Постепенно я начал приходить в себя, потом — ощущение смертельной усталости. Некоторое время я ничего не помнил, но ко мне медленно возвращались чувства. Мои ноги явно болели, но я не мог пошевелить ими. Казалось, они онемели. По моей шее пробежал ледяной озноб и передался позвоночнику, но мои уши, как и ноги, были мертвы и в то же время болели; но в моей груди было ощущение тепла, которое можно было бы сравнить с удовольствием. Это был кошмар, кошмар во плоти, если так можно выразиться; кто-то налёг на меня всей своей тяжестью и мне трудно было дышать.

Это состояние полулетаргического сна казалось мне вечностью, а когда оно закончится, должно быть, я усну под снегом. Началось что-то вроде тошноты, какая бывает на первой стадии морской болезни, и появилось дикое желание освободиться, сам не знаю точно от чего. Меня охватило всепоглащающее оцепенение, — как будто весь мир уснул или умер, — нарушаемое только тяжёлым дыханием какого-то зверя, находящегося в непосредственной близости от меня. Я почувствовал, как что-то тёплое трётся о моё горло, и тут только я понял, насколько ужасна правда, от которой холод пробрал меня до самого сердца и вызвал сильный приток крови к мозгу. На мне лежал какой-то огромный зверь и облизывал моё горло. Мне было страшно пошевелиться, ибо какой-то инстинкт благоразумия приказывал мне лежать бездвижно; зверь, наверно, заставил меня понять, что и во мне что-то изменилось, ибо это давало о себе знать. Сквозь ресницы я увидел два огромных пылающих глаза исполинского волка. Его острые белые клыки сверкали в красном зеве пасти, а я чувствовал его горячее дыхание — резкое и яростное.

Дальше — ничего не помню. Потом я пришёл в себя от громкого рычания, после которого вновь и вновь раздавался визг. Тут, кажется издалека, до меня донеслись окрики многих голосов, слившихся в одно целое. Я осторожно поднял голову и посмотрел в сторону, откуда доносились выкрики, но кладбище загораживало вид. Волк всё ещё выл, но как-то странно, а его огненные глаза скользили по кипарисовой роще, ища, откуда исходят звуки. Голоса приближались, и волк завизжал ещё громче. Я боялся подать даже малейший намёк на движение. Всё ближе становилось красное зарево над белым покрывалом, которое окутало меня тьмою. В тот миг из-за деревьев показалися отряд всадников с пылающими факелами в руках. Волк вскочил с моей груди и помчался в сторону кладбища. Я увидел, как один из них (судя по длинным форменным плащам и каскам, это были солдаты) вскинул карабин и прицелился. Его тоаврищ поспешно поднял своё оружие, и я услышал над своей головой свист пули. По его милости я едва не стал добычей вместо волка. Ещё кое-кто показал на крадущегося зверя и вывстрелил. Тогда отряд пустился в галоп — одна часть — ко мне, а другая — за волком, и вскоре скрылась в кипарисовых зарослях. Когда он подъехали ближе, я попытался пошевелиться, но тщетно, хотя я мог видеть и слышать всё, что происходило вокруг. Двое или трое солдат соскочили с коней и склонились надо мной. Один из них поднял мне голову и положил мне на сердце свою руку.

— Хорошие новости, друзья! — выкрикнул он. — Его сердце всё ещё бьётся!

Тогда мне влили в рот коньяку; он придал мне сил, я смог широко открыть глаза и осмотреться. Среди деревьев мелькали огни и тени, и я слышал, как между собой перекликались люди. Они собрались вместе, в их возгласах чувствовался страх; огни приближались, по мере того, как остальные солдаты выходили сюда из лабиринтов могил, как завоеватели. Когда все собрались, те, кто был со мной, с нетерпением задали вопрос:

— Что, нашли его?

— Нет! Нет! — последовал торопливый ответ. — Скорей, скорей отсюда! Здесь нельзя оставаться, особенно этой ночью!

— Что же это было? — последовал вопрос, заданный шёпотом.

Последовало множество ответов, но все они были неопределёнными, как будто всеми солдатами двигало одно общее побуждение, но их сковывал какой-то общий страх перед произнесением своих мыслей вслух.

— Эт-то б-было оно, — пробормотал один из солдат, который уже не смог сдержаться.

— Волк, и в т-то же время — не волк! — вставил ещё один и вздрогнул.

— Холостой пулей его не достанешь — заметил третий, но его голос звучал уже более спокойно.

— Эта ночь нам всё же хорошо послужила! Мы честно заработали тысячу марок! — воскликнул четвёртый.

— На расколотом мраморе кровь, — чуть помолчав, произнёс пятый. — Молнии такое не под силу. А с ним что? Он в порядке? Гляньте-ка на горло! Видите, друзья, волк лежал на нём и согревал его кровь.

Офицер осмотрел мою шею и ответил:

— Всё в порядке. Укусов нет. Что вобще тут за чертовщина? Мы бы никогда не нашли его, если бы не волчий вой.

— А что со зверем? — спросил солдат, который поддерживал мою голову и был единственным, кто из всего отряда не поддавался панике, потому что его руки были спокойны и не дрожали. На его рукаве была нашивка главного корабельного старшины.

— Тварь убежала домой, — ответил солдат, чьё длинное лицо смертельно побледнело от ужаса, пока он осматривался вокруг. — Здесь достаточно могил, в котоых может залечь зверь. Едем, друзья, едем поскорее!.. Давайте покинем это проклятое место.

По приказу офицера меня привели в сидячее положение; потом несколько солдат усадили меня на лошадь. Офицер вскочил в седло позади меня, обхватил меня руками, отдал приказ отправляться, и, оставив позади кипарисы, мы выехали в строгом боевом порядке.

Поскольку язык отказывался мне повиноваться, я был вынужден молчать. Должно быть, я заснул; ибо последнее, что я запомнил, то, что меня нашли и поддерживали под ркуи солдаты. Уже почти рассвело, а полоса света на севере отражалась кровавой тропой в снежной пустыне. Офицер приказал своим людям ничего не говорить об увиденном, кроме того, что они нашли заблудившегося англичанина, которого охранял огромный пёс.

— Пёс! Не было там пса! — отрезал солдат, который выразил этими словами свой страх. — Думаю, когда я увижу волка, то узнаю его наверняка!

— Я сказал: пёс, — спокойно ответил молодой офицер.

— Пёс! — раздался иронический ответ. Очевидно, с восходом солнца этот солдат становился смелее, и он, тыча в меня пальцем, сказал: — Гляньте-ка на его горло. Точно, пёсик поработал, господин офицер.

Инстинктивно я поднёс руку к своему горлу, а когда дотронулся до него, то крикнул от боли. Солдаты столпились вокруг меня посмотреть, некоторые соскочили с коней; но тут снова раздался спокойный голос молодого офицера:

— Пёс, как я и говорил. А если кто-нибудь из вас станет об этом рассказывать, то мы окажемся посмешищем.

Потом меня усадили за солдатом, и мы въехали в предместья Мюнхена. Здесь мы случайно натолкнулись на брошеную повозку. Меня перенесли в неё и повезли в гостиницу «Quatre Saisons». Меня сопровождал молодой офицер, солдат, который вёз меня, ехал рядом с повозкой, а остальные отбыли в свои казармы.

Когда мы прибыли, герр Дельбрук так быстро сбежал по лестнице мне навстречу, что я понял, с каким нетерпением он ожидал нас. Взяв меня за руки, он заботливо отвёл меня в мой номер. Офицер отдал мне честь и собрался уехать, но, поняв его намерения, я настоял на том, чтобы он прошёл ко мне в комнату. За бокалом вина я от души поблагодарил его и его храбрых товарищей за спасение своей жизни. Он скромно ответил, что ему это в радость и что именно герр Дельбрук сделал первые шаги, чтобы состоялась поисковая экспедиция; заслышав столь туманное выссказывание, метрдотель улыбнулся, несмотря на то, офицер отдал честь и уехал.

— Но, герр Дельбрук, — поинтересовался я, — как и почему солдаты нашли меня?

Отвечая, метрдотель пожимал плечами, как будто в знак несогласия со своим поступком:

— Мне посчастливилось получить разрешние командующего полком, в котором я служу, чтобы набрать добровльцев.

— Но как вы узнали, что я пропал? — последовал мой новый вопрос.

— Кучер вернулся с обломками экипажа, который разбился, когда понесли лошади.

— Но вы бы точно не выслали поисковую группу солдат по этому поводу?