В то время как, например, цена на самый дешевый маргарин выросла на 30 марок за англоцентнер, и самый бедный покупатель должен был, таким образом, платить за англофунт маргарина на 30 пфенигов дороже, чем раньше, розничная прибыль бакалейщика упала с 15–18 марок на англоцентнер до 6 марок. Для мелкого люда это было вовсе не пустяковиной, и это заставило лавочников призадуматься: справедливо ли существующее правительство?

Лавочники никогда не были политическими философами. Но стремления их были совершенно ясны. Лавочнику мало иметь свою лавку, ему хочется расширить ее, увеличить ее до размеров большого, внушительного дела. В этом заключалась для лавочника возвышенная цель фашизма. Для этого должен был притти Гитлер. Мелким розничным торговцам хотелось не только продавать свои товары, им хотелось продавать больше товаров и по более выгодным ценам. Мог ли фюрер обеспечить их нужными покупателями? Нет, покупатели становились все реже и денег у них было все меньше. Цены на мясо и овощи выросли тем временем по сравнению с 1933 г. на 50 %, на яйца, молоко и картофель—на 100 %, на масло — на 45 %. Кроме того, вследствие повысившегося уровня цен, мелким торговцам приходилось платить более высокий налог на оборот.

Вдобавок ко всему этому национал-социалистская партия ввела свой собственный частный налог на оборот, заставив торговцев отчислять определенные суммы со всех покупок, делаемых членами партии в партийные фонды, т. е. в пользу хозяев организации. Где же было «богатство», которого ждали мелкие торговцы? Ведь если они сами пытались бороться за свои интересы, повышали цены на свой страх и риск, их немедленно призывали к порядку. Так было, например, в пфальцских городах Винвейлере и Рекенгаузене, где все местные пекари были взяты «под стражу» по приказу местной национал-социалистской организации за повышение цен на 10 пфенигов за булку. На такую меру никогда еще не осмеливалось ни одно правительство.

21 марта всем организациям «федерации мелких торговцев» («N.8.-Н^о») было официально предписано «воздержаться от всяких форм борьбы против кооперативных обществ» (при этом молчаливо подразумевались также и универсальные магазины). Лицам, нарушившим этот приказ, грозило «немедленное снятие с должности». Лавочники понимали, что где-то кроется измена. Но о чем же думал покровитель мелкой буржуазии — Рем?

В тех же кварталах почувствовали беспокойство и собратья лавочников — кустари и хозяева мелких мастерских, которые были прежде такими же горячими приверженцами Гитлера и террористическими противниками социалистических рабочих, как и лавочники. Одним из наиболее типичных и оживленных центров «победоносной» мелкой буржуазии в Германии был Бреславль, город Гейнеса. И вот, в Бреславле например, в середине 1934 г. из 900 парикмахеров города 560 существовали на средства «общественной помощи», потому что не могли платить арендной платы. Из 1 140 сапожников 630 получали вспомоществование. Муниципалитет платил ренту за 480 владельцев постоялых дворов. Многих портных и столяров город поддерживал «общественными работами». Мало-мальски сносное существование вели только хозяева мастерских, соприкасающихся со строительством, и то только благодаря тому, что на государственные средства искусственно стимулировалось строительство, хотя дома и квартиры пустовали. Эта картина была очень типична. Армия принудительного труда с ее специфическими (хотя бы и временными) потребностями в людях и материалах еще не была создана. Крупная же промышленность с ее массовой продукцией и стандартизированными изделиями еще никогда не была так сильна, как сейчас. Она контролировала рынок более жестко чем когда-либо.

Кустари и владельцы мелких мастерских приветствовали 30 января поджог рейхстага, потому что им почудилось, что пламя пожара несет конец их вытеснению, что их ждут впереди восстановление могущественных, независимых гильдий и законы, которые обрекут на гибель современное автоматическое производство. Они ждали новой социальной автономии для ремесленников. В этом заключалась, по их мнению, цель фашизма. И вот, для того чтобы добиться этой цели, кому-то нужно было проделать «вторую национал-социалистскую революцию».

Каковы же были в это время настроения крестьян, огромного класса деревенской мелкой буржуазии, класса, который до сих пор составляет более трети всего населения Германии? Ведь, может быть, именно крестьянство, надеющееся на резкое изменение своей судьбы в будущем, помогло Гитлеру предпринять решительные шаги против республики и рабочих. Большинство крестьян было запугано, пожалуй, еще больше, чем фашистская мелкая буржуазия в городах. Крестьянам и вовсе не предназначалось никаких «богатств».

В деревне явно начинались какие-то другие процессы. В то время как тарифная политика берлинского триумвирата была явно направлена на пользу крупных землевладельцев; в то время как, благодаря проводимой правительством политике безработицы, помещики снабжались почти даровым трудом десятков тысяч присылаемых им из городов крепостных рабов; в то время как не было даже признаков создания, благодаря конфискации земель магнатов, новых, свободных земель для крестьянской колонизации; в то время как новый, введенный правительством контроль над продажей яиц, молока и картофеля чрезвычайно затруднял сбыт этих основных продуктов, оттягивая зачастую на недели или месяцы получение выручки, — в это самое время гитлеровский министр земледелия Дарре провозгласил новый «фундаментальный» «закон о наследовании крестьянских дворов». В чем суть этого закона?

Этот закон не коснулся основного факта, характеризующего распределение земли в Германии, где около двух третей ее (65 %) принадлежит юнкерам и крупным фермерам: вся остальная земельная площадь приходится на долю 4.5 миллионов семейств крестьян или мельчайших арендаторов, располагающих участками до 5 га (в большинстве случаев от 0.5 га до 2 га). В намерения Гитлера, повидимому, вовсе не входила приостановка процесса медленного разрушения беднейших и самых шатких в экономическом отношении хозяйств. Напротив. Стало совершенно ясным, что Гитлер намеревается произвести основательный отбор в рядах среднего и даже наиболее зажиточного крестьянства, отрезав большую часть этих крестьян и их семей от земли, словно ударом меча. На земельные участки в 7.5 га и выше было вновь введено исключительное право первонаследования (право наследования старшего сына). Таково было содержание аграрной реформы.

Это означало прежде всего глубочайшее расстройство в экономическом и социальном положении крестьянства. Десятки тысяч младших сыновей фермеров оказались вскоре согнанными с земли их отцов, были совершенно необеспечены, и они были зачастую на ножах со своими старшими братьями. И все это для того, чтобы расчистить путь избранной группе привилегированных и разбогатевших крестьян, новой касте аграрных национал-социалистских аристократов, ряды которой пополнялись, главным образом, из среды друзей и родственников членов личной охраны Гитлера, черных охранных отрядов СС (200 тыс. членов).

Смысл всей реформы абсолютно ясен. Группа Гитлера преследовала в деревне те же цели, что и в городе: в качестве непосредственного оплота для новой олигархии она намеревалась создать систему узких, привилегированных, «аристократических» каст. Это составляло квинтэссенцию политики триумвирата. Но куда же было деваться прочим крестьянам и крестьянским сыновьям? Это оставалось тайной гитлеровской компании. А ведь именно от решения этой центральной проблемы зависело будущее Германии. Будущее это рисовалось не таким, как об этом мечтали фашистски настроенные массы крестьянства.

Правительство открыто заявляло (устами, например, помощника Дарре, доктора Куммера), что «ограниченная площадь земли в Германии вынуждает в будущем к строжайшему отбору будущих крестьян». Сколько миллионов крестьянских семейств считалось избыточными? И сколько солдат Гитлера и Рема были крестьянами?

Уже имелись случаи, когда фашистские лидеры давали понять жителям целых районов с особенно бедным и распыленным крестьянским населением, что их земля скоро будет экспроприирована, а сами они будут высланы в другие места. Так было, например, в районе Рен, в Центральной Германии, где по плану национал-социалистов, так называемому «плану Гельмута», предполагалось выслать 100 тыс. «избыточных» мелких крестьян для того, чтобы устроить на этой земле 6 тыс. «наследственных дворов» фашистских аристократов.