– Во дела! – удивлялся Олег. – А я все думаю, что у меня так шея болит!

– Не мудрено! Как только башка на месте осталась!

Тут же между рядами ребята разносили пластмассовые стаканчики с водкой.

– Давайте выпьем за победу, ребята! Мы победили! Ура!

А впереди была десятилетняя кровавая война...

Десантники брели длинной цепочкой, растянувшейся зигзагом по горной тропе. Иногда командир десантников, идущий впереди группы, тяжело ложился на каменистый грунт, обреченно раскидывал руки и ноги в стороны. Рассыпалась и вся цепочка его бойцов. Кто-то садился на первый попавшийся камень, спиной или боком прислонялся к скалам или, как капитан, замирал, лежа на животе. Командир на несколько минут умолкал, хрипло дыша и покашливая. С трудом поднимал голову, щурясь на солнце слезящимися глазами, с огромной тоской смотрел в бескрайнюю даль древних гор. В очередной раз, потеряв надежду увидеть конец горному кошмару, который должна сменить зеленая долина, он удрученно вздыхал. Бессознательно, невнятно мыча, еле-еле шарил усталыми пальцами по тропе. Нащупав что-то мягкое и шершавое в расщелине, боясь самому себе признаться, что это не что иное, а только ссохшийся от времени и жары пепельный мох, он упорно и жадно впивался губами в жесткую бахрому бледно-зеленой поросли. Зло и натужно рыча, хватал зубами и рвал ее на мелкие части. Кое-как ворочая обкусанным, кровоточащим языком, пытался жевать эту сухую массу, в глубине души надеясь чудесным образом высосать, выжевать, выдавить живительную влагу. Чувствуя неприятное жжение во рту, пыль, набившуюся в широкие ноздри, громко чихал. Чертыхаясь и матерясь, долго выплевывал серую, пережеванную кашицу прямо себе под ноги. Успокоившись, выпускал из рук автомат, скидывал с плеч рюкзак и переворачивался на спину. Плотно закрывал глаза, прикрывая лицо покрасневшими ладонями. Проходило время, мысли путались в голове, но обезвоженный мозг настойчиво выдавал команду: пить, пить, пить! И грезилось ему о чистой и светлой, как девичья слеза в водовороте первой любви, капели, вспоминался холодный, прозрачный ручей в ельнике, за околицей села, вдруг превратившийся в бурлящий, пенящийся поток горного водопада. Водопад сменялся извилистой и полноводной лентой реки, проторившей широкое русло в бескрайней степи и впадающей в огромный океан, бьющий мощными волнами в берег. Вода была рядом – прелая и вонючая в обвалившемся, заброшенном колодце, в мертвом кишлаке. Она искрилась в дождевой струйке, пробежавшей по трупам людей и животных. Покрасневшая, с соленым привкусом, но холодная, сладкая, дурманящая. Прелая, вонючая, соленая, кровяная – лишь бы влага, глоток воды. В крайнем случае ее можно профильтровать через вату, или три слоя бинта и тщательно выжать прямо себе в глотку.

Мучительное видение становилось невыносимым и тягостным. Тело командира жаждало покоя, душа успокоения.

Где-то крикнула птица. Горный орел. Мозг прожгло чувство зависти. Захотелось, как он, воспарить над вершинами Гиндукуша, расправить руки и стремительно ринуться вниз. Полететь навстречу прохладе зеленых садов, дымке костров, скалистой кромке полноводной реки. Туда, только туда. Где люди, где вода. Весь мир, вся Вселенная, собственная жизнь превратились в прекрасную полоску зеленеющей долины. Встать на ноги и прыгнуть. А там будь, что будет. Телесные муки, вся эта кутерьма, название которой «Афган», останутся позади. Но нет сил встать и нет сил идти. Теряется нить сознания, меркнет разум, цепенеет тело. Мозг отказывается служить людям, превращая разумное существо в обыкновенную ползучую тварь, безымянное, безмозглое человекоподобное животное. Все же командир не захотел быть падалью, добычей стервятников.

Широкоскулый, плечистый, русоволосый, лет тридцати капитан вздрогнул, открыл глаза, обвел взглядом лежавших на тропе десантников. Прокашлялся и выдавил из горла человеческий звук. Для верности прикладом автомата ткнул переводчика – близлежащего черноусого таджика, прошептал:

– Мурат, передай по цепочке, пусть башку поднимут, говорить буду.

Минут пять толкали друг друга. Капитан успел выкурить сигарету. Поморщился, проводив глазами «бычок», улетевший в ущелье. Перевел взгляд на своих бойцов. Голос его потеплел:

– Ребята, надо двигаться. Я впереди, Мурат – замыкающий. Не останавливаться до следующей горки. Вперед, ребята, вперед.

Только минуту назад здесь, на горячих камнях, на радость парящим птицам или там, на дне ущелья, в утеху ползучим гадам солдаты были на пороге дикой смерти. Каждый в душе понимал, что капитан один из них, устал, изнемог, как и они, от жажды. Его слова звучали, как сигнал к действию, старшего по званию и возрасту человека. Командир приказывал, солдаты исполняли. По привычке, по законам воинской дисциплины они упорно двигались на восток.

Шли, шли, шли... Шли отупевшие от бешеной жары, безразличные к неповторимой красоте ущелий и вершин древних гор. Шли, видя перед собой потную, широкую спину командира, слыша позади упрямое и тяжелое сопение переводчика.

Казалось, будто целое столетие отделяло спецгруппу «Хамелеон», под командованием капитана Франца Клинцевича, от того дня, когда их полк напоролся на минное поле. Неожиданно взрываясь под ногами, проклятые итальянские мины спутали все карты. Пока ждали саперов, пришлось спрятаться, зарыться в горячие камни, лишь бы не видеть приевшийся до одури желтый лик небесного светила.

Вечером полк отступил, не рискнув двигаться по заминированной местности. По узкому каньону двадцать человек след в след преодолели минное поле и двинулись к месту встречи с отрядом полевого командира Таджек-бека. Капитан Клинцевич обозначил на карте крестиком квадрат, в котором будет ждать вертолет, огляделся по сторонам. Далеко внизу клубилась пыль и последний взвод их полка, унося раненых, спускался по склону горной гряды. Вот наконец группа прикрытия достигла пыльного облака, донесся рокот вертолетных двигателей. Вертушки протарахтели над долиной и скрылись за горизонтом.

На душе Франца стало тоскливо. Его бойцы, осторожно ступая по камням, поднимались к вершине горы, когда неожиданно раздался взрыв. Это была мина-ловушка, на которую напоролся опытнейший из ребят Серега-«дембель». Быстро перетянули раненому жгутом культю правой ноги, обмотали бинтом посеченный осколками живот, вкололи в бедро обезболивающий укол. Вниз возврата нет, только наверх. Хруст камней под ногами, жуткое ожидание нового подрыва. Кто следующий? Вот и вершина. И вновь испытание. Качающийся на ветру висячий мост над пропастью. Это сооружение, в одно бревно шириной, держится на сухих ветках и колышках. Только Аллах знает, как по нему пройти при полной армейской выкладке, да еще с раненьм.

Серега-«дембель» очухался, облизнул сухие губы, простонал:

– Больно. Бросьте меня. Все равно крышка.

Или все, или никто. Третьего не дано. Десантский закон. Суровый, но справедливый. Или живой, или в цинке домой, на Родину, возвращается спецназовец.

Как скупая слеза на реснице солдата эта «висячая» тропа. Дрогнешь – и упала слезинка из глаз. Ни повернуть ни влево, ни вправо, только вперед или вниз, в страшную пропасть.

Мурат нахмурил брови. О чем-то пошептал, прикрыв лицо ладонями. Зацепил за поясной ремень страховочную веревку и, ловко балансируя над пропастью, первым достиг противоположной пологой стороны ущелья. Около часа переправляли рюкзаки и боеприпасы. Затем наступила очередь раненого. Последним преодолел «висячку» командир. Обмыли удачную переправу глотком воды. И снова вперед.

Еще сутки добирались до кишлака, где должна была состояться встреча. Залегли полукругом вблизи кошары. Франц выстрелил из ракетницы. Афганец-связник неожиданно появился на горе, предупредительно поднял руку, в которой горел факел. Из темноты послышались гортанные крики и щелчки затворов автоматов. Связник громко называет пароль. Получив ответ, задает пару вопросов. Переводчик Мурат скороговоркой отвечает и встает на ноги. Он и капитан Клинцевич, освещенные огнем факела, демонстративно кладут автоматы на землю. Скидывают с плеч рюкзаки, отстегивают поясные ремни с гранатами, снимают набитые боеприпасами разгрузочные костюмы.