Касательно участия Русских в цареградских событиях 1042 года мы можем сообщить еще одно весьма ценное известие, которым мы обязаны ученой любезности товарища, профессора арабского языка в здешнем университете, барона В. Р. Розена. Свидетельство принадлежит Ибн-эль-Атиру, автору Всеобщей истории, писанной хотя и поздно (в XIII веке), но сообщающей чрезвычайно замечательные и точные известия о некоторых византийских событиях X и XI веков; еще не объяснено, из каких источников заимствованы сведения Ибн-Атира. Вот что он сообщает о перевороте 1042 года: «Михаил V требовал настоятельно от Зои, чтоб она шла в монастырь… Сослав ее, он хотел схватить патриарха, дабы быть спокойным от его приговоров; так как (иначе) царь не мог остановить (в этом) патриарха. Царь потребовал от патриарха, чтоб он устроил для него пир в одном монастыре вне Константинополя и хотел присутствовать у него (на пиру). Патриарх согласился на это и вышел в указанный монастырь, чтобы сделать то, что сказал император. Затем император отправил в монастырь сборище из Русов и Булгар и приказал им убить тайно патриарха. Они отправились /445/ ночью в монастырь и здесь осаждали его. Тогда он (патриарх) раздавал им большие деньги и вышел тайком. Затем, отправившись в город, патриарх велел звонить в колокола и поднял народ». Дальнейший рассказ вполне согласен с византийскими источниками, да и самое участие патриарха в восстании, низвергнувшем Михаила V, есть несомненный [283] исторический факт. Кедрин (II, 537) сообщает, что Калафат смотрел на патриарха Алексея как на приверженца дочерей Константина VIII и сделал попытку «извергнуть его из церкви», и что при разгаре смятения народ устремился в Софийскую церковь, «где нашел себе убежище патриарх, который поносил императора и был за возвращение императрицы». Из «великой церкви», действительно, вышла толпа, которая, не удовольствовавшись возвращением Зои, отыскала сестру ее Феодору и провозгласила ее также императрицею (Сеdren. ibid.; ср. Psell. p. 96). Нужно заметить сверх того, что роль, приписываемая в рассказе Ибн-эль-Атира Русским, вполне согласна с поведением Тавроскифов у Пселла: те и другие не тверды в своей верности императору или даже прямо ему изменяют.

Как же согласить все эти данные с сагой о Гаральде, а если не с нею, то с отрывками современных событию песен, сложенных скальдами? Кто захочет ловить мелькающие признаки исторической правды в подробностях саги, не опасаясь увлечься призраками, тот может, конечно, думать, что Гаральд находился в числе тех освобожденных мятежниками узников, о которых говорится у Атталиоты. Можно будет тогда удержать и другую черту известия, сообщаемого Вильгельмом Мальмесберийским, именно — что Гаральд попал в тюрьму за бесчестие, нанесенное знатной византийской даме. Чудесное явление Олафа, равно как и лев, задушенный Гаральдом, конечно, будут оставлены в области мифа и легенды. Для нас важно другое. В защитниках византийского дворца, содержимых императорами, мы узнали Варангов, а по ясным и прямым указаниям Пселла эти Варанги суть Тавроскифы, то есть, Русские. Гаральд является тогда их явным противником; мы должны предполагать его среди возмутившейся толпы, штурмовавшей дворец; мы должны предполагать, что именно тогда он учинил то, что сага (вероятно, вслед за скальдами) называет polotaswarf — грабежем (царских) палат, и наполнил руки византийским золотом. Таким образом, имея в руках сагу, мы пришли к решительному отрицанию того, на чем она всего более настаивает, или, по [284] крайней мере, о чем твердит на каждой странице, именно — что /447/ Гаральд был главою Вэрингов; он не глава Вэрингов, а их враг. Не слишком ли смелы приемы, приводящие к таким результатам? Они были бы слишком смелы, если бы в самой саге, то есть, в приводимых ею песнях скальдов, мы не находили себе опоры. Мы не противоречим своему главному источнику, а сага противоречит тому, что она признала своим первым авторитетом. Вот поверка нашего вывода:

В небольшом пергаменном отрывке, содержащем в себе истории Норвежских королей (Noregs konúngatal), и в тожественной по содержанию, но более обширной пергаменной рукописи, названной по красоте своего переплета Фагрскинной (Fagr-skinna, прекрасная кожа) и содержащей биографии Норвежских королей (Aettartal — фамильные сказания), то есть, те же самые саги Снорре Стурлесона и между ними сагу о Гаральде только в отличной и, как думают, наиболее древней редакции, при рассказе о нападении на дворец и об ослеплении императора приведены стихи скальда Вальгарда, опущенные как в Heimskringla, так и в других редакциях. В изложении прозаическом нет почти никакого отличия, как во всей предыдущей части, так и в той, которая нас теперь занимает. Гаральд освобожден из тюрьмы женщиною, которой явился во сне брат его св. Олаф; освобожденный узник тотчас отправился на варяжское подворье (Vaeríngjaskipt), то есть, в дома Вэрингов; когда он туда пришел, то приказал всем встать и идти в палаты царя, где он почивал; здесь они убили нескольких Вэрингов, которые держали стражу над царем, захватили самого царя живого и выкололи ему оба глаза. За тем следуют стихи Торарина Скеггиасона и Тиодольфа, уже известные нам, а далее отрывок сейчас упомянутого скальда Вальгарда, оправдывающий ту особенную черту в рассказе, которой не находится в иных редакциях, и которая отмечена курсивом.

«Вальгард из Велли упоминает сверх того о стражах (об убийстве стражей в Noregs konúngatal)»:

Тотчас ты, потомок шлемоносцев (то есть, государей, князей),

Приказал повесить тех, что держали стражу (skipt). [285]

Ты так повернул дело,

Что менее стало Вэрингов (то есть, что многие были убиты).

Valgardhr af Velli hefir ok kvedhit um vardhmennina (segir /448/ frá drápi vardhmanna: Nor. konungatal):

Helmingi bauttu hánga

hilmis kundr af stundu,

skipt hafi thér svá at eptir

eru Vaeríngiar faeri.

Латинский перевод:

Мох tu, create regibus,

Pendere custodes iussisti,

Rem ita administravisti,

Ut pauciores Vaeringi supersint.

(Antiquites Russes II, 107).

Не останавливаемся на том, что Гаральд приходит сначала на варяжское подворье (Vaeringjaskipt) — по объяснению саги, «так назывались у Вэрингов дворы, в которых они жили» (sva kalla their tha gardha er Vaeríngjar eruí), — а потом, если сопоставить сагу с четверостишием Вальгарда, находит то же самое подворье в императорском дворце. Слово «Vaeríngjaskipt» (варяжское подворье), известное только из этого места Фагрскинны, взято составителем саги из приведенных им стихов скальда Вальгарда. Но «skipt», переведенное нами словом «подворье» только на основании толкования, прибавленного в саге, объясняется в Исландско-Английском словаре Клизби и Вигфуссона византийским ἐξκούβιτον (лат. excubitum, Σκούβιτον, Σκουβίτορες, по византийскому народному произношению), и сообразно с этим будет значить или придворную стражу или место во дворце, где стояла стража, а не какие-либо особые от того «дворы» Вэрингов. [76] Там, где были убиты [286] Вэринги, и была стража варяжская, или skipt. Ясное дело, что и здесь составитель саги не справился со своим основным источником, не говоря о том, что рассказ его никак не соответствует действительной истории. Остановимся лучше на словах /449/ скальда Вальгарда, для которых мы собственно и обратились к Фагрскинне.

Гаральд Гардрад является здесь вождем в каком-то смятении или восстании; он ворвался в ту часть императорского дворца, где стояла стража его (skipt), или телохранители; он велел повесить стражей, и число этих повешенных было так значительно, что количество Вэрингов сократилось. Вот подлинный и современный рассказ скандинавского свидетеля. Спрашиваем: является ли здесь Гаральд — Вэрингом, их главою? Нет, он их убивает. Кто же после этого Вэринги? Что они не были Гаральдовы единоплеменники, это дает чувствовать самый торжествующий тон придворного поэта, Вальгарда: без всякого сожаления и, напротив того, с ярким сочувствием воспевает он истребление Вэрингов.