— Тогда чего ты ещё хочешь?

— Не знаю, — отчаянно сказал Олег. — Я не знаю! Я хочу, чтобы тут не было рынка, на котором торгуют людьми! Я хочу, чтобы те, кто украл вас, были наказаны! Но я не знаю, как это сделать, я не знаю!!! — Олег ударил кулаком по луке седла, конь с храпом затанцевал, шарахнулись с бормотанием к стенам какие-то тени, а Борька вскинул голову и, громко сказав: "Я не сплю!" — уснул снова. — Я просто хочу… я не могу жить спокойно, пока…

— Знаешь, — вдруг вступила в разговор Саша, и мальчишки оглянулись, — я вот где-то читала… Делай, что должно — и будь, что будет.

— Делай, что должно — и будь, что будет… — повторил Олег и потрепал коня по шее. — Да, делай, что должно — и будь, что будет… Но откуда я знаю, правильно ли я…

— Глупый, — тихо сказала девчонка. — Ты такую глупость сказал… Мы были рабами. Недолго, но были. Это ужасно, поверь… А теперь мы свободны. Что тебе ещё?

* * *

Хозяин "Серого хорта" не спал — стоял у входа, и Олег понял, что он смотрит на них и только на них. И, бросив взгляд на своих спутников, решился.

— Подождите, — сказал он Артуру. — Я сейчас.

В два больших шага Олег поднялся по лестнице и, глядя прямо в спокойные глаза хатта, заговорил:

— Я понимаю вас. Я веду себя подозрительно. Я привожу каких-то людей. У нас оружие. Но я клянусь — я ничего не замышляю ни против вас, ни против вашего народа, ни против вашей страны. Мне нечем это доказать, у меня есть только моё слово. Так вот: я даю вам слово — я просто спасаю своих братьев.

Хатт долго смотрел в глаза мальчишки — упрямые и строгие — своими. Глазами уже немолодого мудрого человека. Потом наклонил голову внутрь:

— Я прикажу приготовить комнату побольше для вас и отдельную для девочек. А пока поешьте внизу. О конях позаботятся… — и, когда Олег поворачивался уже к своим, испытывая невероятное чувство облегчения, добавил: — Я знаю, что такое есть слово мужчины. Не всегда я держал корчму.

И Олег, снова обернувшись к нему, тихо и искренне сказал:

— Спасибо вам.

* * *

Оля есть не стала — её просто не добудились, и Саша на руках унесла её

60.

наверх, сказав мальчишкам, что позаботиться о ней сама. Борька, хотя и крепился, уснул за столом, как убитый, едва утолил первый голод. А Олег и Артур ещё долго сидели рядом со спящим мальчишкой, прихлёбывая пиво и откусывая то одно, то другое.

— А дальше? — Артур повозился с неловкой гримасой. Олег поставил кружку на стол:

— М?

— Дальше, когда вытащим этого засранца Генку?

Олег подумал, что выпил слишком много — он стал сильно потеть и невольно контролировал свой голос.

— Дальше я пойду в другой мир, куда смогу. Выручать остальных.

— Я пойду с тобой, — Артур тоже допил своё пиво.

— Зачем? — Олег откинулся к стене.

— Делай, что должно — и будь, что будет, — напомнил кадет.

— Если тебя убьют — для твоих родных это будет навсегда, — Олег вытянул ноги под стол. Бёдра болели.

— А тебя? Тебя ведь никто не подписывал на это. Ты сам выбрал. И я выбрал… — Артур покривил губы. — Ты думаешь, что я не понял, что ты хотел сказать? Там, у ворот? Всё я понял. Если кругом — дерьмо, это не повод стать дерьмом и оправдываться, что все так живут. А если дерьма очень много — не повод для того, чтобы думать, будто дерьмо — это и есть весь мир. Я не знаю никого из тех, других… которые пропали. Но не думаю, что им хорошо. И мне честь не позволит где-то отсиживаться, пока ты будешь их вытаскивать.

— Честь? — Олег сел прямо, положил кулаки на стол. — Ты серьёзно употребил это устаревшее понятие? Ты серьёзно веришь в неё, кадет Волков?

— Ты сам ответил. Я кадет.

— Это не оправдание для глупости.

— Да, это диагноз, — согласился Артур. — Ну и что это меняет? Я сказал — честь. Я могу повторить это слово, но это не просто слово. Для меня — не просто. И я не пьян, хотя я столько никогда не пил.

— Ты дурак, — ответил Олег. — Ты не знаешь, кто против нас. Он есть. Понимаешь — ОН САМ.

— Мне по хрену, — отрезал Артур. Глаза у него были ожесточённые, как у снайпера. — Я никому не позволю делать и дальше то, что сделали с нами. И ты мой командир, хочешь ты этого или нет. Я не выполню только одного твоего приказа — бросить тебя. В какие бы слова ты его не облёк.

Олег положил правую руку на стол — вверх раскрытой ладонью.

Глядя в глаза Артура.

Кадет улыбнулся — нехорошей, обещающей улыбкой. И припечатал руку Олега своей. И Олег вспомни строчку из какого-то старого приключенческого фильма — убей бог, не помнил, какого, строчка просто всплыла отдельно:

На ладонь ладонь положи — и скажи…

Что там надо было сказать — Олег и этого не помнил, если честно. Но, конечно, что-то хорошее. В тех фильмах не было иначе…

Артур наклонил кружку неуверенным движением и вдруг засмеялся — негромко, но трезво. Олег, невольно улыбнувшись тоже, кивнул головой:

— Ты чего?

— Да вот… — Артур фыркнул и посмотрел весёлыми глазами. — Раз русский сидит за столом пьяный — значит, он должен петь. Это закон природы. Тебе хочется петь? — Олег со смехом помотал головой. — А мне хочется, только я не знаю — что. Ты прикинь, командир — нечего петь, в голову ничего не лезет, только разные там

61.

"три притопа два прихлопа хопа хопа двигай попой…" А это, согласись, петь…

— Обидно, — сказал Олег. Посмотрел в стол. — Обидно… Даже по пьяни спеть нечего стало. Дожили, а? — Артур смотрел так, как будто чего-то ждал, и Олег, покачавшись на стуле, пожал плечами: — А. Ладно. Слушай. Это мой отец любит петь, я и запомнил.

Олег никогда раньше не пел. Нет, пел, конечно — дурачась пел, пел в школьных мероприятиях (не пел никогда, не было такого в твоей воронежской жизни, не пели у вас в школе, взвыл второй Олег… или первый?) — но по-настоящему не пел, ему это и в голову не приходило. Он даже не был уверен, что вспомнит слова этой песни.

Но он вспомнил их, едва произнёс первую строчку.

— Черт с ними, за столом сидим, поем, пляшем,

Поднимем эту чашу за детей наших,

И скинем с головы иней,

Поднимем, поднимем…

Что это? Это я пою? Это мой голос такой? А как странно смотрит Артур, как странно смотрит этот дурак, говорящий о чести в мире, где её нет давным-давно… Дурак дурака видит издалека…

— За утро, и за свежий из полей ветер,

За друга, не дожившего до дней этих,

За память, что живет с нами,

Затянем, затянем.

Бог в помощь всем живущим на земле людям,

Мир дому, где собак и лошадей любят,

За силу, что несут волны,

По полной, по полной.

Родные, нас живых еще не так мало,

Поднимем за удачу на тропе шалой,

Чтоб ворон да не по нам каркал,

По чарке, по чарке…

Слова вспоминались сами. Сами, сами, сами…

— Черт с ними, за столом сидим, поем, пляшем,

Поднимем эту чашу за детей наших,

И скинем с головы иней,

Поднимем, поднимем… (1.)

Только теперь Олег обратил внимание, что хозяин корчмы стоит рядом. Он стоял и слушал, и теперь, увидев, что Олег больше не поёт, спросил тихо:

— Ваша песня?

— Наша, — буркнул Олег. Он не расположен был разговаривать с посторонним, пусть даже с симпатичным ему. Хозяин вздохнул:

— Знаешь, когда я понял, что мы не победим Венейю? — продолжение разговора было интересным, хотя и неожиданным и Олег спросил:

— Когда?

— Когда услышал, как поют ваши солдаты… Ты поёшь так же, как они… — и хозяин положил руку на плечо Олега. — У тебя сбудется то, к чему ты идёшь. Но ты не пей больше. Идите спать.

…Борьку наверх пришлось нести на руках. Олегу было невероятно смешно и неловко — Борька во сне вздохнул, хныкнул и обхватил его за шею. Артур, чертыхаясь, волок оружие, и вообще выглядело всё это со стороны, наверное, довольно жалко. Около номера девчонок Артур постучался и спросил, как там,