В это самое время Маниак был отозван из Сицилии, в оковах ввезен в Константинополь и брошен в темницу. Раздраженный неисправностью адмирала Стефана после сражения при Траине, Маниак, известный своим неукротимым характером, назвал царского зятя трусом и предателем, мало того, поднял на него свой бич (Cedren. II, 523). Эта вспышка была причиною падения Маниака. При византийском дворе очень скоро сдались на мстительные и коварные внушения Стефана, что тот, кто поднял руку на царского зятя, не остановится поднять ее и против самого царя и уже готовится протянуть ее к царскому венцу. С удалением знаменитого вождя, кончились /80/ успехи Византийцев: они принуждены были оставить почти все свои завоевания; победа, одержанная при Мессине, не поправила положения дел, — она только и спасла одну Мессину (Cedren. II, 524 sq.).

Из этого краткого очерка событий двухлетнего сицилийского похода (1038–1040 гг.) видно, во-первых, что исторический [293] Маниак, оставивший после себя такую прочную память в Сицилии, вовсе не похож был на того Гиргира или Гюргия, который в прозаической саге играет такую незавидную и унизительную роль подле норвежского героя. — роль арлекина в комедии. Характеристика, сообщаемая Пселлом, который лично знал Маниака, очевидно, более сообразна с историческими фактами. Это был человек ростом выше сажени, так что окружающим приходилось смотреть на него снизу, как на какую-нибудь колонну или вершину горы. В его взгляде не было ничего изнеженного и мягкого, но нечто, подобное молнии; громовая речь, руки, способные потрясать стены и сокрушать медные ворота, стремительность и порывистость льва, внешность, внушающая почтительный страх. Все остальные черты его характера были в полной гармонии с этими признаками. Слух о его делах еще преувеличивал действительность, так, что всякий варвар боялся Георгия Маниака — или вследствие личного знакомства, или наслушавшись рассказов, которые о нем ходили (Pselli hist. p. 138). По обыкновению, только сага находится в противоречии с историей, а не поэзия скальдов. Для нас теперь совершенно ясно, кого скальды разумели под африканским вепрем или царем, с которым Гаральд сражался в Сицилии. Но и другой более значительный отрывок, в котором говорится о Сицилии, не представить нам теперь никаких трудностей.

«Шов корабля наполнялся по самые скважины (букв. уши) кровью там, где ты, князь, начинал кровопролитие (blezt blódhi); ты привел корабли и мужественно покорил землю, — трупы убитых, выброшенные с борту, лежали, имея песок под собою, при южной Сицилийской земле, там где струился (кровавый) пот многих людей» ‹Antiquites Russes II, 28›.

Мы видели, что флот византийский должен был помогать действиям сухопутного войска, что тотчас после высадки Византийцев и после сражения при Мессине Сарацины были оттеснены к берегу, и что после сражения при Траине греческие корабли должны были преградить морской путь мусульманам: к тому или другому из этих моментов и должны /81/ относиться приведенные стихи скальда Бёльверка. [294]

Еще важнее для нас то обстоятельство, что, по всем признакам, подвиги Гаральда ограничились именно одной Сицилией. В предыдущей главе мы собрали доказательства об участии Гаральда в Болгарской войне 1040 года. Так как осада Солуни относится к сентябрю этого года, а Гаральд несколько ранее того предполагается присутствующим в Афинах, то удаление его из Сицилии должно падать на лето или весну 1040 года, то есть, оно будет совпадать с отозванием Георгия Маниака, или по крайней мере примыкать близко к этому роковому для византийской империи событию. Нет никаких оснований думать, чтобы Гаральд еще раз когда-либо появился в Сицилии или южной Италии. Уже указанное нами выше четверостишие скальда Иллуге Бриндальского ‹Antiquites Russes II, 21›, в котором говорится о сражениях Гаральда с Франками, при ближайшем рассмотрении оказывается столько же возможным отнести к Сицилии, сколько и другие поэтические отрывки.

«Мой господин часто приступал к союзу Франков (сражался вместе с Франками) ранним утром пред городом женщины. Мужественный потомок королей не мог быть удержан в своем стремлении». (Minn drottinn gekk opt á fridh Frakka fyrir óttu at by snótar; duglum doglingi vara fljótrent. Прозаическая конструкция).

Мы не умеем точно объяснить, что значит город женщины, хотя и можем думать о Палермо, городе св. Розалии, или о Сиракузах, городе св. Лучии, и т. п. [79] По одному варианту даже выходит, что Гаральд не торопился вступать в город женщин, а это может быть понято иносказательно — об отсутствии в нем всякой трусости. Но если Гаральд сражался [295] не против Франков, а вместе с Франками (в латинском переводе: cum Francis), то всего скорее можно думать о Сицилийском походе, во время которого Франки, то есть, французские Норманны действительно были союзниками Греков, и совсем не были их противниками, как после. Если сага в более подробной редакции рассказывает о двух походах Георгия Маниака и Гаральда Гардрада, полагая между ними значительный промежуток времени, и целью обоих походов ставит Сицилию, то она просто напросто запуталась в своих соображениях и не поняла своих источников. Мы увидим, что Маниак действительно еще раз явится в южной Италии, но тогда дело будет идти уже не о Сицилии; а то, что Гаральд его сопровождал снова (после низвержения Михаила V /82/ Калафата), — это, повторяем, весьма сомнительно.

Во всяком случае, с сентября 1040 года до мая 1042 года (до низвержения и ослепления Калафата: см. выше в предыдущей главе) Гаральда и его отряда «великосердых» не было в византийской Лангобардии, куда, после удаления Маниака, перенесены были военные действия. Следовательно, если мы встретим здесь в этот период времени Варангов или Вэрингов) то это не будут скандинавские Норманны Гаральда. А эти Вэринги или Варяги несомненно участвовали в сицилийском походе Маниака и также несомненно оставались в южной Италии в 1041 году.

Византийцы должны были уже в 1040 году бороться с восстаниями недовольных подданных в своих южно-итальянских владениях, то есть, в Апулии и Калабрии. Вместе с неудачами, постигшими греческую армию в Сицилии после отозвания Маниака, эти волнения южно-итальянского населения вынудили преемников Маниака ограничить сицилийский экспедиционный корпус самыми малыми размерами и даже отпустить Норманнов, которые с тремя братьями Готвилями воротились в свою Аверсу. Катапан Михаил Докиан явился в Апулии, сопровождаемый Ардуином, ломбардским рыцарем или министериалом. Этот Ардуин, очевидно — не имеющий ничего общего с Гаральдом, зная греческий язык и служа переводчиком в сношениях Византийцев с Франками, оказал Грекам [296] много услуг и получил от византийского катапана город Мелфи в управление. Но уже со времени своего пребывания на острове он питал в душе глубокую ненависть против Греков, хотя и скрывал ее. Причина тому заключалась в позорном наказании, которому он был подвергнут по одним — Георгием Маниаком, по другим — ближайшим его преемником. Он «возжег в жителях Мелфи пламя, таившееся под пеплом», раздул снова неудовольствие апулийского населения, возбудил его к открытому восстанию, отправился в Аверсу и заключил договор с Норманнами, на основании которого половина всех завоеваний в южной Италии должна была достаться самому Ардуину, а другая прежним союзникам Греков — французским Норманнам. Весною, именно в марте 1041 года, Норманны, под предводительством 12 избранных рыцарских вождей, вторглись в Апулию, чтобы положить прочное начало норманнскому владычеству в Италии.

Напрасны были усилия катапана Михаила Докиана затушить /83/ разгоревшийся пожар. Он дал две битвы Норманнам и апулийским инсургентам и два раза был разбит. Для нас важны те указания на состав византийской армии, которые при описании сих сражений сделаны в различных источниках.

Первое сражение произошло неподалеку от Мелфи, при реке Оливенто, впадающей в Офанто, 17-го марта 1041 года. Место и время сражения с наибольшею точностью обозначены в южно-итальянских источниках, ближайших к месту действия; у Кедрина (II, 546) есть неточность: вместо Оливенто он называет самый Авфид (Офанто). Протоспафарий и катапан Михаил пришел в Ломбардию (то есть, Апулию) из Сицилии, и следовательно, с теми войсками, которые там стояли; а одною из важнейших частей его армии были Русские. Annales Barenses, MG. SS. V, 54: Factum est proelium — iuxta fluvium Dulibentis. Et ceciderunt ibi multi Russi et Obsequiani (ополчение азиатской темы Обсеквианцев). [80]