Ведь и солнце, и товар, и полезные ископаемые, и деньги, и "свободная" рабочая сила, и наличие машинной техники -- все это одинаково объективные предпосылки и условия, при отсутствии которых капитал ни возникнуть, ни существовать не может. Но ни природные условия его возникновения, ни технические характеристики машин, ни антропологические особенности человека с его способностью трудиться не составляют всеобщих и необходимых "имманентных" форм его существования.

В виде конкретных теоретических характеристик анализ Маркса удерживает лишь те из всеобщих и необходимых условий бытия капитала, которые движением самого же капитала и воспроизводятся. Капитализм "воспроизводит" не рабочую силу как таковую, не полезные ископаемые и прочие вещественные компоненты, а рабочую силу как товар, то есть как ту общественную форму, в которой рабочая сила функционирует внутри развитой системы капиталистических отношений.

Рабочую же силу как таковую, как совокупность психических и физиологических способностей, создает, производит и воспроизводит совершенно иной процесс или процессы. Капитализм ее не производит точно так же, как не производит он ни солнечного света, ни полезных ископаемых, ни воздуха и т.п., -- зато он воспроизводит те общественные формы, внутри которых и посредством которых все эти вещи приобщаются к его специфическому движению и совершают свое движение внутри его организма, как его формы.

Примененный здесь Марксом критерий для различения "имманентных" форм движения предмета есть критерий по существу всеобщий, логический.

Это значит, что любой единичный предмет, вещь, явление, факт приобретают ту или иную конкретную форму своего существования от того конкретного процесса, в движение которого он оказывается вовлеченным; любой конкретной формой своего существования любой единичный предмет обязан не себе, не своей самодовлеющей "единичной" природе, а той конкретной, исторически развившейся системе вещей, в которую он попал, внутри которой он возник.

Золото само по себе не есть деньги. Деньгами его делает процесс товарно-денежного обращения, в который золото вовлечено. "Стул на четырех ножках под бархатным покрывалом в известных условиях переставляет собой трон, но на этом основании этот стул, эта вещь, служащая для сидения, не есть трон благодаря своей потребительной стоимости", то есть он по своей "имманентной" природе, "в себе и для себя", взятый в абстракции от тех специфических условий, внутри которых он только и есть "трон", троном вовсе не является.

Здесь ясно видно, какое огромное значение имело диалектическое понимание конкретности теоретических абстракций в процессе преодоления натуралистически фетишистских иллюзий, опутывающих природу стоимости, как и всех производных от нее форм, вплоть до процента, ренты и т.п.

Золото по своей природе является деньгами столь же мало, сколь мало уголь по своей природе есть топливо для паровоза, сколь мало луна является покровительницей влюбленных, а человек -- рабом или патрицием, пролетарием или буржуа, философом или математиком.

В физиологических условиях мозга поэтому искать реальную основу "математических способностей", например, столь же нелепо, сколь нелепо искать определения денег путем химического анализа золота. Но здесь есть одна тонкость, которую диалектика обязывает учитывать. И уголь, и человек, и мозг человека сами по себе должны обладать такими особенностями, такими качествами, благодаря которым тот процесс, в движение которого они вовлечены, может превратить их в формы своего собственного движения, своего "бытия".

Золото, а не глина и не кусочки гранита оказывается тем природным материалом, в котором реализуется всеобщая форма стоимости. И здесь играют природные, физико-химические качества свою роль. Но эти природные свойства все же совершенно ни при чем, когда речь идет о сущности, о природе денежной формы стоимости как таковой. Эта форма развивается совершенно независимо от природных свойств золота процессом товарного обращения. Именно сфера обращения развивает ту "чистую экономическую форму", которая уже затем подыскивает материал для своего воплощения, наиболее пластичный и послушный ее требованиям материал.

И как только золото оказывается недостаточно гибким и пластичным средством, "материей" выражения все новых и новых особенностей развивающихся особенностей денежной формы, золото заменяется бумагой, кредитными билетами, безналичнымм банковским расчетом и т.д.

Точно так же и со "способностью к математике", и с любой другой "способностью". Анатомо-физиологические задатки находятся в том же самом отношении к развитой способности человека, в каком физико-химические свойства золота находятся к деньгам. Иными словами, в анатомии или в физиологии способность, как общественно развитая реальность, вовсе не существует. Это вещи, принадлежащие двум разным мирам, как, например, земля и рента, труд и заработная плата.

Но определенная способность выдвигает свои определенные требования к совокупности анатомо-физиологических задатков. В одних она "воплощается" легче и скорее, в других -- с трудом. И в этом пункте "задатки", систему "задатков" приходится учитывать. Но необходимо помнить при этом, что сама по себе способность есть реальность совсем другого порядка, чем задаток, что способность не есть "развитый задаток", а есть форма, есть способ общественного действия, которая, как таковая, может и должна быть развита в любом "нормальном" человеческом индивиде. Нет "от природы способных" и "от природы неспособных" к математике, к музыке и прочему. Способность есть форма общественного действия индивида, развивающаяся совсем независимо от "задатка". Задаток же есть категория антропологии.

Конкретная теория способностей, как раздел психологии, поэтому-то и должна развиваться совершенно независимо от физиологии высшей нервной деятельности, если психолог не хочет удариться в тот самый натуралистический фетишизм, который характерен для всей науки до Маркса-Энгельса.

Мы привели этот пример с той целью, чтобы показать, что без диалектико-материалистического представления о конкретности невозможно найти вход в действительно материалистическую теорию психологии, как и в любую другую область современного знания.

Одновременно здесь ясно видно, какая действительная объективная реальность была мистифицирована аристотелевской (а затем и гегелевской) диалектикой в виде учения об "энтелехии", о той "чистой форме", существующей вне и независимо от "материи", в которую она затем воплощается, которую она "формирует" на свой лад, в соответствии с заключенными в ней требованиями. Это опять-таки реальная объективная конкретность как система взаимодействующих вещей, попадая в которую, единичная вещь подчиняется ее требованиям и приобретает "форму существования", ранее ей не свойственную.

Диалектико-материалистическое понимание конкретности тем самым разбило последнее убежище умного, диалектического идеализма, так как дало рациональное разрешение тайны "энтелехии", тайны "всеобщего" как "целевой причины", как "чистой формы", развивающейся вне и независимо от мира единичных вещей и подчиняющей эти вещи своему специфическому движению.

Реальность, которая идеалистически-мистифицированно выражена в представлении о понятии как целевой причине, как о деятельной форме, это не что иное, как реальная объективная конкретность, -- то есть исторически возникающая и развивающаяся система взаимообуславливающих явлений, -- сложное, диалектически расчлененное "целое", которому каждая отдельная вещь, возникающая в его лоне, обязана конкретной формой своего бытия, -- как данной вещи, как вещи, принадлежащей к данной "природе", к данной "субстанции".

Материалистически понимаемая категория "взаимодействия" и раскрывает тайну "целевой причины".

"...взаимодействие является истинной causa finalis вещей", формулирует этот тезис диалектик Энгельс (т.20, с.546)