Через две-три минуты из-за развернутой газеты, скрывшей лицо господина Шиммельпфенга, раздалось недовольное брюзжанье:

— Ну, конечно, теперь, оказывается, судья во всем виноват. Бред какой-то! Эти газетные писаки просто болваны!

Петер и Эмиль насмешливо переглянулись и хором повторили:

— Просто болваны! Нет сомнений, господин Шиммельпфенг!

Тут вдруг проснулся таксист. Он огляделся — посмотрел налево, направо, вверх-вниз, — быстро заплатил свои два гроша и убежал, не проронив ни слова.

Когда Петер завершил чистку ботинок господина Шиммельпфенга обычным финальным трюком с бархоткой, тот как раз приступил к чтению заметки о вчерашнем состязании тяжеловесов.

— Удар ниже пояса в шестом раунде — это уж слишком! — возмущенно воскликнул господин Шиммельпфецг и в сверкающих ботинках отправился наконец к своим ландышам и гиацинтам.

Следующие полчаса прошли без всяких происшествий.

Около десяти часов появились два японских матроса. Они не знали ни слова по-немецки, а потому только молча улыбались, усаживаясь на вертящиеся стулья и вытягивая ноги.

Тем временем на асфальт привокзальной площади ложился путаными клубками толстый кабель и рабочие из кинокомпании устанавливали все новые и новые прожектора. Прохожие останавливались, вокруг деревянных лесов и прожекторов набралась уже целая толпа. На крыше небесно-голубого фургона был укреплен штатив на раздвижных ножках, и четверо рабочих с трудом поднимали наверх большой черный ящик, судя по всему, очень тяжелый. Наконец они осторожно водрузили этот ящик на штатив.

— Кинокамера, наверное, — предположил Петер, с волнением наблюдая за происходящим.

Но Шериф его не слышал. Он был поглощен нанесением жидкого зеленого крема на замшевые туфли сидевшей перед ним дамы. Это было чертовски замысловатое дело, и Шериф от напряжения даже кончик языка высунул.

А тут и Петеру пришлось вновь взяться за дело. На свободный стул уселся очень элегантный седой господин в темном костюме. Он снял свою черную шляпу и поздоровался так вежливо, словно пришел в финансовое управление.

Доброе утро, господа!

Доброе утро, господин-н-н, — в один голос ответили Петер и Шериф. При этом они растянули букву «н» в конце, добавив некий невнятный звук, который должен был заменить неизвестную им фамилию клиента.

А ведь этот седовласый господин был клиент постоянный, иногда он приходил по нескольку раз в день и всегда платил пятьдесят пфеннигов. Поскольку он даже при сияющем солнце неизменно носил с собой зонтик, ребята называли его между собой просто Зонтиком. Надо же было как-то его

называть.

— Поставь-ка пока в угол эту штуковину, — сказал седовласый господин, имея в виду, конечно же, зонтик, который и сегодня был при нем.

Петер, усердно орудовавший щетками, вдруг сделал паузу и поднял голову.

— Я так рад, когда вы приходите!

Взял да и сказал, просто так, совершенно неожиданно. Зонтик слегка наклонил голову и улыбнулся.

— Как это мило с вашей стороны, — ответил он.

Но Петер, уже снова вовсю орудовавший своими щетками, вдруг сообразил, что его слова могут быть превратно истолкованы. И покраснел, как девчонка, которая, будучи запевалой в хоре, вдруг забыла второй куплет.

— Чтобы вы меня правильно поняли, — попытался объясниться он, — это совершенно не связано с тем, что вы всегда даете нам пятьдесят пфеннигов. Все дело в вашей обуви. Когда работаешь чистильщиком, то у ботинок, как бы это сказать появляется свое лицо. Во всяком случае, лично мне так кажется. Вам это, наверное, смешно…

Но Зонтик явно не видел тут ничего смешного. Хотя и не проронил ни слова. Он просто промолчал, внимательно глядя на Петера. Потом, немного наклонив голову, перевел взгляд на Шерифа, яростно драившего резиновой щеткой ядовито-зеленые замшевые туфли. Худой и длинный, он чуть ли не носом касался этих туфель; спина его была изогнута, как у кошки, обнаружившей мышь.

— Так кажется не только тебе, — сказал Зонтик. — Наверняка для столяра имеют свое лицо его шкафы и стулья, для портного — брюки и пиджаки, а для автомеханика, возможно, даже автомобили. Если любишь свою работу, только так и бывает. Вещи, с которыми имеешь дело, оживают и обретают свою душу.

Петер задумался над тем, что сказал Зонтик. При этом он закусил нижнюю губу — как всегда, когда что-то было ему не совсем понятно. Одновременно он яростно полировал бархоткой носки лакированных туфель Зонтика. Дружелюбный седовласый господин уже нащупывал в боковом кармане жилета пятидесятипфенниговую монету.

А на привокзальной площади вокруг фургона «Глобаль-фильма» толпилось огромное количество народа, и все словно ждали, что в ближайшие десять минут начнется раздача сотенных банкнот. Разумеется, в такой момент никто и не помышлял о том, чтобы почистить обувь. Унтер-офицер полиции Блунк, который в это время дежурил на площади и обыкновенно прекрасно справлялся один, сегодня все же испугался и затребовал в полицейском участке подкрепление. На площадь не замедлили примчаться четверо его коллег с Алек-сандерштрассе. Правой рукой они придерживали форменные фуражки, в левой сжимали резиновые дубинки.

Один из киношников, в темных очках, берете, весьма приметной куртке из верблюжьей шерсти и очень пестром шерстяном шарфе, немедля подошел к полицейским и что-то объяснил им.

Петер и Шериф разобрали только отдельные слова: «кабель», «сырая мостовая», «короткое замыкание».

Ко всем просьба отойти подальше! — закричали полицейские и на добрых пять метров оттеснили любопытных, количество которых прибывало с каждой минутой.

Осторожно, не наступите на кабель! Это опасно, может быть короткое замыкание! Наша компания уведомляет, что не несет ответственности за несчастные случаи! — громко и возбужденно предупреждал человек в куртке из верблюжьей шерсти. Он взобрался на крышу небесно-голубого фургона, встал за огромную камеру так, что его отовсюду было видно, и заорал: «Свет!» — после чего вынул свисток и засвистел.

Судя по всему, это был привычный сигнал для рабочих и осветителей, сидевших на деревянных лесах. Они стали включать прожектора, и через две-три секунды все лучи слились в один мощный, ослепительный световой поток, направленный на подъезд Международного торгово-кредитного банка.

— Потрясно! — с восхищением в голосе сказал Петер.

— Обыкновенные юпитеры, — деловито объяснил Шериф. Он как раз недавно читал об этом в газете.

— Может, сбегаем ненадолго, посмотрим? — Петер вопросительно взглянул на своего компаньона. Он был не прочь посмотреть вблизи, как снимается кино. Все-таки не каждый день такое случается.

Но тут со скоростью чуть ли не сто метров в секунду по ступенькам взбежал высокий широкоплечий парень в темно-коричневом кожаном пальто. На голове у него была спортивная кепочка в крапинку. Ни слова не говоря, он уселся на вращающийся стул Петера. При этом он судорожно хватал ртом воздух, словно только что вылез на берег, минут пять проведя под водой.

— Будьте любезны, поставьте ноги на скамеечку, — вежливо попросил Петер.

Парень в кожаном пальто, кажется, и не собирался чистить обувь. Он даже не удостоил взглядом ни Петера, ни Шерифа, сосредоточенно рассматривая происходящее на площади. Но после слов Петера он слегка повернулся.

Да, да, конечно, — сказал он рассеянно и поставил на скамеечку ноги в светло-коричневых полуботинках из змеиной кожи на резиновой подошве.

Я быстро, — сказал Петер и принялся за дело.

Можешь не спешить, — коротко ответил парень в кожаном пальто. При этом он не спускал глаз с киношников и ярко освещенного фасада Международного торгово-кредитного банка. Петер и Шериф переглянулись: только что этот парень мчался во весь опор!

Но раз он больше не торопился, Петер тоже замедлил темп, то и дело поглядывая на площадь, Ще «Глобаль-фильм» снимал свое кино. Ну, а Шериф и подавно ничем другим не занимался, только глазел на съемки. Чтобы лучше видеть, он даже встал на свой ящик со щетками, тряпками и разными обувными кремами.