солнце красное встаёт,

нас давно работа ждёт.

Мы к обеду сварим с Машей

для тебя хоть щи, хоть кашу,

ну, а коль поможет Бог,

сладкий сделаем пирог,

если хочешь, – можем с рыбкой».

«Молодец ты, – муж с улыбкой

обнял Марью, – я с тобой,

как за каменной стеной.

Всё ты можешь и готова

угодить мне вновь и снова,

благодарен я судьбе

и завидую себе».

Неожиданно с полатей

птичка прыгнула к кровати.

Марья крикнула ей: «Чиж,

ты откуда, что молчишь?

Или ты с дороги сбился,

иль от ворога укрылся,

может быть, споёшь, с утра

пожелаешь нам добра.

Ведь не зря ты скачешь дома,

словно друг или знакомый»?

Чиж чирикнул, сел на стул

и в окошко упорхнул.

Марья вдруг загоревала:

«Эту птичку я видала

то ль во сне, то ль наяву,

то ль слыхала чью молву,

но она мне как родная.

Отчего? Пока не знаю.

Ты не ведаешь, Иван»?

«Нет, я спал, как басурман, –

он в ответ, – иль, как девица,

так что было не до птицы.

Правда, видел сон, что мы

вдруг дожились до сумы.

Из-за подлого злодея,

ты пропала, я, жалея,

охранял детей, как мог, –

всё же вскоре в землю слёг».

Марью всю заколотило:

«Значит, это вправду было –

колдовство, скитанья, дед

и мучений тридцать лет».

Подошел Иван: «Причины

я не вижу для кручины,

сон дурной – он всё же сон,

не велик с него урон.

Мы с тобою, видишь, вместе,

дом, скотина – всё на месте,

дети рядом, все живём,

чаша полная – наш дом».

«Коли так, давай за дело, –

Марья вновь повеселела, –

проболтали пол утра,

нагонять часы пора».

И, как белка, закрутилась,

в суете чуть-чуть забылась,

отлетел куда-то сон,

как пустой ненужный звон.

Раскраснелось к полдню солнце.

Марья глянула в оконце

и увидела: старик

шёл деревней напрямик.

Толстой палкой суковатой

пыль пахал он, как оратай

пашет полюшко весной.

С виду страшный он и злой.

Деревенские собаки

взвыли разом, так во мраке

воют волки на луну,

поминая сатану.

Люди деда сторонились,

за спиной тайком крестились,

и не глядя взад, бегом

торопились скрыться в дом.

Дед замешкался немного,

а затем свернул с дороги

и зашёл в соседний дом

без расспросов прямиком.

Марья ахнула, пред нею

промелькнули вновь злодеи

и безумно длинный сон:

«Значит, снова ходит он,

значит, кто-то примет муки

через эти через руки.

Я ж рвала из сердца кол».

Марья рухнула на пол.

Долго нет, она лежала,

но очнулась, быстро встала,

на ходу схватив платок,

побежала за порог

прямиком к соседской хате,

чтобы всё о супостате

рассказать и тем помочь

отвести напасти прочь.

Чуть живая в дверь вбежала.

Что же видит? Среди зала

стол под скатертью стоит,

за столом колдун сидит,

перед ним большая чаша

с маслом сдобренною кашей,

рядом в потной кринке квас,

видно, с погреба зараз.

За столом ее подруга

деда кормит, словно друга,

поднесёт да подольёт.

Дед мурлычет, словно кот,

улыбается хозяйке

да рассказывает байки.

Та хохочет во весь рот

и щебечет в свой черёд.

Марье стул пододвигает:

«Проходи к столу, родная,

не стесняйся, заходи,

с гостем нашим посиди.

Ходит он от края к краю,

много видел, много знает,

слушай только да учись,

как свою устроить жизнь».

Дед жует, а сам кивает,

мол, действительно, всё знаю,

мол, не зря всю жизнь хожу,

попроси и расскажу.

Марья села виновато,

в голове туман и вата,

ничего не разберёт:

тот колдун или не тот.

Расспросить бы его ладом,

что ему от бабы надо,

только струсила, к стыду,

накликать опять беду.

А старик поел, поднялся,

по обычью попрощался

и пошёл туда, где нас

вряд ли кто-то ждёт сейчас.

Что тут правда, что тут лживо,

разбирайся неленивый,

мне же это недосуг,

много дел других вокруг.

 "ДЕНЬ и НОЧЬ" Литературный журнал для семейного чтения (c) N 7-8 2002г