Алешкин оставил ТУБа его новым поклонникам, а сам отправился завтракать.

Не дождавшись официантки, он вернулся на кухню и увидел ТУБа в окружении смеющихся девушек. ТУБ на руках держал молоденькую буфетчицу. Она удобно устроилась, прислонившись к его грудному щитку и задорно болтая ногами. Юбочка на ней была коротенькая, могучие коричневые пальцы ТУБа бережно придерживали девушку да бедро.

Вернувшись в коттедж, Алешкин послал ТУБа поливать цветы, а сам загнал «Кентавра» с улицы в освободившийся гараж и вошел в дом.

И увидел на вешалке голубой плащ.

Он совсем не знал о будущем составе экспедиции, синьор Паппино ничего об этом не сообщил. Алешкину как-то не пришла в голову мысль, что висевший плащ скорее женский, чем мужской. Он прошел в гостиную, громко сказал «Алло!», заглянул в одну комнату, с маху открыл дверь в другую… и остановился.

— Извините!

— Входить, пожалуйста! — сказали ему.

Он вошел… Девушка стояла у окна и что-то делала с волосами. По-русски она говорила неважно. Но голос у нее был приятный. Алешкину понравились и ее глаза — серые-с рыжими пятнышками.

Улыбалась она тоже очень хорошо.

— Вы — Альешкин, — сказала она. — Мне говорил мистер Паппино. А я Мей Джексон… космос геология.

— Понятно, — кивнул Алешкин.

— Я скоро, — сказала она, — сейчас буду переодевайт и выйти в сад.

— Ага, — сказал Алешкин.

Он вышел из комнаты и осторожно прикрыл дверь.

За открытым окном плескала вода — ТУБ поливал цветы, Алешкин шагнул, было, к выходу, но в это время Мей окликнула его и попросила принести чемодан, если ему не труден?

Ему было не труден… Он разыскал в одной из комнат ее чемодан. Принес, постучал в дверь, ему сказали «войдить». Алешкин услышал «благодарью», получил еще одну улыбку и пошел помогать ТУБу поливать цветы.

В шортах и коротенькой белой блузке Мей выбежала в сад и оторопело остановилась. Осторожно подошла к Алешкину и спросила шепотом:

— Он настоящий?

— Конечно, — кивнул Алешкин. — Самый настоящий. И не нужно шептать, все равно он все превосходно слышит, и он не обидится. Он не умеет обижаться. Его этому не научили. ТУБ! Это — Мей Джексн.

ТУБ сделал движение, весьма похожее на поклон.

— Скажите на милость, — удивился Алешкин. — Мне он никогда так не кланяется.

— О-о! — восхитилась Мей. — Он так хорошо… видится. — Хорошо выглядит, — поправил Алешкин. — Да, он хорошо выглядит, он просто здорово выглядит. Когда я иду рядом с ним, девушки не обращают на меня никакого внимания. Смотрят только на него. Вероятно, рано или поздно я его зарежу. Из ревности.

— А его можно зарезать?

— Ну… замкну у него аккумуляторы.

Однако к технике Мей, как оказалось, особой склонности не имела, и ТУБ вызывал у нее просто уважение, как умная машина, а не любопытство. Зато, как истая англичанка, она любила спорт и, увидя возле гаража велосипед, который знала только по кино, решила на нем прокатиться. Смелости у нее было хоть отбавляй, а помощь Алешкина преимущественно сводилась к тому, что он помогал ей выбираться из кустов и выволакивать оттуда велосипед.

Они направились из сада на улицу, там дело пошло успешнее. Мей, расхрабрившись, решила проскочить с ходу между кустами гибридных акаций, не рассчитала, и сучок поцарапал ей висок, в сантиметре от глаза.

Алешкин заметил, что знал человека с одним глазом, интересного и умного, но в Космос его все же не пустили…

Мей послушалась и пошла писать письма на родину. Вечером они смотрели по телевизору современную космическую комедию, где земной робот влюблялся в большеглазую марсианку. Все выглядело в начале очень забавно, когда робот становился на колени и протягивал к ней свои суставчатые руки. И Мей и Алешкин смеялись, потом им обоим стало не смешно, и тут картина закончилась.

Их комнаты были рядом. Алешкин слышал, как укладывается спать Мей, и она, наверное, слышала, как укладывается в постель он, Алешкин. Она стукнула в стенку и крикнула: «Альешкин, покойной ночь!» И он ответил ей; «Гуд бай, Мей!»

На другой день рано утром, даже до завтрака, — Алешкина вызвал по междугороднему видеофону синьор Паппино. Лицо у него было хмурое, усталое, он очень спокойно выслушал сообщение Алешкина об удачном восстановлении ТУБа, как будто и не ожидал услышать ничего другого, и сказал, что прилетает в Космопорт вечером и зайдет посмотреть, что представляет собой этот~восстановленный ТУБ.

Это опять походило на недоверие к способностям, инженера-кибернетика Алешкина, но он уже не стал обижаться.

Мей вернулась с прогулки. Велосипед она притащила на плече, так как переднее колесо не проворачивалось из-за грандиозной восьмерки.

Алешкин посмотрел на колесо, потом на коленки Мей и молча полез в аптечку за бакопластырем. Конечно, ему было жалко ее… и в то же время он был рад случаю заняться ее Врачеванием.

Наклеивая голубые полоски бакопластыря на крепкую загорелую ногу Мей, он сделал вид, что смотрит на эту ногу теми же глазами, какими смотрел бы на ногу ТУБа, если бы пришлось ремонтировать ему коленный сустав. Это выглядело со стороны достаточно правдиво, по морально-волевым качествам в зачетной книжке Алешкина стояли одни пятерки. Как отнеслась к этой процедуре сама Мей, Алешкин не знал…

За завтраком он рассказал Мей об инспекторском визите синьора Паппино, и она сразу встревожилась.

— Что вы, Мей, — заявил Алешкин;- да я ни капельки не беспокоюсь.

— А я говорю не про вас.

— Ну, конечно, — проворчал Алешкин, — как я сразу не догадался.

— Ему будет очень труден.

— Трудно, — сказал Алешкин.

— Да, трудно. Он может не понравиться синьору Паппино, сделает что-нибудь не так.

Она позвала ТУБа в комнату. Придирчиво оглядела его, от пуговки локатора на макушке до толстых рубчатых подошв. Потом заставила показать ладони, даже понюхала их.

Алешкин понюхал тоже.

— Мей, — сказал он, — пахнет садовыми удобрениями. Он помогал мне поливать цветы. Но я его мыл…

Мей молча повела ТУБа в ванную.

Во второй половине дня прибыл и синьор Паппино.

Он довольно долго занимался с ТУБом, но, видимо, остался им доволен. А позже вечером в коттедж приехал на дежурном «Кентавре» последний участник экспедиции француз Моро — врач и астробиолог.

Личный состав станции «Луна-38» собрался полностью в назначенный срок.

Мягкая посадка грузопассажирской ракеты на поверхность Луны хотя и не представляла для опытного пилота особых трудностей, но все же требовала осмотрительности, поэтому ракета всегда прилетала днем.

Еще со школьной скамьи Алешкин знал, что сила тяжести на. Луне в шесть раз меньше земной, и если он в спортзале прыгал в высоту за метр восемьдесят, то на Луне легко перепрыгнет через купол МНИС более шести метров высотой. Но одно дело знать, и совсем другое ощутить это самому, непосредственно.

Когда он в громоздком защитном скафандре выбрался из люка, то прежде всего приятно поразился той легкости, с какой нес на себе тяжеленный скафандр и передвигал ноги в башмаках с подошвами из свинцовой пластмассы — на Земле каждый башмак весил более десяти килограммов… Спустившись по стремянке, укрепленной на опорной ноге ракеты, он ступил на ноздреватую, похожую на пемзу, поверхность планеты, сделал шаг вперед и… мягко поднявшись в воздух, пролетел несколько метров. Тренировки на батуте и тяжелые башмаки помогли ему сохранить равновесие в полете, — он так же мягко опустился.

Это было восхитительное ощущение. Алешкин сделал еще шаг, еще… и услышал в шлемофоне голос пилота: — Не увлекайтесь! Смотрите, под ноги, можете провалиться в трещину.

Алешкину стало стыдно за свое несолидное поведение — инженер, а распрыгался, как школьник. Он повернулся к кораблю и увидел, как прямо на него, отчаянно размахивая руками, летела Мей. Алешкин поймал ее в охапку и с трудом удержался на ногах — величина момента инерции на Луне была такой же, как и на Земле.