— Ты меня прости. Пожалуйста — прости. Я…

— Иди, а? — попросил генерал-губернатор, уже полулежа в кресле о закрытыми глазами. Внезапно Игорю стало так его жаль, что сдавило сердце. Было в том, как он полулежал, что-то… что-то, заставившее мальчишку попросить:

— Ты поднимайся, Сергей. Обязательно поднимайся. Пожалуйста, поднимайся…

— Если я поднимусь, то оборву тебе уши, — ворчливо, но уже не безнадежно ответил, не открывая глаз, Довженко-Змай. — Ты уйдешь, наконец?.. Я поднимусь. Отдохну — и поднимусь, Игорь, дел полно.

В пятнадцать лет вы получаете "3а заслуги перед Отечеством", после чего на вас вместо радости наваливается тоска. Наваливается со всех стороной причин у нее великое множество — так что остается только хлопать глазами и жалобно вопрошать: "За что?!" И даже эвристика[42], по которой у вас когда-то было «5» — не помогает.

Черт побери, но ведь недавно все было отлично! И дело не в ордене, не в победе на турнире, не в том, что возле школы, где бурлил ваш штаб, стояли в полной боевой дирижабль и конвертоплан, а в номере не смолкала аппаратура, выдавая "на гора" все новые и новые сведения… Не в чем-то одном, а во всем вместе взятом. В ощущении нужности. Нет, не власти, об упоении которой когда-то так много говорили — а именно нужности. Всем и во всем. Кто этого не испытывал — не поймет. Когда все вокруг вертится, и дни путаются с ночами, а на столе поверх бумаг — чай и бутерброды, и патроны рассыпаны среди дисков, а в двери кто-то постоянно ломится… и внизу, в зале, в любое время суток едят и пьют ждущие своей очереди люди, вернувшиеся из рейдов…

А в начале декабря пошел дождь. (Он, кстати, и сейчас шел за окном, в которое с тупым раздражением смотрел Игорь). И как-то сразу все изменилось.

Улетела Светлана. Улетела сразу, не попрощавшись — Игорь ощутил при этом почти физический удар по затылку, от которого долго ходил в прострации, пока не догадался попытаться связаться. Ничего не вышло, отупение сменилось злостью, которая усиливалась от того, что с Войко, жившим рядом, даже взглядом было встречаться тошно. Хорошо еще, что недавно он улетел куда-то на острова Ожерелья…

Потом отозвали — в один день! — дирижабль и биодесант. Ревякин был открыто огорчен и оставил адрес; Евгеньев тоже попрощался очень тепло. И уже на следующий день Игорь понял вдруг — он свое дело сделал. Именно — сделал. И как-то очень быстро все успокоилось — рассосался штаб, рассеялись команды. Закон делократии! Вот только он-то, Игорь, оказался не у дел словно в безвоздушном пространстве. Резко иссякли потоки визитов — обычных и стерео — факсов и прочего — и в этом Игорю увиделось что-то до слез оскорбительное. Пошевелилась даже мыслишка: с ним «водились», пока он был нужен, а сейчас — где они, генерал-губернатор и просто губернатор, господа из разных ведомств и прочие?..

Да, конечно. Оставались Борька, Женька, Степка, Зиг, Катька с Ленкой… Но Зигфрид прочно засел в Фелькишер Ланд, даже визитами по стерео не баловал. А остальные… Игорь понял вдруг (или придумал себе это понимание, но все равно обидно!), что у них слишком много своих — школьных, отрядных — дел. И эти дела в небольшой станице отсекли его от них тонюсенькой и прозрачной, но прочной стенкой. Нет, они болтали, занимались спортом, иногда собирались то тут, то там… а потом делились, расходясь. Их — четверо (или две пары). И он — один. Борьку вообще подмяли дела отряда, да и год в школе — последний…

Степка… Он — да! — оставался. До вчерашнего утра. В очередной раз не ночевал — явился, когда Игорь поднялся и рассматривал (почти с отвращением!) красиво изданную подборку карт, присланную из Озерного с благодарственной подписью Довженко-Змая.

— Ты где был? — рассеянно спросил Игорь, отметив, что Степка забрызган грязью.

— Я? — тот помялся у входа, потом ответил, толкнув ногой робота-уборщика, устремившегося к его ботинкам. — Я из Фелькишер Ланд.

— Ясно, — отозвался Игорь. Я внезапно понял, что хочет оказать Степка. Но молчал, пока тот не выругался шепотом и не продолжил немного агрессивно:

— Ты только не думай!..

— Не могу, — усмехнулся Игорь. Степка опешил:

— Чего?

— Не думать, — пояснил Игорь. — Переехать хочешь?

Степка обмяк. Махнул рукой, снял мокрую куртку, прошел в комнату и рухнул в кресло. Робот тут же атаковал оставленные им следы, Степка снова пнул его со словами:

— Ничего я не хочу, потому что получаюсь паршивый предатель. Для тебя. Столько твердил тебе, что никуда, а сам…

— Дурак ты, — лениво отозвался Игорь, садясь напротив. Степка посмотрел недоумевающе. — Тебе повезло, а ты разную ерунду городишь. Ну куда ты со мной? А у германцев тебе будет хорошо.

— Понимаешь, Игорях, — жалобно сказал Степка и, вздохнув, с плел пальцы. — Понимаешь, — повторил он, — ну люблю я ее. А она меня… Мы пожениться договорились… И еще вместе учиться пойдем, на дорожников… а ее родители ко мне — как к родному…

— Ну и хорошо, — кивнул Игорь.

— Но ты-то!.. — выкрикнул Степка.

— Я через полгода улечу, — напомнил Игорь. — И в самом деле, не можешь ведь ты всю жизнь быть моим оруженосцем… Вот что, давай-ка тебе документы сделаем!

За час (Степка покаянно молчал, ежась в кресле) изготовил другу документально подтвержденную биографию и задел на будущее. А потом проводил на станцию ДЭКа, идущего в Нойе Аахен.

И вернулся в свои комнаты. Теперь — совсем пустые…

…Вот почему вечером 30-го просинца 202 года Г.Э. Игорь Муромцев сидел у себя один и с особым мазохизмом не собирался никуда идти. Нет, у него были два десятка предложений провести Новый Год — начиняя от семьи Утесовых и кончая балом во дворце генерал-губернатора…

Просто ничего не хотелось. Только — неожиданно и остро — резануло желание поговорить с мамой. Как угодно. Любой ценой. Игорь подбежал к окну, распахнул его, открытым ртом втянул холодный дождливый воздух и поднял лицо к небу, где, за тучами, за атмосферой, в бесконечной пустоте, не имевшей ни температуры, ни цвета, ни запаха, невероятно далеко… Он сгреб ладонью с подоконника мокрые подтеки, размазал по лицу холодную воду и, захлопнув окно, вернулся к рабочему столу.

Можно было заставить себя усесться за работу над аспирантской. В сущности, материалы были уже почти все, утром Лиманский доставил еще новые…

Нет, не сиделось и не работалось. Да что такое, в самом деле?! Ну и расклеился!

Но вместо того, чтобы взбодриться, Игорь отволокся в спальню и хлопнулся на кровать. Мысли сделались окончательно горькими. Никому он на фиг не нужен, вот и вся истина.

Странные мысли. Чужие какие-то.

С этим вялым соображением он отрубился…

…Игорь проспал недолго — часа три — и проснулся глубокой ночью. Дождь прекратился, Игорь видел, что во многих домах станицы горят огни — там готовились к завтрашнему… а, нет, сегодняшнему уже Новому Году. Он тоже забыл выключить свет…

Среди сообщений прибавилось несколько поздравлений — Игорь перебрал их лениво, решив прочитать потом. Набрал программу автоматических ответов. А может, слетать куда-нибудь на север соседнего континента — в места, про которые рассказывал Борька, где лежит настоящий снег, а его никто не знает в лицо? Прямо сейчас махнуть в Прибой, там потребовать «джет» — и вперед. К полудню можно забраться куда-нибудь, куда — не важно. Праздник-то будет везде, никто не спросит, откуда взялся еще один мальчишка…