогда бы не узнали…»

— Боже мой, — пробормотал мужчина, и спрятал лицо в ладонях, как это он делал в детстве. — Боже праведный!

Когда он думал о Кэти и об ЭТОМ, он ощущал почти физические муки. В его сознании всплыл образ — лицо Кэти. Он старался не думать о том, что Кэти была прехорошенькой девушкой, с прекрасными волосами, голубоглазая.

«Запретить себе думать о ней, полное табу. Вдвойне запрещено.»

Он вскарабкался на груду разбитых бетонных блоков и взглянул оттуда вниз, на реку. Вода в ней была сейчас чистой, не было видно снулой рыбы, засорявшей ее весь месяц. Река, как и город, имеет своих пожирателей падали, уничтожающих все, что разлагается.

Проблема греха? Да разве теперь может иметь смысл понятие греховного? Мораль всегда оперировала понятиями черного и белого, правого и неправого, не учитывались оттенки, полутона. Он сжал челюсти. Вытащил из кармана ключ и по высокой дуге отправил его в полет, подальше. Он даже не услышал всплеска.

— Такие-то дела, — громко произнес он. — Все разделено. Черное и белое.

«Однажды, прежде, я толковал об этом с Кэти. Тебе известно все, Отче.»

Отче, не вводи во искушение… Боже праведный, прости меня за то, что возвел на тебя хулу… о, как я ненавижу себя за все мои греховные помыслы…»

Он поднес ладони к вискам, коснулся пальцами черных хрустящих волос. «Ты шутишь со мною, Отче?» Он повернулся и поплелся к своему жилищу. Он разложил одеяло, стянул рубаху и штаны. Под подушкой лежал кусок белой материи, странной формы. Кэти никогда не видела его. Эта вещица была единственной, которую он утаил с тех пор, как они решили разделить свое одиночество на двоих. Минуту он задумчиво глядел на вещицу.

Значила ли она теперь что-нибудь? Все, что связано с ней, исчезло навсегда.

Будь откровенным с собою. Даже если она когда-то значила что-нибудь, что с того? Она не смогла предохранить от того, что случилось — от конца света! Он взглянул на уцелевший фрагмент зеркала над баром и с внезапной яростью поднял руку, чтобы разбить его. Зеркало отражало разницу между ним и Кэти. Но он справился со своей яростью. Ведь для женщин зеркала значат очень много.

В зеркале отражалось его лицо. Не красивое, но и не безобразное. Обыкновенное темнокожее лицо тридцатилетнего негра. Он сглотнул, а затем сделал странную штуку. Он поднес белую тряпку к шее и обернул ее вокруг — и внезапно скомкал ее в кулаке. Он хотел было забросить ее куда подальше, но передумал и засунул воротничок католического священника обратно под подушку. Отец Томас Джефферсон Браун, пастор без паствы, уставился на свое отображение, затем внезапно отвернулся от зеркала, рассмеявшись беззлобно, завернулся в одеяло и вскоре заснул.

— Кэти, может, было бы лучше для тебя, если бы ты перебралась ближе к югу, — сказал Джефф. — Наверно, ты просто не думала об этом.

Кэти улыбнулась, взяв его за руку.

— Честно говоря, Джефф, это вряд ли бы что-нибудь изменило. Я-то знаю, что ты думаешь на самом деле — что раса людей немногого стоит, если она нашла свой конец таким ужасным способом.

Он от души расхохотался:

— Во всяком случае, она не стоит того, чтобы из-за нее повторилась кровавая месса, — сказал он.

Она произнесла серьезным тоном, что бывало с ней довольно редко:

— Ты когда-нибудь спрашивал себя, Джефф, что бы это могло значить: что мы встретили друг друга на огромных пространствах?

Он грустно улыбнулся:

— Подобно Лоту и его дочерям? Откровенно говоря, нет.

Она нечасто говорила о вещах, которые были выше ее понимания, чтобы не выглядеть дурой. Но на этот раз она произнесла:

— Это ужасно и непостижимо. Должна была произойти катастрофа, чтобы до меня дошло, что эта проблема вообще существует. Если бы ты раньше спросил меня, я бы ответила, что цивилизованность — всего лишь внешний лоск. Достаточно вырвать человека, мужчину или женщину, из общества, и он быстро превратится в дикаря.

«О, Отче, твои последние соблазны.»

Следовало ли мне сообщать ей, что я был священником? Нет, не думаю. Она не была католичкой, и ясно дала это понять. И — прости меня, господи — я не в силах бороться за последнюю грешную душу на Земле. Ты подчистую вымел все, не оставив ни соринки по углам, и потому я вовсе не намерен пытаться обратить ее в твою веру. И я не собираюсь рассказать ей и тем самым нарушить свой обет. Пастор навсегда. Если бы ты хотел иметь Адама и Еву, господи, ты должен был выбрать на эти роли другую пару. Я не против того, чтобы она думала об ЭТОМ, поскольку я цветной, а она белая, но я не хочу, чтобы она считала меня дураком из-за того, что после конца света я верую в еще один. Амен.

После продолжительного молчания он сказал:

— Разве тебе не опротивели консервы? Мне так очень. Давай возьмем лодку и переправимся на тот берег реки.

Там полно диких роликов — мы сможем подстрелить парочку на обед. Это разнообразит нашу еду.

Легкий ветерок повеял над низовьями Гудзона и принес с собой чистый свежий воздух с гор. Они оба давно привыкли к виду развалин, в которые превратился город, но Джефф обнаружил, что его снова охватило желание однажды подняться вверх по реке. У них было кое-что из самого необходимого

— спички, несколько тайников с пищей и одеждой — они смогли бы погрузить все это добро и уже больше никогда не видеть эти руины.

Он издал короткий смешок. Только память о том, что сотворила с собой ПОСЛЕДНЯЯ цивилизация, сохраняла его решимость.

За городом, ближе к реке, начала расти трава и непуганые кролики скакали по зеленеющим лужайкам.

— Посмотри, они же совсем ручные! — в восхищении сказала Кэти. Она зарядила пистолет; но сейчас положила его обратно в карман ветровки. — О, Джефф, давай не будем стрелять в них! Они такие милые, непуганые!

— А я-то думал, что мы пришли за рагу из кроликов — колеблясь, произнес он, и усмехнулся, — ну да ладно, будь по-твоему, Кэти. Почему последние люди должны воспитывать к себе неприязнь у новых господствующих животных видов?

— Ты правда не будешь их убивать? — она смотрела на него тем взглядом, который он часто замечал у нее последнее время, полу умоляющим, полускрытным.

Он отрицательно покачал головой: