Но не только эту тайну языческого пра-откровения воспринял Иисус. Как он опять пробудился из видения, научился он узнавать через убегающих людей и Демонов целую тайну Язычества. Это была вторая безмерная боль, которая погрузилась в его Душу. Он сначала в таком значимом способе научился узнавать упадок Иудейства через то, что он познал, что однажды было откровенно еще не упадшему Иудейству. Теперь выучил он узнавать равное у Язычников. Этим способом донес он себя к сознательному переживанию ощущения факта, что в его окружении человечество должно было жить в смысле слов: Они имеют уши и не слышат это, то, что есть Мировые тайны. - Так должен он был завоевать себе безграничное со-чувство, которое он всегда имел с людьми и которое может быть выраженно в словах: Теперь мог он созерцать; человечество должно иметь содержание его созерцания, но где есть существа, чтобы сообщить это человечеству?

Такие опыты должен он был проделывать примерно вплоть до своего двадцать четвертого года жизни. Затем привела его его Карма домой во время, как умер его отец. Он жил затем совместно со своими сводными братьями-сестрами и со своей воспитывающей или сводной матерью. В то время как сводная мать его раньше также мало понимала, делалось теперь все более и более понимание приметным для того, что он носил в себе как великую боль. И так следовали дальнейшие переживания с двадцать четвертого вплоть до двадцать восьмого, двадцать девятого года жизни, в которые он все больше и больше - хотя это также здесь было тяжело - находил понимание у своей воспитывающей или сводной матери. Это были одновременно годы, в которые он ознакомился ближе с Ессевским орденом (Essдerorden). Я хотел бы сегодня наметить только главные моменты, как Иисус научился узнавать Ессевский орден. Это был такой некий орден, в котором объединились люди, которые обособились от остального человечества и которые развивали некую особенную жизнь тела и Души, чтобы через эту жизнь опять виться вверх (hinaufranken) к тому пра-откровению Духа, которое человечество потеряло. В строгих упражнениях и в неком строгом способе жизни должны были восходящие Души достигнуть некой ступени, через которую они опять могли быть совместно принесены с Духовными регионами, из которых текли пра-откровения.

В этом кругу научился Иисус из Назарета узнавать также Иоанна Крестителя (Johannes den Tдufer), однако оба они не были в собственном смысле Ессеями. Это показывает прямо Акаша-Хроника на этой области. Но из всего, что я изложил, выходит ведь, что здесь была некая человеческая личность совсем особого образа, которая действовала на каждого совсем чрезвычайно; она действовала все-же так чрезвычайно, как я это излагал, у Язычников, так что также Ессеи - несмотря на то, что они иначе то, что они добивались для своих Душ, сохраняли как святейшую тайну, ничего из этого не предавали внешне-стоящему - безвредно говорили с Иисусом о важных тайнах ордена, о важнейшем, чего они добивались в стремлении своих Душ. Так научился Иисус узнавать, как был некий в то время современный путь для человеческой Души здесь, чтобы восходить к высотам, в которых пра-Души людей однажды пребывали и из которых они низошли. Да, это мог он заметить у Ессеев, как это все-же еще было возможным, через особые упражнения опять взбираться к этим высотам. Но уже делало это на его Душу некое глубокое, хотелось бы сказать, если разрешается тривиальное слово в этой взаимосвязи, неуютное впечатление, что некий такой Ессей, когда он желал восходить к этим высотам, должен был обособить себя от остального человечества, вести некую жизнь вне круга остальных людей. Это было совсем и вообще не по образу всеобщей человеческой Любви, как чувствовал ее Иисус из Назарета, который не мог выносить, что нечто может состояться при Духовном благе, что не могло усвоить себе целое человечество, но только отдельные за счет целого человечества. И часто уходил он с величайшей болью прочь от Ессеевских мест. То, что он ощущал, позволяет выразить себя со словами: Также здесь есть отдельные и это могут все больше только немногие быть, которые находят назад путь к пра-откровению, но прямо когда эти немногие себя обособляют, должны другие тем так больше жить в упадке. Он не могут взойти вверх, ибо они должны исполнять грубую материальную работу для тех, которые себя обособляют.

Как он опять однажды выходил из одних ворот поселения ордена, здесь увидел он в Духе, как два облика убегали от ворот прочь. От этих обоих обликов, которые мы сегодня в нашем Антропософском языке называем Люцифер и Ариман, имел он впечатление, что Ессеи защищают себя от них, изгоняют через свои упражнения, через свою аскетическую жизнь, через строгие правила ордена. Ничто не должно подойти от Люцифера и Аримана к этим Душам. Отсюда, видел Иисус из Назарета Аримана и Люцифера убегающими, но он знал теперь также: прямо через то, что некое такое место было создано, где Аримана и Люцифера не допускали, где ничего не желали знать о них, прямо через это перетягивались они тем больше к другим людям, потому что они должны были бежать от этих мест. Это имел он теперь перед собой. Опять действует это совсем по-другому, когда узнают это только через теорию, чем когда видят, что отдельные Души делают для своего продвижения (Fцrderung) и как через это Люцифер и Ариман посылаются к другим людям, тем что отдельные отделываются от них от тела (einzelne sie sich von Leibe schaffen). Теперь знал он, что это не есть никакой путь святости, которым идут Ессеи, но что это есть некий путь, который через обособление за счет остального человечества ищет только собственного продвижения.

Некая несказанная жалость надвинулась на него. Он не ощущал никакой радости при восхождении Ессеев, так как он знал, другие люди должны были тем глубже опускаться, в то время как отдельные восходят. Это все надвинулось тем больше на него, как он опять также у других ворот Ессеев - существовало несколько таких мест - видел образ убегающих Люцифера и Аримана, которые стояли перед воротами, но не могли войти в эти места ордена. Так узнал он, как обычаи ордена и правила ордена - по образцу правил Ессеев - гонят Люцифера и Аримана к другим людям. И это была третья великая, бесконечная боль, которую он ощутил о нисхождении человечества и которая так расширилась над его Душой.

Я уже говорил, что его воспитывающая или сводная мать все больше получала понимание для того, что жило в его Душе. Теперь привнесло себя то вдобавок, что стало значимым как подготовление для Мистерии Голгофы: Некий разговор имел место - так выдает это исследование в Акаша-Хронике - между Иисусом из Назарета и воспитывающей или сводной матерью. Так далеко продвинулось ее понимание, что он мог говорить ей о трехкратной боли, которую он испытал об упадке человечества, которую он испытал на области Иудейства и Язычества, как и Ессейства. И тем, что он ей излагал свою целую одинокую боль, и что он испытал, видел он, что это действовало на ее Душу.

Это принадлежит грандиознейшим впечатлениям, которые можно получить на оккультном поле, научиться узнавать прямо характер этого разговора. Ибо можно собственно в целой области Земного развития нечто аналогичное, я не говорю нечто более великое, ибо естественно: Мистерия Голгофы есть более великое, но нечто аналогичное, нельзя иначе видеть. То, что он говорил матери, были не только в обычном смысле слова, но они были живыми сущностями, которые переходили от него к сводной матери, и его Душа окрыляла эти слова со своими собственными силами. Все, что он так бесконечно сильно претерпел, перешло в разговоре как на крыльях слов в Душу сводной матери. Его собственное Я сопровождало каждое слово и это было не только слово- или мысле-обмен, это было некое живое Душевное странствие от него в Душу сводной матери, слова его бесконечной Любви, но также его бесконечной боли. И так мог он развить ей все, как в неком огромном полотне (Tableau), что он три раза пережил. Что здесь разыгралось, было возвышено еще через то, что Иисус из Назарета постепенно позволил перейти разговору в нечто, что выдалось ему из троекратного страдания человеческого нисхождения.