Воронин вел раскопки и внутри и снаружи современной церкви. Он установил, что новые стены точно стоят на старом основании. Удалось добраться до слоя известковой щебенки с зелеными потеками меди. Значит, пол древнего собора был действительно покрыт медными листами, значит, он действительно блестел как золотой. Четырехгранные каменные столбы поддерживают своды современной церкви. А раскопки у основания столбов показали, что нижняя часть их была круглой, как колонны, и, значит, столбы XII века были целиком круглые и венчали их резные «коруны» — короны — капители, о которых упоминает Кузьмище. На древних остатках колонн заметна роспись под мрамор и следы обшивки листами золоченой меди. Значит, золото действительно сияло внутри храма.

Раскопки снаружи церкви обнаружили древний цоколь. Он не был сплошь гладким, как в храмах времен Юрия Долгорукого. Камни, слагавшие цоколь, выдавались вперед карнизами и прихотливыми выступами с соколиными когтями, вонзавшимися в камень. По этому цоколю можно было догадываться, сколь нарядно выглядели сами стены.

Воронин повел раскопки влево от башни. Он обнаружил ряд камней — все, что осталось от перехода ко дворцу. Ряд часто прерывался, многочисленные позднейшие захоронения перемешивали слои, сбивали археологов с толку. Не сразу удалось распознать, что этот переход, следуя рельефу местности, несколько заворачивал.

«Четырехликая дева» — огромная белокаменная капитель от столпа, некогда стоявшего перед дворцом Андрея.

Дальше на пути раскопок встал каменный корпус монашеских келий, построенный в XVIII веке. Фундамент дома был заложен так глубоко, что искать под ним какие-либо остатки дворца Андрея оказалось бесполезным.

Тогда Воронин перенес раскопки по другую сторону существующей церкви. Там, в промежутках между могилами, были найдены остатки подстилающего слоя — щебень и булыги, отдельные обломки белого камня. Но этих остатков нашлось так мало, что иные ученые усомнились: а существовал ли тут второй переход и вторая башня?

Археологи повели раскопки на склоне Боголюбовского холма, на северном крыле западного вала. На протяжении нескольких метров им удалось отыскать два и три ряда белых камней. Значит, белокаменные стены, подобных коим тогда нигде не было на Руси, действительно опоясывали обиталище Андрея.

Так подтвердились слова Кузьмища Киянина «Створи град камеи».

Попытались копать под существующим киворием XVII века и откопали белые камни. Обнаружился каменный диск — дно той самой чаши, из которой, как писал Кузьмище, Андрей раздавал серебряные монеты строителям Боголюбова. На одном из камней по своему великому смирению зодчий высек не свой знак, а знак князя, кому служил, кому отдал свой талант и славу.

Раскопки под киворием продолжались вглубь. По десять сантиметров осторожно снимали слой за слоем, наконец добрались до камешков, которые были выложены четырьмя кружками. Вот все, что осталось от четырех (из восьми) белокаменных колонн. По этому немногому Воронин восстановил восьмиколонный балдахин, что возвышался когда-то над чашей.

Боголюбовская земля хранит тысячи исторических тайн. Много открытий еще ждет будущих археологов.

В начале прошлого столетия великий естествоиспытатель Кювье брался по одной кости восстановить не только скелет, но и облик давно исчезнувшего животного или птицы.

В распоряжении Воронина было несколько таких «соколиных костей», в том числе «плечо сокола» — существующий низ левой башни с переходом. Он откопал цоколь собора Андрея, докопался до щебенки, подстилавшей плиты пола внутри храма, собрал многочисленные мелкие находки, относившиеся к собору, ко дворцу или еще к каким-то неизвестным постройкам. Он пересмотрел изображения старинных зданий на иконах, на древних пергаментах рукописей, наконец тщательно изучил все, что осталось от других, пусть перестроенных древних храмов на Владимирщине, а также в других старых русских городах, пересмотрел изображения германских феодальных замков.

Рождественский собор в Боголюбове. Вариант реконструкции.

Но, может быть, самое важное — Воронин был не только ученым, чувствующим и знающим, как сопоставить между собой все эти отдельные обломки «соколиных костей», но обладал бесценным даром и воображением подлинного и большого художника.

Он попытался восстановить облик того белого сокола с распростертыми крыльями, что видел когда-то грузинский посол.

Вот оно, «изьмечтаное всею хытростью» белокаменное чудо, воздвигнутое Андреем на Боголюбовском холме «в память собе».

Но для восстановления дворца Андрея в распоряжении ученого не оказалось ни одной «соколиной кости», и потому он не решился поместить дворец на своем чертеже. И нет на чертеже столпа с четырехликой капителью. То, что тот столп действительно стоял на площади, доказали последователи Воронина. И эти же последователи усомнились: а существовали ли некогда второй переход и вторая башня (на чертеже они показаны)? Но храм, обе башни и переходы Воронин попытался восстановить.

Вот такими островерхими, как на картинках в старинных рукописях, полагал Воронин, были обе башни, таким же островерхим был и балдахин кивория, покоящийся на восьми колоннах. По всем исчезнувшим стенам шел тонкий аркатурный пояс: несколько обломков полуколонок были найдены при раскопках, была обнаружена каменная песья голова. На основании только одной этой находки и куска белого камня с желобом и звериной лапой Воронин восстановил облик зверя-водомета, какие были размещены на крыше собора. А головка петуха, найденная.в земле близ башни, оставалась загадкой. Где, над окнами или на каких коньках красовались каменные петухи, Воронин не смог ответить.

Где на соборных стенах находились львиные маски, которые сейчас вделаны в стены существующей церкви, а также каменные женские головы? Какие резные композиции на сказочные сюжеты размещались над окнами? Они были, они не могли не быть на стенах того храма, который Кузьм и ще Киянин сравнивал с храмом царя Соломона.

Воронин, художник и ученый, попытался восстановить облик белого сокола. Однако, внимательно рассматривая чертеж, можно усомниться: не увлекся ли ученый симметрией, столь обязательной для современных архитекторов? Уж очень одинаковы получились башни и переходы — тут две аркатуринки и там две, тут три окошка и там столько же. Это однообразие граничит с холодом и сухостью.

А зодчие-хитрецы Андрея пренебрегали симметрией. Не угломерным инструментом со стальной рулеткой размечали они фундаменты и углы выводили не точно по девяносто градусов, а если требовалось, то чуть больше или чуть меньше. И окошки в зданиях располагали где по шнурку, а где пониже или повыше согласно расположению горниц и следуя виткам лестниц. И узоры выводили, стараясь измерять расстояния не аршином, а где «как глянется». Словом, строили они рукою, зорким глазом, умом и сердцем, «как мера и красота покажет».

Эти последние слова взяты из обычного делового договора XVII века между ярославским купцом, задумавшим построить храм, и зодчим.

Мера — это безошибочный расчет, это вечные законы геометрии, какие, прежде чем начинать строить, вкладывал древний зодчий в маленькую деревянную модель своего будущего творения или процарапывал ему одному понятными знаками и линиями на бересте.

А красота — это то неизъяснимое, что он переносил в свое творение.

И теперь все мы — пожилые и молодые и совсем юные, когда подходим к подножию каждого белокаменного чуда Владимирской земли, застываем неподвижно, любуясь, наслаждаясь, созерцая...

А столь поразительные слова из Ярославского договора должны крепко запомнить к деревенский плотник, когда рядится срубить соседу избу, и нынешний архитектор, когда еще только чертит на бумаге будущее здание, будущие кварталы и даже новые города.