В год 1150 от Рождества Христова, когда безбожники-сарацины, позор земли и воинство Антихриста, нанесли нам многочисленные поражения в Святой Земле, на госпожу Сигрид снизошел Святой Дух, и было ей видение, изменившее всю ее жизнь.

Вероятно, это видение сократило ее дни, но одно совершенно ясно — с этого дня она стала другой. Менее очевидно то, о чем много позже написал монах Тибольд, — в тот миг, когда Святой Дух явился Сигрид, было положено начало новому северному королевству, которое позже стали называть Швецией.

Это случилось в день святого Тивуртия, который в Западном Геталанде считается началом лета. Никогда еще в Скаре не собиралось так много народу, потому что никогда еще не было здесь такого праздника — праздника освящения нового собора.

Церемония длилась уже второй час. Процессия трижды обошла вокруг церкви, но двигалась она необычайно медленно, поскольку епископ Эдгрим был очень стар и шел так, словно отправлялся в свой последний путь. К тому же казалось, что епископ немного растерян, и первую молитву в освященной церкви он прочитал на обычном языке вместо латыни: "Бог, Ты, который невидимо хранит все, но для спасения людей Ты делаешь свою власть видимой, возьми Твое жилище и царствуй в этом храме, чтобы все, кто собрались здесь на молитву, получили часть Твоего утешения и помощи".

И Бог действительно, для спасения людей или по другой причине, сделал свою власть видимой. Это было действо, которое никто и никогда не видел ранее в Западном Геталанде: сияющие цвета расшитых золотом епископских одеяний, светло-синий и темно-красный шелк, благовония из кадил, которые покачивались в руках каноников, и прекрасная, неземная музыка — никто в Западном Геталанде раньше не слышал ничего подобного. А если взглянуть вверх, то создавалось впечатление, что созерцаешь небо, хотя и под сводами храма. Было непостижимо, как бургундские и английские зодчие сумели создать такие высокие и нерушимые своды. И трудно было поверить, что Бог не разгневался на людей, дерзнувших воздвигнуть собор высотой до божественных небес.

Госпожа Сигрид была женщиной практичной. Именно поэтому некоторые говорили, что она сурова. У нее не было никакого желания отправляться в тяжелый путь до Скары, поскольку весна в этом году пришла рано, дороги развезло от грязи, и она испытывала беспокойство при мысли о том, что ей придется в ее нынешнем благословенном состоянии трястись в повозке. В земной жизни она больше всего опасалась предстоящего рождения второго ребенка. Она прекрасно понимала, что если речь идет об освящении церкви, то это означает, что нужно несколько часов стоять на каменном полу, периодически опускаясь на колени, а сейчас это было для нее мукой. В том, что касается многочисленных правил церковной жизни, Сигрид была намного более сведуща, чем многие стурманы и их дочери. Познания эти, без сомнения, она приобрела не вследствие глубокой веры и не по собственному желанию. Когда Сигрид было шестнадцать, ее отец не без оснований заподозрил, что она уделяет чересчур много внимания одному их родственнику из Норвегии. Это могло привести к тому, чем дома занимаются только в супружестве, как грубо выразился ее отец. И вот девушку отправили на пять лет в монастырь в Норвегию, и, пожалуй, так бы она и прожила всю жизнь монахиней, если бы вдруг не стала наследницей бездетного дяди из Восточного Геталанда, и потому оказалось, что выгоднее отдать ее замуж, чем держать в монастыре.

Словом, Сигрид знала, когда нужно стоять, а когда падать на колени, когда нужно бормотать вместе со всеми "Патер Ностер" или "Аве Мария", которые читал кто-либо из стоящих впереди епископов, а когда совершать собственную молитву. И каждый раз, когда нужно было совершать собственную молитву, она просила за свою жизнь.

Три года назад Бог подарил ей сына. Роды длились двое суток, два раза всходило и заходило солнце, пока она обливалась потом, в страхе и боли. Она чувствовала, что умирает, и наконец это поняли и все те добрые женщины, которые помогали ей. Они послали в Форсхем за священником, который отпустил ей грехи и соборовал ее. Но тогда Сигрид осталась жива.

"Больше никогда", — надеялась она. И теперь она молилась о том, чтобы больше не было этой боли, этого смертельного страха. Она прекрасно знала, что эгоистично так думать. Ведь женщины часто умирают от родов, человек должен рождаться в страдании. Но Сигрид молила Пресвятую Деву пощадить ее и пыталась исполнять свои супружеские обязанности так, чтобы не пришлось снова рожать. Ведь их сын Эскиль был жив, и это был хорошо сложенный и здоровый крепыш.

Разумеется, Пресвятая Дева покарала ее. Обязанность людей — наполнять землю, поэтому как можно просить, чтобы твоя молитва была услышана, если просишь как раз о том, чтобы тебя освободили от этой обязанности? Так что теперь ее ожидали новые страдания. И все-таки она снова и снова молила Пресвятую Деву помочь ей избежать мучений.

Для того чтобы по крайней мере избавиться от меньшего, но более унизительного страдания — в течение многих часов стоять, опускаться на колени, снова подниматься, она велела окрестить свою рабыню Сут. Теперь Сигрид могла взять Сут с собой в храм Божий и опираться на ее руку, когда нужно было преклонить колени. Огромные черные глаза Сут напоминали глаза испуганной лошади, и если раньше она не была христианкой, то теперь-то уж точно должна была ею стать.

На три ряда впереди Сигрид стояли конунг Сверкер и королева Ульвхильд. Они оба были в летах, и им становилось все труднее подниматься и падать на колени без натужного пыхтения и непотребных звуков. Сигрид находилась в церкви скорее ради них, а не ради Бога. Король Сверкер никогда особо не ценил ни ее норвежский и вестгетский роды, ни норвежский и Фолькунгов роды ее мужа. Теперь же, в старости, король стал с подозрением и беспокойством относиться к тому, что ждало его после окончания жизни земной. Не разделять религиозное рвение короля означало навлечь на себя его гнев. Если мужчина или женщина противились Богу, это можно было уладить с Ним самим. Поссориться с королем, как считала Сигрид, было гораздо опаснее.

Но на третьем часу церемонии голова у Сигрид закружилась, стало труднее стоять на коленях, а ребенок в утробе, словно протестуя, толкался все сильнее. Ей почудилось, что пол из отполированного светло-желтого камня закачался под ногами и вот-вот разверзнется, чтобы поглотить ее. И тогда Сигрид совершила неслыханное. Шурша шелками, она решительно направилась к дальней боковой скамье и села. Это видели все, в том числе и король.

Как раз в тот момент, когда она с облегчением опустилась на маленькую каменную скамейку, стоявшую у стены бокового нефа, в церковь вступила процессия монахов с острова Люре. Сигрид вытерла платочком лицо и ободряюще помахала рукой сыну, стоявшему рядом с Сут.

В молчании, с опущенными, словно в молитве, головами монахи прошли через весь собор, встали у алтаря и запели. Сначала зазвучало только негромкое глухое бормотание, затем внезапно раздались высокие голоса мальчиков. Было видно, что монахи, одетые в коричневые, а не белые плащи, — маленькие мальчики, чьи голоса, словно светлые птицы, поднимались к сводам церкви, и, когда они заполнили все пространство, к ним присоединились глухие голоса взрослых монахов. Раньше Сигрид слышала пение на два и на три голоса, но здесь звучало по меньшей мере восемь голосов. Это было настоящее чудо.

Обессиленная Сигрид, широко раскрыв глаза, смотрела туда, откуда неслось это божественное пение. Она слушала всем своим существом, так, что даже дрожала от напряжения. Перед глазами у нее потемнело, и она уже не смотрела, а лишь слушала, как будто для того, чтобы слушать, нужна была и сила ее глаз. Она словно растворилась в звуках священной музыки, красивее которой в земной жизни ничего не было.