На левом бедре виднелась маленькая родинка, а под правой коленкой белел тоненький шрам, и хотя я не знал наверняка, но был уверен, что такие же отметины есть и у Бекки.

Передо мной на полке лежала Бекки Дрисколл – еще не завершенная. Это был предварительный набросок того, что должно было стать совершенно безошибочным портретом – все начато, все очерчено, и ничего окончательно завершенного. Можно еще так сказать: на полке в мутном оранжевом свете лежало размытое лицо, которое словно бы проглядывало сквозь толщу воды, но все равно знакомое каждой черточкой.

Я мотнул головой, отрывая взгляд от тела и снова возвращаясь к жизни, и глотнул ртом воздух, потому что на некоторое время инстинктивно задержал дыхание, в тишине подвала звук раздался громко и резко. Сердце у меня бешено колотилось, кровь прилила к голове волной ужасного возбуждения, и я подскочил на затекшие ноги, чуть не упав.

Быстрым шагом я двинулся по лестнице к двери на первый этаж. Она была не заперта, и я попал на кухню, оттуда в столовую. Потом я нащупал ступеньки и мигом взбежал наверх.

Передо мной был ряд закрытых дверей, и мне приходилось выбирать наугад.

Я наудачу направился ко второй двери, схватился за ручку двумя руками и начал медленно поворачивать ее, стараясь не шуметь. Когда язычок замка выскользнул из гнезда, я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в комнату, не двигаясь с места. Темное бесформенное пятно волос лежало на подушке; невозможно было разобрать, кто это. Направив фонарик на лицо, я нажал кнопку и увидел отца Бекки. Он пошевелился, что-то пробормотал, я выключил фонарик и быстро, но беззвучно прикрыл дверь и понемногу отпустил ручку.

Все это было слишком медленно. Я уже не мог сдерживать себя – я жаждал врываться в двери, стуча ими о стены, орать во все горло и поднять на ноги весь дом. Достигнув двумя гигантскими шагами соседней двери, я открыл ее и с включенным фонариком вошел в комнату, ощупывая лучом стены, кровать, лицо спящего. Это была Бекки, она лежала неподвижно в маленьком круге света; лицо ее было словно четкий, ярко очерченный оригинал, ужасная пародия на который осталась в подвале. Я торопливо обошел кровать, схватил Бекки за плечо, держа в другой руке фонарик, и потряс ее. Она слегка застонала, но не проснулась. Тогда я подсунул руку под плечи и посадил ее.

Бекки только глубоко вздохнула с запрокинутой головой.

Больше ждать я не мог. Взяв фонарик в зубы, я отбросил легкое одеяло, подхватил Бекки другой рукой под колени и поднял. Потом, сделав шаг, перебросил Бекки через плечо, как это делают пожарники. Поддерживая ее одной рукой, я другой взял фонарик и направился к выходу. Тяжелой походкой – не знаю, производил ли я шум – я сошел по лестнице, пытаясь ступать на цыпочках, нащупывая ногой каждую ступеньку.

Закрыв за собой входную дверь, я зашагал по темной пустой улице, неся Бекки поочередно то на плече, то на руках. Когда я переходил бульвар Вашингтона, Бекки застонала, не открывая глаз, подняла руку и крепко обняла меня за шею. Потом открыла глаза.

Некоторое время, пока я шагал, всматриваясь ей в лицо, она полусонно посматривала на меня. Потом моргнула несколько раз, и ее глаза слегка прояснились. Сонным, как у ребенка, голосом Бекки проговорила:

– Что? Майлз, что такое?

– Потом расскажу, – с улыбкой успокоил я ее. – Думаю, с тобой все в порядке. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Ох, и устала же я! – Она осмотрелась, приглядываясь к темным домам, к деревьям над головой. – Майлз, что происходит? – Бекки подняла на меня взгляд с удивленной улыбкой. – Ты меня похищаешь? Тащишь в свое логово, что ли? – Она взглянула вниз и увидела, что под плащом на мне только пижама. – Майлз, – насмешливо пробормотала она, – разве ты не мог подождать? Не мог хотя бы спросить, как джентльмен? Майлз, что ты делаешь, в конце концов?

Тут я хмыкнул:

– Через минуту объясню, когда доберемся до моего дома.

Она вопросительно подняла брови, и моя улыбка сделалась шире.

– Не беспокойся, ты в полной безопасности: там Мэнни Кауфман и Беличеки; за тобой будет кому присмотреть.

Бекки с минуту смотрела на меня, потом вдруг поежилась: ночная прохлада давала себя знать, а рубашка на ней была из тонкого нейлона. Она крепче обняла меня за шею и плотнее прижалась, снова закрыв глаза.

– Чересчур плохо, – пробормотала она. – Самое интересное приключение в моей жизни: похищена прямо из постели интересным мужчиной в пижаме. Потом меня несут по улицам, будто пленницу. А теперь еще он заботится о моей нравственности. – Бекки открыла глаза и весело улыбнулась.

Руки у меня ужасно болели, в спине было такое ощущение, будто кто-то нажимал на хребет здоровенным тупым ножом, я едва разгибал колени после каждого шага. И все равно это было замечательно, и я не хотел, чтобы дорога кончилась; чрезвычайно приятно было держать Бекки в объятиях, я остро ощущал нежное тепло ее упругого тела.

Мэнни приехал: я увидел его машину, которая стояла рядом с моей. На веранде я опустил Бекки, размышляя, смогу ли я распрямиться, не рассыпавшись на кусочки. Потом я отдал ей свой плащ – это нужно было сделать раньше, но я не сообразил. Она оделась и не спеша застегнула пуговицы. Мы вошли в комнату, где нас ждали Мэнни и Джек.

Они оба уставились на нее, раскрыв рты, но Бекки очаровательно улыбнулась и поздоровалась, словно просто зашла на чашку чая. Я тоже напустил равнодушный вид, наслаждаясь выражением их лиц, и намекнул Бекки, что для ночной рубашки достаточно холодно. Я сказал ей, где можно найти старые джинсы, которые сели и стали малы на меня, чистую белую рубашку, шерстяные носки и пару кедов; она кивнула и пошла наверх.

Я повернулся к Мэнни и Джеку, усаживаясь в пустое кресло.

– Иногда я испытываю одиночество, – небрежно заметил я. – И когда это случается, мне нужна компания.

Мэнни устало посмотрел на меня:

– То же самое? – тихо вымолвил он, кивая в сторону лестницы, по которой только что поднялась Бекки. – Нашел такое и у нее?

– Да, – кивнул я, снова делаясь серьезным. – В подвале.

– Ладно. – Мэнни встал. – Я хочу их посмотреть. Хотя бы одно. У нее или у Джека.