— Сдавайся! — крикнул северянин.

И только тогда он ощутил мерзкий запах пыли и охватившее комнату полное безмолвие… Из двери дунул раскаленный ветер., марш костей сухо грохотал о камень. Слевьяс обернулся, и Фафхрд заметил на его лице смертельный страх. И тут клубом черного дыма комнату затопила непроглядная тьма. Но прежде чем все исчезло из глаз, он успел заметить, что на горле Слевьяса сомкнулись костлявые пальцы. Мышелов тянул северянина назад за собой, а тот все не мог отвести взгляд от дверного проема, где толпились костлявые тени — их глазницы светились красным, голубым, зеленым… А затем наступила полная и гнетущая тьма. Воры в испуге жались к узкому ходу из ниши. Их громкие вопли были едва слышны за тонкими, словно визг летучих мышей, голосами, медленными как вечность. Но один голос Фафхрд прекрасно расслышал:

— Убийца Охмпхала, такова месть Охмпхаловых братьев.

И тогда северянин понял, что Мышелов тянет его снова вперед, к двери в коридор. Когда глаза его вновь смогли видеть, он сообразил, что они бегут по опустевшей Обители Воров: он, Мышелов, Ивлиса и единственный уцелевший телохранитель.

В доме служанка Ивлисы, в ужасе перед приближавшимися звуками, накрепко заложила выход из коридора и дрожа забилась под ковры не в силах ни слышать, ни бежать от приглушенных воплей, мольбы и стонов, в которых слышался ужасный триумф. Черный котенок шипел и царапался, выгнув спинку. Вдруг все затихло.

Некоторое время спустя в Ланхмаре заметили, что воров на улицах поубавилось. Ходили слухи, что в полнолуние члены поредевшей Гильдии Воров творили странные обряды в глубоких подземельях, поклоняясь каким-то своим древним божествам. Говорили даже, что им посвящали они треть всего, что добывали кражами и разбоем.

Но за выпивкой в верхней комнате “Серебряного Угря”, где друзья сидели вместе с Ивлисой и девкой от Товилайис, Фафхрд жаловался на судьбу:

— Такие хлопоты — и ни за что! Боги явно гневаются на нас!

Мышелов усмехнулся, засунул руку в кисет и положил на стол три рубина.

— Ногти Охмпхала, — веско произнес он.

— И ты осмеливаешься хранить их? — спросила его Ивлиса. — И не боишься, что в полночь к тебе явятся бурые кости? — Она поежилась и не без озабоченности посмотрела на Мышелова.

Он глянул на нее и. ответил:

— Лично я предпочитаю розовые косточки и под нежною кожей. — И призрак Ивриан тут же предстал перед ним.

— И ты думаешь, что человек в силах обмануть смерть и перехитрить судьбу? — спросил невысокий бледнолицый мужчина, на его выпуклый лоб бросал тень черный капюшон.

Мышелов потряс коробочку с игральными костями и готов был уже сделать бросок, но остановился и глянул в сторону говорившего.

— Я сказал лишь, что хитрец может долго дурачить смерть.

“Серебряный Угорь” гудел приятным грубоватым весельем. В основном его наполняли воины, и бряцанье оружия мешалось со стуком кружек, создавая глубокое obligato[5] пронзительному смеху женщин. Пошатывающиеся стражники расталкивали назойливых и задиристых юных лордов. Рабы с застывшей ухмылкой в глазах смиренно сновали меж всеми, сжимая в руках кувшины вина. В углу плясала юная рабыня, бренчание серебряных бубенцов на ее лодыжках таяло в общем гуле. Снаружи, за плотно затворенными окнами, сухой ветер с юга свистел, поднимая пыль из щелей каменной мостовой, туманя звезды, но внутри царило веселье.

Серый Мышелов засел за игральным столом среди дюжины завсегдатаев. Все на нем было серым: куртка, шелковая рубашка, шапочка из мышиных шкурок. Таинственная улыбка и поблескивающие темные глаза оживляли его лицо, отличая его от всех прочих лиц, за исключением разве что физиономии расположившегося рядом с ним громадного медноволосого варвара, что без удержу хохотал и кружками, словно пиво, поглощал сухое ланхмарское.

— Говорят, ты искусный мечник и не раз встречался со смертью, — продолжал бледнолицый в черном одеянии, едва шевеля тонкими губами.

Но Мышелов только что метнул, и странные кости Ланхмара замерли вверх парными символами змеи и угря, так что он подгребал теперь к себе треугольные золотые монеты. За него ответил варвар:

— Да, серячок бойко орудует мечом, почти не хуже меня. И в кости плутовать мастер.

— А ты, значит, Фафхрд? — снова спросил сосед. — И ты того же мнения, что человеку удастся перехитрить смерть, раз он умеет плутовать в кости?

Ухмыльнувшись, северянин удивленно уставился на бледнолицего, трезвый вид и манеры которого так странно отличали его от гуляк, сидевших в винных парах под низким потолком таверны.

— Ты снова угадал, — шутливо ответил он. — Я — Фафхрд-северянин и всегда готов бросить вызов судьбе. — Он толкнул приятеля в бок. — Гляди, Мышелов, вот черный мышонок… Он пробрался сюда через щелку в полу и решил потолковать с нами о смерти.

Бледнолицый, казалось, не заметил неуважительной шутки. Его бескровные губы едва шевельнулись, но слова звучали четко, невзирая на весь окружающий шум.

— Говорят, вы едва избежали смерти в Запретном Городе Черных Идолов, и в каменном капкане Ангарнги, и на туманном острове Моря Чудовищ. Говорят, рок гнал вас по Холодным Краям и через лабиринты Клиша. Но разве можно надеяться, что знаешь свою смерть и судьбу? А вдруг все просто бахвалы, привыкшие к пустой похвальбе? Я слыхал, что смерть иногда зовет человека голосом, который слышит лишь он один. И тогда должен он встать, оставить друзей и отправиться туда, куда было угодно повелеть смерти, и там встретить свою судьбу. Звала ли вас смерть хоть однажды таким голосом?

Фафхрд хотел было рассмеяться, но не вышло, смех не шел с губ. Остроумный ответ уже готов был сорваться с кончика языка Мышелова, но собственный голос донес до него вопрос:

— Какими же словами зовет смерть?

— Всяко бывает, — отвечал бледнолицый. — Посмотрит на такую вот парочку и скажет: “Блеклые Берега”. И ничего более. “Блеклые Берега”. А когда скажет в третий раз, придется идти.

Фафхрд снова хотел расхохотаться, но было ему уже не до смеха. Взгляд этого человека с выпуклым лбом был уже почти невыносим. Друзья тупо взирали в эти холодные, глубоко запавшие глаза. Вокруг в таверне блаженно ржали от одной из любимых шуток. Пьяные стражники завели песню. Игроки в нетерпении требовали, чтобы Мышелов продолжил игру. Хихикающая бабенка в шитом золотом красном платье скользнула мимо, едва не сбросив черный капюшон с бледнолицего. Он и не пошевелился. А Фафхрд с Мышеловом не могли оторвать завороженных беспомощных глаз от двух черных туннелей, что вели друзей вдаль, к страшной судьбе. Нечто более глубокое, чем страх, стиснуло их железной хваткой. Таверна вдруг притихла и расплылась, словно оказалась за многими-многими окнами. Видели они только эти глаза и то, что за ними таилось: одиночество, дрему, смерть.

— Блеклые Берега, — в третий раз произнес человек.

И на глазах всей таверны Фафхрд с Мышеловом поднялись и, не попрощавшись ни словом, ни жестом, направились к низкой дубовой двери. Подвернувшийся под руку стражник лишь ругнулся, когда Фафхрд слепо отбросил его с пути. Немногие смешки и вопросы тут же умолкли — Мышелов не выигрывал, так что все заметили в поступках обоих нечто странное и непривычное. Бледнолицего в черной одежде никто не заметил. Дверь отворилась. Сухо рыдал ветер, что-то гулко хлопало… должно быть, навес над входом. Пыль ручейком скользнула вдоль порога. И за Фафхрдом и Серым Мышеловом захлопнулась дверь.

Никто не видел, как шли они к громадным каменным пристаням, что тянутся от одного края Ланхмара до другого вдоль всего восточного берега реки Хлул. Никто не видел, как отчаливал от пристани оснащенный на севере шлюп Фафхрда под красными парусами, как скользил он по течению, уносящему корабли к шквалистому Внутреннему Морю. Ночь была темной, и горожане сидели по домам. Но на следующий день в городе не оказалось ни обоих приятелей, ни шлюпа с экипажем из четверых минголов, пленников-рабов, поклявшихся служить друзьям до самой смерти, — Фафхрд и Мышелов привели их из неудавшегося похода в Запретный Город Черных Идолов.